вот прошёл англичанин, суховат, в штатском, а чувствуется выправка военного. А эта дама определённо фламандка, прямо с картины Рубенса, пышна, красна, улыбается во весь рот. Русские, датчане, финны, шведы и даже смуглый грек.
А ведь он встречал где-то этого грека. Или для русского глаза все южане на одно лицо? Нет, определённо, он его где-то видел.
Леонид Борисович знает, что теперь ему по старой привычке подпольщика этот грек не даст покоя, пока не вспомнит, где он ему попадался.
В Крыму? Нет. Наверное, в Баку. В городе было много греков, персов, армян. Да и на строительстве электростанции у него работала разноязычная публика. Кого только не было.
А... вот и вспомнил! Нет, он с этим господином никогда не встречался, но с очень схожим и, чем чёрт не шутит, — братом его, может быть, он имел удовольствие видеться довольно часто.
Кто-то тихонько дотронулся до плеча.
Красин обернулся.
— А, это вы, Иван Васильевич!.. Что скажете, мой верный страж?
— Леонид Борисович, сколько раз я просил вас — называйте меня просто Ваней, молод я ещё, чтобы меня величали на «вы», да и по батюшке.
— Ладно, ладно, запомню!..
— Что-то вы присматриваетесь вон к тому, в котелке, похоже, армянину...
— Нет, Ваня, это грек.
— Вы его знаете?
— Его нет, но очень похожего на него когда-то знал.
— Уж не «паук» ли?
— Нет, Ванюша, хотя тот, знакомый, служил почти «по паучьему» ведомству.
— Это как же?
— В Баку, Ванюша, из-за границы, от Ленина приходила к нам разная литература. Тебе тогда ещё лет 12–15 было, ты не помнишь газету «Искра». Знаменитая была газета, на всю рабочую Россию, да что Россию!
— Я слышал, Леонид Борисович, мне батька рассказывал, он эту газету очень уважал.
— Так вот, получали мы её самыми различными способами. Едет кто-либо из-за границы, ему чемоданчик вручат. Неказистый, зато с секретом — в чемодане двойное дно, там — «Искра». Сотни три экземпляров помещалось, газета печаталась на очень тонкой бумаге. Или склеивали из газет круглую коробку, в неё дамскую шляпку. А в России коробку в тёплой воде размочат, газеты отделят, высушат, ну и переправят куда следует. На лошадях через Персию везли. Нас поэтому в редакции «Искры» «конягами» величали.
А с греком я познакомился на бакинской таможне. Приходилось ездить туда за посылками, прибывающими из-за границы. Конечно, рискованное это было предприятие, да без риска в нашем деле и шагу не ступишь. Я тогда в Баку строил электростанцию. Положение видное, главный инженер, один из директоров общества «Электросила». И жил под своей фамилией. У меня на строительстве работали почти все члены Бакинского комитета РСДРП. А вот послать на таможню за посылками было некого. Дворника или сторожа не пошлёшь. Хотя они были нашими партийными работниками, но жили по чужим паспортам. А на таможне сидели доки по паспортной части, «липой» их не проведёшь, это не полицейские ротозеи.
Вот и ездил. Помню, как-то раз получаю извещение — прибыл альбом из Мюнхена. Жарища стояла адская, на строительстве два-три человека копошатся, остальные сбежали к морю, купаются. Подали мне коляску. Нужно было дворника Дандурова предупредить, что уезжаю на таможню. Мало ли что, а вдруг нагрянут на станцию с обыском. Дандуров знал, где хранится литература, шрифт для типографии, знал он, и как зажигаются нефтяные форсунки. Зажжёшь её около входа в хранилище — ну и не пробраться фараонам. Так вот — жарко, нет сил идти искать Дандурова. А тут попался мне на глаза мальчишка, Ибрагимка, сын другого сторожа. Я ему и говорю — найди Дандурова, скажи, что я на таможню поехал. А Ибрагим стоит и смотрит на меня испуганными глазами. Только потом я узнал, что прибежал Ибрагимка к Дандурову, чуть не плачет — начальник, говорит, к кровопийцам поехал. Долго Дандурову пришлось расспрашивать, пока он не допытался, что я на таможне. Оказывается, он сам рассказывал Ибрагимке «страшные сказки» про шайтана, Нептуна, вурдалаков, ну и таможенников приплёл — кровопийцами назвал. А мальчишка запомнил.
Кое-как добрался я до таможни, семь потов сошло. Захожу, а в комнате досмотра пусто, только пыль вьётся в солнечных лучах.
Позвал. Никто не отвечает. Ещё раз крикнул. Смотрю, из-за прилавка будто тыква показалась. Потом огромный нос. А глаза, видно, заросли бровищами. Этот чиновник — грек, как две капли на того вон похож. Сомлел на жаре и спросонок ничего понять не может. Взял квитанцию и, покачиваясь, побрёл за посылкой. Приносит и суёт мне какой-то здоровенный альбом. Технические альбомы с чертежами я из-за границы получал часто. Да не из Мюнхена. Ну, думаю, спутал «кровопийца» со сна.
Открыл альбом — хоть плачь, какие-то рисунки зверей. Да такие плохие, что и смотреть не хочется. А грек тоже свой нос сунул, сон с него слетел. Посмеивается. Он, каналья, знал, что я инженер, строитель электростанции, и вдруг альбом с тиграми и крокодилами.
Только это я собрался ругнуть грека, как меня осенило — не в картинках дело, в переплёте. А он в палец толщиной, склеен кое-как.
Я альбом под мышку, на пролётку, и домой. И действительно, в переплёте были письма, газета «Искра» — в общем, целый арсенал нелегальщины. Ну, а картинки отдали Ибрагимке, тот долго ещё пугался, глядя на эти художества.
Красина утомил рассказ. После тюрьмы эти приступы внезапной усталости стали повторяться почти ежедневно.
Ваня проводил Леонида Борисовича до каюты и снова вышел на палубу. Он первый раз в открытом море. И его очень волнует поездка за границу. Что-то ему придётся там делать. Эх, боязно! Одна надежда на Никитича. Сейчас он охраняет Красина, а уж за кордоном Никитич его в обиду не даст.
Красина лихорадило. Застарелая малярия, здесь, в открытом и по-весеннему свежем море пробудилась, расползлась по телу ознобом. Исчез аппетит, апатия охватила Леонида Борисовича.
Пробовал заснуть — куда там. Только прикроешь глаза, начинается какой-то круговорот, чьи-то лица, и среди них лицо этого грека, обрывки мыслей, жёлтые молнии.
Красин открывает глаза. Ему больно смотреть на солнце. С трудом захлопнул крышку иллюминатора. Стало легче.
Лежит, стараясь не двигаться. Думает, хотя и это трудно. Наверное, легче вспомнить о приятном, радостном. Это Иван растормошил сегодня прошлое.
Каспийское море. Баку. Что ж, там поработали неплохо. Одна «Нина» — типография ЦК РСДРП стоит многого... Да, было много хорошего, о чём можно вспомнить с доброй улыбкой.
Удивительный всё-таки город Баку.
Европа или Азия? А может быть, части света побратались в нём?
Город на берегу двух морей. Море Каспийское год от года мелеет. Море бакинской нефти разлилось к берегам многих континентов. Каспийское море ревниво — никого не пускает к морю нефтяному. И люди копошатся на берегу. Маленький клочок прибрежной земли, какие-нибудь 200 десятин. Но здесь половина всей мировой добычи нефти. За последние 40 лет нефть в 15 раз увеличила население Баку. И эта набережная, и даже деревья — они выросли в Баку только потому, что здесь нефть. Раньше Баку почти не видел деревьев. Они не росли из-за свирепого норда. Ветер валил, вырывал их с корнями. Нефтяные тузы хотели зелени, тени. Они не жалели денег на посадки.
Норд! Говорят, что само название Баку происходит от персидского слова, означающего удар ветра.
Чёрный город. Это и есть нефтяной Баку. Здесь дымят нефтеперерабатывающие заводы. Воздух — сажа. Жирная, чёрная, она въелась в дома, впилась в лица, в души. Чёрный город — страшный город безвременных смертей. Чёрной нужды.
От моря уступами карабкаются в гору дома. Европа остаётся на берегу. На горе Восток. Дома обмазаны глиной, плоские крыши собраны из тонких досок. На верху кир — нефтяная земля. Пол тоже покрыт ею.
В столице нефтяного царства всюду пахнет нефтью.
Грязно на узеньких улочках, и тесно в яркой говорливой толпе. Азербайджанцы, грузины, армяне, татары, персы, греки. Это их улицы, их дома. Датчане, англичане, немцы — только гости. Тут мечети и мечетки и старая крепость с круглой Девичьей башней. Девичья теперь маяком служит.
Красин деятельно изучал Баку. По длинной набережной он часто ездил в коляске, по грязным улицам бродил пешком. Сколько тогда забот сразу свалилось на его голову. И строительство и партийные дела. Он уже тогда ведал финансами партии. И все требовали денег. А где их достать? Деньги нужны, чтобы купить печатную машину для большой подпольной типографии.
Была в Баку нелегальная типография, её организовали Ладо Кецховели и Авель Енукидзе. Их арестовали. Правда, машину удалось спасти. Но она старая, на ней не сделаешь много оттисков. А ведь бакинцы обещали Ленину перепечатывать «Искру» для всей России прямо с матриц. Нужна машина того же формата, на которой печатается «Искра».
Леший его знает, где раздобыть денег. Конечно, можно было бы обложить «данью» кое-кого из местных интеллигентов. Они довольно охотно жертвуют на нужды социал-демократии. Но больно много болтают. Да и недавно он произвёл уже такие «изъятия из кошельков».
Во времена студенчества, помнится, устраивались всевозможные благотворительные концерты, сборы с которых исчезали раньше, чем заканчивался последний номер.
Но в Баку он недавно. И никого из тех, кто мог бы взяться за организацию благотворительного концерта, не знает.
Концерты? Их почти каждый вечер даёт приехавшая на гастроли Вера Фёдоровна Комиссаржевская. Великая актриса и, говорят, чудесный человек. А что, если попробовать уговорить её?
...Красин остановил коляску. На набережной полно народу. Вечер тёплый, лёгкий ветерок приятно овевает лицо, путается в бороде. Солнце садится в море, как в раскалённую докрасна печь. И розовые облака, словно клочки цветной ваты, втягиваются в открытую топку, спеша, толкаясь, оставляя следы на воде и земле.
Красин отослал экипаж. И в нерешительности прохаживается вдоль набережной. Зайти в театр или не заходить?
Билеты давно распроданы, а желающих попасть на выступление Комиссаржевской очень много. И каждый рассчитывает на случай. Наступают друг другу на ноги. Извиняются, шарят глазами в надежде перехватить билетик.