Начался 1919 год. Самый тяжёлый в истории гражданской войны. В конце 1918 года интервенты высадили десанты в Севастополе и Одессе. Их цель — поход с юга на Москву. В Балтийское море вошли военные корабли Антанты. Были высажены отряды интервентов в Прибалтике.
Нескончаемым потоком текут войска Антанты на Север, Дальний Восток и в Сибирь.
Готовится всеобщее наступление объединённых сил внешней и внутренней контрреволюции на Советское государство. Но в Германии — ноябрьская революция. Кайзер бежал. Брестский «похабный» мир аннулирован. Немецкие войска разлагаются, удирают под ударами белорусских и украинских партизан.
В марте 1919 года на плечи Красина, в дополнение к обязанностям наркома торговли и промышленности, Чрезкомснабарма были возложены ещё и обязанности народного комиссара путей сообщения. Новое назначение означало, что Красин становится членом Реввоенсовета республики.
Это был период наибольшего размаха советской работы Леонида Борисовича. Он стал одним из ближайших советников Ленина по вопросам хозяйства, обороны и строительства. Руководство транспортом, в условиях почти полного развала железных дорог, оказалось особенно трудным.
Решающие события на фронте. Голодный, пайковый год.
Просторный и холодный кабинет, завешанный картами, на них артерии железных дорог. Эти артерии — линия ожесточённых боёв... Леонид Борисович склонился над грудой депеш, сообщающих о бедах, о величайшем напряжении сил.
Это кабинет народного комиссара транспорта.
Нарком работает в кабинете с утра до ночи. Часто и спит тут же.
Даже близкие друзья не всегда могут рассчитывать, что нарком найдёт для них незанятую минутку.
Глеб Максимилианович Кржижановский пришёл к старому товарищу по делу. Ему нужно отвоевать столько-то и столько-то вагонов для обеспечения нужд нового строительства... Говорить с Леонидом Борисовичем трудно, народный комиссар весь во власти телеграфных депеш и телефонных вызовов... Вот он опять схватился за трубку. Напряжённым стало его лицо, напряжённым и как-то особенно посветлевшим...
— Так, так, Владимир Ильич, это совпадает и с моим планом, постойте, проверю... Да, и бригады и составы подготовлены... Значит, двинем... Есть... Всё... Да, да... Через 10 минут у вас...
Леонид Борисович поднимает на Кржижановского свои ясные, со льдинкой глаза и говорит:
— Ничего не поделаешь, друже, поговорим в другой раз, старик вызывает. Хотите, подвезу?
Не идут, а бегут по длинным коридорам наркомата.
Охрана с винтовками у дверей. Выстраиваются при выходе из здания. После ряда покушений на руководителей партии и государства порядки военные...
— Приходится разве, Леонид Борисович? — спрашивает Кржижановский о мерах чрезвычайной охраны, введённых и здесь.
— А что вы думаете, батенька, ведь война! — улыбается Леонид Борисович.
Садятся в старенький автомобиль, в «хрипучую раздрягу», по определению Глеба Максимилиановича.
Кржижановский решил проводить Красина до Кремля. И тарахтит по Москве видавшая виды колымага.
— Леонид Борисович, сдюжим ли? Времена не из лёгких.
— Что касается меня, я так уверен в победе, что нет даже сомнений. Хорошие времена... Будет, что вспомнить...
Юденич наступал на Петроград.
Красин, бывший в это время в Пскове на мирных переговорах с Эстонией, приехал в Питер. Переговоры с Эстонией прервались.
Войска Юденича подходили к Тосно. Вот-вот отрежут Питер от Москвы.
В тот день многие в Петрограде растерялись, началась паника. Горький тоже нервничал. Красин, стоя у окна в огромной квартире писателя на Кронверкском, слушал, как бухает пушка броненосца и ворчал:
— В гавани, вероятно, крыши сносит с домов и все стёкла в окнах к чёрту летят! Раз-зор!
Кто-то, забежавший к Горькому за советом, что делать — спросил Красина:
— Отразим?
— Конечно, прогоним! Дураки — убегут, а убытки останутся, — и удивлённо передёрнул плечами. — Чего лезут, чёрт их побери? Ведь и слепому ясно, что дело их — дохлое!
Затем пожаловался:
— Ну и накурено у вас! Дышать нечем!..
Горький смотрел на Красина, словно видел его впервой. Писателю каждый раз открывались какие-то новые чёрточки в людях, которых он, казалось, хорошо знал. Так и теперь Горький понял, почему Красин «возбуждал к себе в людях настолько глубокую симпатию, что иногда она принимала характер романтический... по его слову люди благодарно и весело шли на самые рискованные предприятия».
Глеб Максимилианович Кржижановский через несколько лет после смерти Леонида Борисовича вспоминал, что он слышал от Ленина о Красине:
«Неоднократно приходилось мне беседовать о Леониде Борисовиче с нашим другом — вождём Владимиром Ильичём. Никто не умел подводить так верно „баланс“ человеческой личности, как именно он — глубокий аналитик и несравненный стратег-практик. В этих беседах всегда выявлялось одно: „актив“ Леонида Борисовича на точных весах Владимира Ильича намного превосходил его „пассив“. А ведь Владимиру Ильичу самолично приходилось испытывать, неоднократно болезненно испытывать эти черты из „пассива“ многогранной, боевой и стремительной, но не столь глубокой по „анализу“, сколь активной по „синтезу“ личности Леонида Борисовича: его примиренчество в годы первого ЦК, его „ультралевизну“ в период вперёдовцев, его колебания в 1917 году.
„Необыкновенно талантливый, одарённый человек Леонид Борисович, — подводил итоги Владимир Ильич, — да и постоять за себя умеет. Не всякий рискнёт так хлопнуть дверью в нашем ЦК, как это не раз проделывал Леонид Борисович...“
Никогда, ни разу не жаловался Владимир Ильич на Леонида Борисовича.
„Да, пришлось мне за ним поухаживать, как за барышней“, — вот максимум упрёка, который я слышал от В. И. Ленина по адресу Л. Б. Красина».
Одиноко и неуютно жил Красин в Москве.
Две небольшие комнаты в бывшей гостинице «Метрополь», которая в ту пору называлась Вторым Домом Советов. В нём размещались центральные учреждения Советского государства.
Обстановка в комнатах спартанская — стол, простые буковые стулья, железная кровать, прикрытая серым солдатским одеялом. Обедал Красин, как и все одинокие люди, в столовой. Домой приходил и то не каждую ночь. А ночью всё же урывал час-другой, чтобы написать письмо. Писал часто, писал откровенно. Письма шли со случайной оказией.
17 августа 1919 года. «По случайности сегодня ровно год, как я приехал в московские палестины. Время прошло и быстро и медленно, — как считать: бесконечно долго, когда думаешь про вас, и довольно незаметно... если плывёшь по течению дней. Вообще же, чем дальше живёшь, тем быстрее идёт время...»
«...Жизнь из старой колеи выбилась бесповоротно, только теперь в полной мере начинает сказываться результат того простого обстоятельства, что три года большой войны и два года революции миллионы людей не только ничего не производили, но, напротив, все силы техники и хозяйства, всю свою изобретательность употребляли на истребление десятилетиями произведённых ценностей... Война окончилась, моря стали снова свободны, но даже самые богатые народы ощущают недостаток в самом элементарном сырье, нет кожи, нет хлеба, нет, наконец, самих людей — миллионы их погублены и не встанут никогда. У нас положение тяжелее, чем где-либо. Уже по одному тому, что мы не можем кончить войну, войну с фронтом свыше 10 000 вёрст, какого не имел ещё ни один народ, ни при одной войне, с тех пор как вообще стоит свет. Страна и без того истощена и измучена, война же пожирает всё: продовольствие, топливо, ткани, металл, наконец, рабочую силу. Надо ещё удивляться, как при таких условиях мы держимся, и совсем не удивительно, что жизнь наша во многом напоминает осаждённую крепость, ибо так оно и есть на самом деле, ибо мы осаждены и окружены со всех сторон. Тем не менее, войну мы ведём, и есть все основания надеяться, что мы её выиграем, как ни велико неравенство сил. Громадные пространства и земледельческий характер страны приходят тут на помощь...»
Это не статья в газете, не воспоминания прошлых лет, а очень личное, интимное письмо отца своим детям. Письмо не свидетеля, а активного участника гражданской войны.
Гражданская война близилась к концу. Леонид Борисович предвидел её победное завершение ещё в разгаре сражения, в августе 1919 года. Теперь же, в январе 1920-го, это стало очевидным для многих. В конце прошлого года был освобождён Харьков. Конница Будённого преследовала разгромленные войска Деникина. Освобождён Донбасс. На северо-западе осенью 1919 года была отведена угроза Петрограду, остатки армии Юденича бежали за границу Советской России. И хотя война ещё продолжалась, пришла пора подумать о мирном строительстве республики Советов.
27 января 1920 года Совет Народных Комиссаров под председательством Ленина впервые слушал тезисы по внешней торговле. Весь этот важнейший круг вопросов готовил к рассмотрению на СНК Леонид Борисович. Он был докладчиком на заседании СНК 27 января, 31 января и 10 февраля. Только 19 февраля 1920 года Леонид Борисович вынес на СНК проект постановления по вопросу о внешней торговле. Пользуясь советами и указаниями Владимира Ильича, Красин выковал стройную и строгую систему монополии внешней торговли. Но прежде чем торговать с иностранцами, нужно было прорвать блокаду, которая окружала Советскую Россию со всех сторон. Нужно было добиваться скорейшего признания Советской России капиталистическими государствами. Красин это отлично понимал. И он активно участвует в заключении первых мирных договоров.
Советскую делегацию на мирных переговорах с Эстонией возглавляли Литвинов и Красин. Встречи происходили в Пскове и Юрьеве (Тарту) ещё осенью 1919 года. В дни наступления Юденича на Петроград, в ожидании результатов нападения, буржуазная Эстония прервала мирные переговоры. Посмотрим-де, что выйдет из предприятия господина Юденича и как большевики справятся с этим кризисом.
После возобновления переговоров с Эстонией Леонид Борисович на заседании обеих делегаций в Юрьеве, отвечая на вежливые приветствия эстонских партнёров, говорил: