– Сигареты в сумке, – сказала она.
Не знаю, откуда в такие минуты берется спокойствие (не то чтобы я часто попадал в подобные переделки), но человек словно смиряется с тем, что он ни над чем не властен, и тогда все становится хорошо – стоит лишь отказаться от идеи, будто ты в состоянии что-то изменить. Было приятно, что в камере светло и что Бабочка рядом.
– Ты сошла с ума, Бабочка, правда? – спросил я. – Нельзя просто взять и посадить человека под замок. Это первый признак серьезной и опасной мании.
– Я хочу выиграть время. Надо подумать, каким образом нам обоим выпутаться.
– Легче легкого. Ты сейчас опустишь пушку, отопрешь решетку, мы выйдем наверх, найдем уютное кафе и выпьем кофе. Ничего не произойдет. Это будет просто история, как другие твои истории, с той разницей, что на сей раз никто не умрет.
– Ты думаешь, что всему есть объяснение, да? Что в конце концов все станет ясно, и мы весело посмеемся, и жизнь изменится к лучшему?
– Хотел бы я знать, что ты творишь, но, честно говоря, уже давно понял, что объяснения меня не удовлетворят. И когда я задумываюсь всерьез, то вижу, что совсем необязательно что-либо понимать, чтобы жить дальше. Мы сами выбираем точку отсчета. Нам не нужны ответы.
– Да, это было бы прекрасно, если бы ты на самом деле сохранял спокойствие. Но ты все время ломаешь голову и пытаешься понять, что правда, а что нет. Когда я тебе лгу, ты веришь, а когда рассказываю то, что случилось на самом деле, ты думаешь, что это вранье. Ты заранее убежден, что мои записи – выдумки. Так?
– Я… – я запнулся, потому что готовые ответы не работали.
– Ты действительно так думаешь? – повторила вопрос Бабочка.
Я правда считал, что ее истории вымышлены. Бывали приступы сомнения, но в целом я знал, что это выдумка. Но когда Бабочка заперла меня в комнате под землей, я всерьез был готов бороться за свою жизнь. Где логика? Умный юрист за считаные секунды разбил бы меня наголову. Во что же я верил на самом деле?
– Я сам не знаю, что думать, Бабочка. Я сомневаюсь, что написанное тобой – стопроцентная правда, а значит, не исключаю, что это может быть и вымыслом. Я не представляю, чтобы ты на самом деле кого-то убила. По-моему, ты просто фантазируешь – придумываешь ситуации, где главной становится маленькая девочка, которая вправе решить, кто и когда умрет. Приятно, что ты обретаешь контроль над жизнью, которую тебе навязали. Но я сомневаюсь, что ты действительно убийца, и не понимаю, зачем заперла меня в этой темнице.
– Ты спрашиваешь «зачем», но не слушаешь ответы. Чтобы понять, отчего ты здесь сидишь, придется представить, что я правда убивала – душила, резала, била, жгла, травила. И вот кто-то узнал, что я убила шесть человек – и успешно спряталась, но он отыскал меня и захотел, чтобы я вышла из укрытия и вела нормальную счастливую жизнь. Думаю, даже в своем сознательном слепом неведении ты понимаешь, что так просто не может быть. Впервые я искренне заинтересована в том, чтобы жить, а ты – препятствие на моем пути.
– Но ты сама сказала, что это неправда.
– Что?
– Однажды, когда ты напилась, то сказала, что соврала.
– Не помню. Но, по-моему, вполне очевидно, что это не так. Кроме лжи, была и правда.
Я ничего не сумел ответить. Я подумал, что, может быть, Бабочка попытается меня убить, и приготовился защищаться. Наверное, не стоило полностью исключать, что она убила тех людей – и если Бабочка действительно их убила и я знал об этом, то и впрямь представлял для нее проблему. Я порылся в сумке и достал сигареты.
– Хочешь?
Я протянул пачку, но Томоми Ишикава отпрянула и нацелила пистолет мне в лицо.
– Тихо, это всего лишь сигарета, – сказал я.
– Отойди от решетки.
– Ладно. Так ты хочешь покурить?
– Нет, спасибо. Я почти бросила. А жвачки у тебя нет?
– Нет. Только твои горькие ириски с миндалем.
– Нет, сейчас я не хочу. Может быть, потом.
Она выпрямилась.
– Что ты собираешься делать? – спросил я.
– Не знаю, – ответила Бабочка. – Буду импровизировать, пока не придумаю какой-нибудь план.
И ушла.
Пока я спал, она поставила за решетку йогурт, кувшин с водой и стакан. Я не знал, сколько было времени и какой день. В сумке я нашел мобильник. Заряд еще остался, но, разумеется, связь отсутствовала. Часы показывали двадцать минут третьего. Наступила суббота. Я решил поберечь заряд, просто на всякий случай, и выключил телефон. Я проголодался и скучал. Мне была нужна более питательная еда, настоящая еда, чтобы включить мозги и придумать, как отсюда выбраться. Мысли плавали по кругу, как золотые рыбки, и я чувствовал себя несчастным и растерявшимся. В коридоре появился луч фонарика. Томоми Ишикава, направив на меня пистолет, велела отойти от решетки, и я подчинился. Она подошла и села на корточки на пол перед дверью. Молча.
– Я чувствую себя дураком, – сказал я.
– Ты не идеален, Бен Констэбл, но точно не дурак.
– Я чувствую себя дураком, потому что поверил тебе, когда ты сказала, что умерла, и решил, что, может быть, если бы я сделал что-нибудь иначе, то спас бы тебя. Я подумал: если бы я позвонил или прислал сообщение, ты бы, возможно, не стала кончать с собой. Мне казалось, что это моя вина. Как глупо… Я грустил и чувствовал ужас. Был в шоке. И ничего не мог с собой поделать. Как будто я сошел с ума. А еще я поверил Беатрис, когда она сказала, что незнакома с тобой. Она сама хотела, чтобы я ей не поверил, но я продолжал думать только о том, что вписывалось в мои представления о происходящем. И я так скучал по тебе, хотя почти совсем тебя не знал. Кто такая Томоми Ишикава? Наверное, я придумал воображаемого друга, который по чистой случайности носит твое имя. Вот почему я глупо себя чувствую. Вся история – просто длинная цепочка глупостей, и вот я заперт под землей и жду, пока моя сумасшедшая подруга меня убьет.
– Мне очень жаль, что ты оказался здесь, – произнесла Бабочка. – Я этого не хотела. Я что-нибудь придумаю. Обещаю.
– Забавно, когда твой же похититель пытается тебя освободить.
Бабочка слегка пожала плечами и улыбнулась.
– Знаешь, что еще смешнее? – спросил я.
– Что?
– Поцелуй, которым ты меня сюда завлекла.
Она громко рассмеялась.
– Господи, так неловко вышло. Я совсем отчаялась.
– Ну спасибо.
– Не в том смысле.
Теперь уже я рассмеялся.
– Нет-нет-нет, – возразила Бабочка.
Я посмотрел на нее, и она усмехнулась, глядя в пол.
– Я не знала, что делать, – сказала она. – Я не ожидала, что ты заблудишься в туннелях. И отпустить тебя я не могла. У меня есть замок, который я украла, и эта странная жуткая комната со стальной решеткой. Я положила замок в карман… и мы поцеловались… а потом… извини.
– Я воображал столько финалов. И ни один не совпал. Неужели все закончится именно так?
– Почему? А как ты бы хотел, чтобы оно закончилось?
– Не знаю. Просить счастливого финала совсем неразумно?
– Например?
– Например, что мы выйдем отсюда, и ты обратишься за помощью к какому-нибудь гениальному психологу и поймешь, что впереди целая жизнь, и она прекрасна и удивительна, и, быть может, ты даже влюбишься в этого психолога, потому что он чертовски красив и умен и любит тебя…
– А что будет с тобой, Бен Констэбл?
– Ну, я вернусь домой, став капельку умнее, но не мудрее. Напишу книгу и исполнюсь самодовольства. И мы с тобой будем иногда встречаться за кофе, разговаривать и смеяться.
– Великолепно. Какая скукотища. А если добавить элемент, который никто не предвидел? Например, человека, который все спланировал.
– Мне действительно казалось временами, что я впутался в какой-то более крупный заговор. Я не хотел это признавать, но не раз ощущал, что кто-то ходит за мной по пятам или странно смотрит на меня.
– Я несколько раз ходила за тобой.
– Правда?
– Я хотела узнать, найдешь ли ты сокровище.
– Бабочка, вот это уже страшно.
– Всего несколько раз! Иначе бы у тебя опять разыгралась паранойя.
– Паранойя?
– Ну, люди странно смотрят, какой-то заговор… – Бабочка погладила воображаемую бороду и рассмеялась.
– Я подумал – может быть, тебя держат заложницей, и ты оставляешь подсказки, чтобы я пришел на помощь.
– Нет. Извини, – сказала она. – Послушай, а как насчет мрачного поворота сюжета? На протяжении целой книги ты надеешься, что мои записи – это выдумки, но на самом деле я – убийца, и я тебя убью…
– А кто напишет книжку, если я умру?
– В том-то и интрига – ты умрешь здесь, под землей, а я вернусь наверх, пойду к тебе домой, сяду и напишу книгу от начала до конца, но от твоего лица. Я напишу ее под именем Бена Констэбла; в финале он станет свидетелем смерти Томоми Ишикава, так что никто и никогда не станет искать меня, и я буду жить спокойно. На самом деле, может быть, даже начну писательскую карьеру под псевдонимом. Кому придет в голову, что Бен Констэбл на самом деле – женщина?
Я рассмеялся.
– Отвратительный финал. Он никуда не годится.
– Извини, такая уж у меня фантазия.
Некоторое время мы молчали, а потом я кое-что вспомнил.
– Слушай, был ведь еще кое-кто.
– Кто?
– Чарлз Стритни.
– А, исполнитель моей посмертной воли. Надо же, ты решил, что его так зовут.
– Откуда он узнал, что я в Нью-Йорке? Ты отследила IP-адрес по моему письму?
– Что такое IP-адрес?
– Сетевой адрес, который имеют все компьютеры, имеющие выход в Интернет. Он заложен в письма, которые ты посылаешь.
– Как интересно. Нет, я знала, что ты в Нью-Йорке, потому что оставляла тебе подсказки, предполагающие, что ты туда отправишься. Потом ты исчез и наконец прислал письмо, сообщая, что приехал. Все очень просто.
– А, да. – Я вспомнил письмо, которое отправил. – Я подумал, что, возможно, Стритни – спец по компьютерам.
– Не удивлюсь. Он – мой высокоорганизованный двойник. Я искала кого-нибудь попокладистее, чем эта неуклюжая Беатрис.