– Вы уверены?
Я открыл книжку на первой странице и положил письмо с подсказкой рядом.
– Сравните почерк.
Беатрис и хозяйка подошли ближе. Я позволил им посмотреть несколько секунд, после чего быстро захлопнул книжку.
– Думаю, сначала должен прочитать я.
Обе поспешно отстранились, почувствовав себя излишне любопытными. Хозяйка подлила себе еще вина, а я вновь открыл книжку и прочел: «С самого моего детства Комори готовила меня к своей смерти».
Я убрал книжку в конверт и с облегчением вздохнул.
Глава 14Комори
Как раз когда мы уходили, прозвучал сигнал внутренней связи, и на лестнице мы разминулись с поднимавшимся мужчиной.
Беатрис шла по улице, тихонько посмеиваясь над нашим недавним приключением.
– Мы такие забавные, – сказала она.
У меня было слишком много мыслей, чтобы придать им какой-либо порядок. Мы пересекли Первую авеню, площадь Святого Марка и зашли в знакомое кафе. Там я завтракал.
Мы сели за столик недалеко от дверей и некоторое время молчали, как будто между нами происходило какое-то телепатическое общение, которого я не понимал. Это было приятно. К нам подошла официантка (возможно, именно она обслуживала меня утром) и улыбнулась так, как будто узнала. Беатрис пристально взглянула на нее.
– Давайте продолжим пить, раз уж мы начали, – предложила она, – иначе нам захочется спать.
Я улыбнулся.
– Bon plan[10].
– Вина?
– Красного.
– Сейчас принесу меню, – сказала официантка.
Я вспомнил, что надо поесть, и, кроме бутылки вина, заказал entrйe (слава богу, Беатрис объяснила, что так в Америке называется главное блюдо, иначе я бы по ошибке решил, что это закуска, и взял две). Беатрис заказала оливки, чтобы «пощипать». Когда вино принесли и официантка ушла, Беатрис сказала: «Бен», и я поднял глаза.
– Вас ведь так зовут, да?
– Да. Бен. Бенджамин. Я не возражаю.
– Я кое-что знаю про вашу подругу Томоми Ишикава.
– И что же?
– Я каждый день вижу ее имя.
– Где?
– В моей квартире.
– Как? Где? На чем?
– На письме, которое пришло на мой адрес. Были и другие, просто реклама, я их сразу выбрасывала. А это письмо показалось мне важным, поэтому я его оставила. Оно лежит у меня на кухне, прислоненное к мельнице для перца. Томоми Ишикава жила там раньше.
– О боже.
– И еще кое-что.
– Что?
Беатрис сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить.
– Она хозяйка моей квартиры.
– О господи.
– Ей принадлежит квартира, где я живу.
– Ваша квартира?
– Может быть, не только моя. Не знаю.
– Значит, вы знакомы?
– Нет, – твердо ответила Беатрис. – Я договаривалась через посредника. Но это ее квартира.
– Как странно.
– Вы так думаете?
– Очень странно. Слишком много совпадений. Черт возьми…
Она удивленно смотрела на меня.
– Где вы живете? – спросил я.
– В Нью-Йорке.
– Э… да. Но где конкретно?
– В Уильямсбурге, – ответила Беатрис и почесала нос.
– Я там никогда не был.
– Там красиво.
Несколько мгновений я размышлял о красоте Уильямсбурга. Мозг лопался.
– Может, покурим? – предложил я.
Когда мы вышли из кафе, Беатрис достала зажигалку и поднесла к моей сигарете, прежде чем закурила сама.
– Все это слишком странно и нереально, – произнес я. – Почему вы не сказали раньше, что жили в Париже?
– Мы ведь только что познакомились.
– Да, но я сказал вам, что жил в Париже, а вы нет. Могли бы заметить: «О, как занятно, я тоже».
– Я подумала, что это не важно и ни к чему. И, между прочим, я сама решаю, что говорить незнакомцам о себе.
– Ладно. Конечно, вы не обязаны рассказывать то, чего не хотите, я просто удивлен, вот и все. А потом вы упомянули про Париж просто вскользь, как о случайном факте.
– Ну, это и есть случайный факт, хотя и интересный, признаю. Но у меня много знакомых из Парижа, и я уже не обязана приходить в бурный восторг.
– Да, но вы жили в Париже, и Томоми Ишикава сдает вам квартиру, и мы только что случайно познакомились на ступеньках Нью-Йоркской публичной библиотеки, а потом вместе отправились искать сокровище в чужой квартире, после чего пришли в кафе, где я завтракал.
– Правда? – наконец ее что-то впечатлило.
– Не знаю, как по-вашему, но по-моему, слишком много совпадений за один день.
– Да, много. Но совпадения – это нормально. Я бы удивилась, если бы их не было. Тогда я бы решила, что какая-то сила удерживает похожие вещи на расстоянии. Вот что я назвала бы странным.
Я задумался.
– Да, вы правы. Но все-таки я никак не могу прийти в себя. Очень уж это подозрительно.
– Не становитесь параноиком, – предупредила Беатрис, как героиня фильма. – Никакая девушка не потерпит подозрений. Вы довольно интересный и забавный человек, но уж придется вам смириться с тем, что у нас есть нечто общее. Обычно считается, что это хорошо.
– Но вы попросили зажигалку…
– И что? – Взгляд Беатрис упал на зажигалку, которую она держала в руке. – Я как раз искала ее в сумочке, когда увидела, что вы закурили. Проще было попросить. Вдобавок вы говорили с таким милым акцентом, плюс поиски сокровищ, плюс мертвая подруга. Достаточно интересная комбинация для случайной встречи в будний день, согласитесь.
– Допустим.
– А потом вы пригласили меня выпить кофе, и внезапно я задумалась: а что, если ваша история – часть какого-то замысловатого розыгрыша? Впрочем, она кажется слишком невероятной для выдумки, и у вас чересчур невинный вид.
– Я просто притворяюсь.
Я все еще был неудовлетворен ответами, но пришлось поставить точку.
– Хотя когда я допью, то уйду, – продолжила Беатрис. – У меня есть дела, и я не хочу напиваться средь бела дня.
– Ладно.
– И потом, вам, наверное, нужно прочесть записную книжку, которую мы нашли.
Мы вернулись в кафе, съели то, что заказали, и выпили вино. Беатрис слегка захмелела и стала разговорчивее. У нее были энциклопедические познания о поп-музыке, она читала те же книжки, что и я, и знала лучшие парижские кафе и бары, от Монмартра до Лабютт-о-Кай. Она мне нравилась. Мы остались «еще на пять минут», выпили вторую бутылку, тем временем прошло три часа, и Беатрис сказала:
– Я опаздываю. Попросите счет, а я пока позвоню.
Она встала и вышла.
Когда она вернулась, я уже расплатился.
– Вы заплатили за все?
– Да.
– Я вам отдам часть.
– Нет, пусть будет за мой счет, если вы не против.
– Ну ладно. Спасибо. В следующий раз я угощаю.
– Договорились.
– Но мне правда пора. Позвоните и расскажите, как продвигается ваша охота за сокровищами. Тогда мы встретимся и выпьем кофе.
– Вообще-то я не пью кофе.
– Что? – с поддельным изумлением спросила Беатрис. – Вы на самом деле не собирались пить со мной кофе?
– Извините.
Она наклонилась, поцеловала меня в обе щеки, как француженка, и сказала:
– До встречи.
– Пока.
Я думал остаться в кафе и почитать записную книжку Бабочки, но ноги болели после утренней прогулки, и голова кружилась от вина. Чтобы побыть наедине, я вернулся в отель.
Однажды, когда-то в Нью-Йорке, женщина по имени Кеико Сасаки, известная мне как Комори, села в такси и поехала в частную клинику в Нью-Джерси, где впоследствии умерла.
С самого моего детства Комори готовила меня к своей смерти. Она рассказала о своем завещании. Ничего сложного – почти все предназначалось мне. Комори заявила, что я могу продать, выбросить или сделать что угодно с большинством вещей, но некоторые конкретные следовало раздать людям, а еще кое-что нужно было бережно хранить как память. Комори жила в огромной квартире в Уэст-Виллидж. В этой квартире я выросла и здесь сейчас пишу, сидя в невероятном саду, в окружении бесчисленных растений, которые стоят в горшочках на каждой свободной поверхности: на окнах, в ванной, на кухне, даже в кладовках (там прорастают луковицы). Кроме цветов и кустарников, есть еще маленькое японское деревце (кровавая ива, или кацура, слишком большая для квартиры), которую Комори посадила в день моего рождения. Иву подарил мой отец. Я с детства заботилась о растениях – поливала их, подрезала, ухаживала за ними. В чем-то это были вполне обычные отношения между женщиной и девочкой. В чем-то – довольно странные.
Аккуратное завещание было не единственным пунк-том подробной подготовки к смерти. Сама смерть тоже составляла существенную часть плана. Рак пожирал Комори изнутри. Месяцы и годы ремиссии завершались новыми опухолями. Временами она так слабела после химиотерапии, что меня забирали домой, на радость матери, а затем вновь привозили к няне, как только та поднималась на ноги. Но смерть не лишила Комори лучших черт. Она намеревалась уйти с достоинством, а если бы она дрогнула, я должна была довести дело до конца. Меня растили и готовили для единственной задачи – убить человека, которого я любила больше всего.
Несмотря на свой невинный возраст, я знала, что это странно, и старательно хранила секрет (смертельный). Даже сейчас, поверяя тайну бумаге, я чувствую себя предательницей, но все-таки питаю надежду, что, возможно, обрету наконец покой.
Хоть и уклончиво, Комори впервые заговорила о собственной смерти, когда мне было шесть, осторожно приучая меня к мысли о том, что сильная личность должна строго следовать идеалам. Лишь когда мне исполнилось девять или десять, она упомянула, что я могу принять в этом участие. Когда придет время, я обязательно должна буду помочь ей умереть с честью, и я согласилась. Комори намеревалась вырвать собственную смерть из рук судьбы, бога или любой другой силы, способной диктовать условия. Ее достоинство заключалось во власти над обстоятельствами, и для меня это стало жизненно важно. Важно до сих пор. Поэтому мои признания не должны выйти за пределы страниц, на которых они записаны, но я знаю, что их странствия не окончены; иллюзия исповеди не работает, если нет надежды на аудиторию.