– Ничего, добегу и по морозу. Для здоровья полезно. Бешеной собаке семь верст не крюк!
– Ну, если только бешеной… А я собака нормальная, мне и здесь хорошо. Не люблю бегать, ленюсь. Да и по мне видно, что я ленивый…
Он хлопнул себя по пузу, сыто отвалился назад и, подмигнув Егорке, проговорил назидательно:
– А ты не слушай меня, парень, неправильно я все делаю… Ты с вот с него пример бери, он правильный, а я нет! Понял меня, да?
– Понял… – серьезно ответил Егорка. – Я тоже хочу, как бешеная собака… Которой семь верст не крюк!
Все рассмеялись, и Настя вдруг почувствовала, как ей хорошо, как легко… Как замечательно сидеть в этой комнатке с беспорядком, как приятно слушать эту мимолетную перепалку, как хорошо просто смеяться, откинув назад голову… Хорошо, и все тут!
И потом, когда шли с Егоркой обратно, она все оборачивалась назад, все улыбалась своему внутреннему настрою, и замедляла шаг, и снова оборачивалась… Будто боялась, что сразу расплещет себя по возвращении домой. Хотя и без того ясно – все равно расплещет… Но хотя бы сейчас, пока идет по этой дороге, можно быть человеком, которому просто хорошо! Человеком, а не куклой…
А когда обернулась в очередной раз, увидела Александра Викторовича. Он быстро шел по дороге, слегка прихрамывая. Догонял их. Увидел, что она обернулась, махнул рукой. И сердце вдруг задрожало радостью – да, этого она и хотела! Чтобы он их проводил! Только попросить стеснялась…
– А я решил с вами до поселка пройтись… Не возражаете? – спросил он, подходя ближе. Дышал тяжело. Видно было, что быстрая ходьба дается ему с трудом.
Впрочем, Александр Викторович и сам поторопился с объяснениями:
– Не умею быстро ходить, больная нога мешает… Прямо житья не дает, будь она неладна. Но все равно вас догнал… Очень старался…
– А что у вас с ногой? – спросил Егорка, и Настя прикусила губу, глянула на него с досадой – что за бесцеремонность такая!
Но Александр Викторовия, кажется, не обратил на это никакого внимания, объяснил деловито:
– В детстве полиомиелитом переболел, в легкой форме… С возрастом все прошло, только хромота небольшая осталась. Да и ее бы не было, если б я с велосипеда не упал, колено не повредил.
– С велосипеда? Как я? – удивленно уточнил Егорка.
– Э нет, брат… Твое падение – ерунда сущая, ушибся, и только. Мне в этом смысле меньше повезло. Из-за этой хромоты мне многое пришлось в жизни пересмотреть, да… То есть жизнь сама за меня все пересмотрела. Знаете, я ведь в детстве мечтал летчиком стать… Но вам неинтересно, наверное? Что это я вдруг принялся вам жаловаться, не понимаю?
– Нет, нам интересно! Что вы! Нам все про вас интересно! – выпалил Егорка и даже выбежал немного вперед, повернувшись к ним лицом. И смотрел при этом так преданно, что у Насти опять сжалось сердце.
– Да, Александр Викторович, нам очень интересно… – тихо проговорила она, тем самым пытаясь сгладить Егоркино рвение. – А почему вы мечтали стать летчиком? Вы небо любите, да?
– Люблю. Мне раньше казалось, что я не живу, а будто к полету готовлюсь. И обязательно полечу когда-нибудь… И буду смотреть вниз с высоты птичьего полета. Посмотрю немного, а потом опять полечу вверх…
– И песню петь буду…
– Что?
– Ой, извините. Я просто хотела добавить… Буду лететь вверх, и петь песню… Как жаворонок… Я ведь тоже когда-то жила и в небо смотрела, да…
Настя вздохнула, а Александр Викторович посмотрел на нее очень внимательно. Помолчал, потом проговорил тихо:
– А потом я понял, что жить можно и на земле. Главное, чтобы душа была свободна и счастлива, понимаете? Несмотря ни на какие обстоятельства, счастлива…
– Значит, вы счастливый человек, да?
– Очень счастливый. А отчего нет? Я занимаюсь хорошим делом – детей учу. Я сам распоряжаюсь своей судьбой, своим временем, я никому ничего не должен, и мне никто ничего не должен. Наконец я приехал сюда, в это красивое место…
– А вы… действительно хотели приехать сюда, или просто в городе места работы не нашлось?
– Хм… А почему вы спросили?
– Так вроде наоборот… Все в город стремятся уехать…
– А мне здесь понравилось, да. Здесь так много воздуха, так много неба… Живи – не хочу, и будь счастлив! А хотите, я покажу вам свое новое жилище? Я и ключ от входной двери с собой взял… Зайду, да там и останусь. А вечером мне Жека на машине вещи привезет. Хотите?
– Хотим! Хотим! – радостно запрыгал Егор, будто новый знакомый пообещал ему невесть какое развлечение.
Насте ничего и не оставалось, как согласиться. Что она и сделала с плохо скрываемой радостью. Хотя подоплеку этой радости толком не поняла. То есть изо всех сил сопротивлялась и понимать не хотела. Потому как не пристало ей радоваться времяпрепровождению с чужим мужчиной, это же ясно.
Избушка, в которой Александру Викторовичу предстояло жить, являла собой жалкое зрелище. Почти сказочный атрибут, только что «курьих ножек» не видно было. Так и хотелось сказать, глядя на нее – избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом… И оконца подслеповатые хмуро смотрят, и забор совсем завалился, и бурьян в палисаднике хозяйничает… Да как тут жить, господи?
Александр Викторович словно услышал ее мысли, проговорил бодро, доставая из кармана ключ:
– Ничего, ничего! Это с виду неказист домик, а на самом деле весьма крепенький! Забор я починю, по бурьяну косой пройдусь… Зато в доме печка хорошая! Красавица, а не печка! И колодец во дворе есть, вода там – чистейшая… Никогда ничего вкуснее не пил!
Открыли калитку, вошли… Двор неожиданно оказался очень уютным, поросшим кудрявой ромашкой. В углу росла береза, еще гладкая, молоденькая. Под навесом – большая поленница, дрова аккуратно сложены, будто в линеечку.
– Как думаете, на зиму хватит? – задумчиво спросил Александр Викторович, кивнув головой в сторону поленницы.
– Не знаю… – пожала плечами Настя. – Я никогда не жила в доме с печным отоплением… Я думала, и здесь тоже центральное отопление есть, как везде в поселке!
– Нет. Я зимой буду печку топить. Пока не очень умею это делать, но научусь. Интересно же!
– Вы думаете, это такая романтика, да? Это же очень трудно… Представьте, что пришли вы с работы вечером, а дом остыл… Пока натопите, сто раз такую романтику проклянете!
– Не прокляну. Знаете, я ведь только недавно осознал смысл этого выражения – чем хуже, тем лучше… Только плохие условия заставляют человека двигать жизнь вперед. Там, где нет борьбы за жизнь, и самой жизни нет, то есть перестаешь ее ценить по-настоящему. Перестаешь видеть то, что нужно видеть, просто необходимо… Вот эту поленницу, этот колодец, эту березу… Перестаешь видеть небо, в конце концов!
– Да… И песню петь перестаешь… – тихо сказала Настя. Так тихо, что он переспросил, наклонив голову:
– Что вы сказали, я не расслышал?
– Да это я так, не обращайте внимания. Это я о своем, о грустном…
И снова он очень внимательно посмотрел на нее. Так внимательно, что она засмущалась, проговорила быстро:
– А вы нам еще хотели печку показать, Александр Викторович! Исключительно замечательную!
– А, ну да… Печку, конечно же… Пойдемте в дом, покажу!
Ступеньки крыльца сердито скрипнули под их ногами, будто не хотели пускать в дом. И ключ никак не хотел проворачиваться в большом амбарном замке, скрежетал строптиво. Наконец замок поддался, дверь отворилась. Александр Викторович умудрился стукнуться лбом о притолоку, тихо помянув черта. Миновали небольшие сенцы, вошли…
И сразу напустился на них, окутал паутиной терпкий травяной дух, и будто голова от него закружилась поначалу, а потом стала легкой, как перышко. И сама обстановка дома показалась уютной – и домотканые дорожки на полу, и старый пузатый буфет в углу, и круглый стол с вязаной скатертью, и оранжевый абажур над столом…
– И правда, здесь хорошо… – тихо сказала Настя, дотрагиваясь пальцами до абажура. – Надо же, чудо какое… Я такой только в старом кино видела…
– А то! Я ж вам говорил, здесь пространство особенное! А печка! Да вы поглядите, какая красавица!
Печка была и в самом деле красавицей, иначе и не назовешь. Манила к себе теплым светом изразцов, переходами от голубого к бледно-зеленому, от охристого-теплого к неожиданно-багряному, от ярко-синего к нежно-сливочному. Казалось бы, небрежное смешение красок должно вызывать недоумение, но ничего такого как раз не случилось, наоборот, сочетание радовало глаз, притягивало к себе. Хотелось подойти, потрогать руками, постоять рядом, задумавшись…
Александр Викторович шагнул к выключателю, зажег свет. Изразцы вспыхнули новыми красками, да и все пространство будто преобразилось, заиграло в оранжевом свечении абажура. Сказка, а не пространство…
– Я вижу, вам понравилось, да? – с тихой улыбкой спросил Александр Викторович, и Настя кивнула медленно, как завороженная.
Потом ее взгляд перетек к окну… Оно было почему-то сиреневым. Неужели уже сумерки на дворе? Как быстро время прошло… Очень быстро.
И здравая мысль будто вырвалась на свободу из плена, завопила сердито: да, сумерки на дворе, моя милая! Вот именно, сумерки! Твой муж домой вернулся, ждет тебя, а ты… Зависла в чужом пространстве, про свое и забыла совсем! Пора выбираться, пора и честь знать!
Глянула на часы – снова удивилась. Восемь уже! И впрямь, куда ж так время быстро утекло?
– Егор, нам пора… – потянула решительно сына к выходу. И, обернувшись к Александру Викторовичу, пояснила торопливо: – Поздно уже, нас потеряли, наверное…
– Мам… Ну давай еще немного здесь побудем! Я бабушке позвоню, скажу, что со мной все в порядке!
Словно в ответ на его просьбу зазвонил телефон у Насти в кармане куртки. Выхватила его торопливо, глянула на дисплей… И даже не успела ничего ответить, сразу окунувшись в реальность. В ту самую реальность, в которой давно жила.
– Ты где? – коротко и сердито бросил Борис.
– Да здесь, недалеко… Я сейчас… Я скоро буду!
– Сколько раз я тебя просил быть дома к моему приходу!