фессий. Спаять этих людей в единый коллектив, бодрый, веселый, работоспособный, не признающий никакой паники, не устрашаемый никакими опасностями и лишениями, - вот задача, которая стояла перед партийной организацией, перед командованием «Седова» и с которой они по-большевистски справились.
Но не этим только объясняется успех седовцев. Главным является то, что эта маленькая, затерянная в арктических льдах группа советских моряков чувствовала себя частицей могучего коллектива, имя которому - Союз Советских Социалистических Республик.
Седовцы все время думали о своей родине, о ее людях, о их делах, и страна, в свою очередь, не забывала седовцев.
Разве мы не помним, как весь советский народ, от школьников до ветеранов труда, следил за мельчайшими обстоятельствами дрейфа? Как мы ежедневно переставляли флажки на арктической карте, радовались успехам и тревожились, пожалуй, больше самих седовцев, при каждом ухудшении погоды и ледовой обстановки?
Эту тесную связь, эту заботу простых советских людей седовцы чувствовали ежеминутно, и это вселяло в них бодрость и уверенность.
Но главное, что поддерживало седовцев в их борьбе и работе, была неустанная забота о них партии и правительства.
Сам великий Сталин среди самых важных и ответственных государственных дел находил время следить за дрейфом «Седова». Именно по инициативе товарища Сталина была послана в 1938 году воздушная экспедиция, снявшая с дрейфующих ледокольных пароходов «Садко», «Малыгин» и «Седов» 184 человека. Это по инициативе товарища Сталина к дрейфующим пароходам были посланы сначала ледокол «Ермак», выведший изо льдов «Садко» и «Малыгина», а потом и ледокол «Иосиф Сталин».
Это товарищи Сталин и Молотов, отмечая годовщины начала дрейфа, посылали на «Седов» бодрящие приветственные телеграммы.
По мысли и плану Сталина советский народ два десятилетия ведет великое наступление на Арктику. Через карту Северного Ледовитого океана проходят прямые, словно стрела, маршруты советских трансарктических перелетов, причудливо изгибаются зигзагообразные линии путей многочисленных научных экспедиций; карты пестрят знаками новых заполярных станций, поселков и городов. На географической карте запечатлены результаты невиданных по своему размаху работ.
Каждому редактору приходится так много раз перечитывать редактируемую книгу, так много говорить о. ней с автором, советовать и советоваться, что невольно сливаешься с книгой и считаешь ее хотя и в малой степени, но своей. Поэтому редактору трудно быть совершенно беспристрастным в суждениях о редактируемой книге. Мне трудно быть беспристрастным еще и потому, что я сам принимал участие в исследованиях Арктики, и особенно потому, что я лично поработал над наблюдениями седовцев и сделал из них кое-какие новые выводы.
Именно поэтому мне хочется поделиться своими первыми впечатлениями об этой книге. Говорят, что первые впечатления иногда самые верные.
Это было десять лет тому назад.
Однажды вечером, вскоре после возвращения «Седова», Бадигин заехал ко мне и попросил взять научное редактирование подготовляемой им к печати книги о дрейфе. Сначала я отказался, ссылаясь на занятость, но, прочитав оставленные мне главы, я передумал и согласился. Это оказалась очень интересная работа, которую мы и произвели вместе с Ю.А. Жуковым, много помогшим литературной обработке книги.
И вот сейчас эта книга вновь передо мной. Читая ее страницу за страницей, я снова вспоминаю замечательные события этого дрейфа.
Книга К. С. Бадигина написана простым, образным языком. Некоторые описания, по-моему, прекрасны и приближают книгу к художественной литературе.
Но самое главное в книге - это борьба седовцев, их нескончаемая выдумка в преодолении разного рода трудностей. Характерен, например, эпизод со шлангами. Недостаточно высушенные, они на морозе замерзли и превратились в нечто несгибаемое. Седовцы вспоминают, что на глубине свыше 200 метров ими же Обнаружены теплые атлантические воды с температурой около + 2 градусов. Опускают шланги на тросе на эту глубину и через сутки их вытаскивают на борт совершенно оттаявшими. Ну, скажите, кому придет в голову воспользоваться теплом занесенных в Арктический бассейн вод Мексиканского залива для оттаивания каких-то шлангов?
Подобных случаев описано много в книге Бадигина, и это делает ее весьма поучительной, в особенности для нашей молодежи.
Одна из глав книги называется «Школа труда и настойчивости». В сущности, это название можно бы дать и всей книге.
Я лично считаю книгу К. С Бадигина одной из лучших, посвященных Арктике, и думаю, что она никогда не потеряет своего значения и будет много раз переиздаваться именно потому, что для молодежи она всегда будет «школой труда и настойчивости».
Проф. Н. Н. Зубов
Январь, 1950 г.
В плену у льдов
Корабли идут на восток
Корабли идут на восток
Мне хорошо запомнился погожий вечер 25 июля 1937 года, вечер прощания с Архангельском. Неторопливое солнце севера, казалось, остановилось над древним городом поморов и щедро дарило его светом и теплом. Косые лучи скользили по темным водам Двины, по мачтам и трубам океанских кораблей, по огромным штабелям только что распиленных досок. Густой запах соснового бора витал над городом, словно говоря каждому приезжему: вот каков я, город лесных богатств, лесопильных заводов и лесного экспорта; меня можно узнать по запаху смолы и свежих, опилок, как узнают Астрахань по запаху рыбы, а Баку - по запаху нефти. Высокое светлое небо подернулось розовыми прозрачными облаками, и это придавало вечернему пейзажу особенную легкость и нежность.
В такой вечер хорошо посидеть где-нибудь на отлогом берегу Двины, полюбоваться белокрылыми чайками, вспомнить былые морские походы, помечтать о будущем, поговорить с подругой, - особенно если ты молод, если ты женился всего три месяца назад и если ты глубоко счастлив. Но что делать, если у тебя для этого не остается ни минуты времени, если твой пароход уже отошел от пристани, а тебе еще нужно обегать все портовые учреждения, чтобы оформить судовые документы для выхода в море и вернуться на пароход уже на катере?
Наш «Садко», уходивший в третью высокоширотную экспедицию к островам Де Лонга, уже маневрировал вдалеке от берега, разворачиваясь на разные курсы. Там заканчивались последние приготовления к походу - выверяли магнитный компас. Стройный корабль с широкой трубой, низкими бортами и красивыми ледокольными обводами казался издалека изящной игрушкой, брошенной на темно-коричневое сукно Двины.
Я, как и все садковцы, очень устал за последние дни. Экспедиция собиралась в крайней спешке. На мне, помимо обязанностей штурмана и ревизора, лежала ответственность за все электронавигационное хозяйство. Нужно было тщательно выверить и подготовить к безотказному действию сложные приборы, - ведь мы уходили в малоисследованные широты, где трудно надеяться только на показания простого, магнитного компаса.
Три дня без умолку жужжал в гирорубке мотор и слышался характерный частый перезвон, - это вращался взад и вперед азимутальный круг гирокомпаса. По нескольку раз приходилось спускаться в кочегарку, чтобы проверить в расположенной там особой шахте электролаг. Наконец, надо было окончательно отрегулировать находившийся в штурманской рубке новейший прибор для измерения глубин - магнито-стрикционный эхолот (он не только измеряет глубину, но и одновременно автоматически записывает ее на специальной ленте).
На борту «Садко» все эти дни творилось нечто напоминавшее столпотворение. Неугомонный и беспокойный, старший помощник капитана Румке совсем сбился с ног, принимая сотни тонн самых различных грузов.
Лебедки ревели днем и ночью. Поминутно слышалось «Майна!», «Вира!». Непрерывно поднимали ящики, тюки, бочки с лаконическими надписями: «„Садко“ - высокоширотная экспедиция», «„Садко“ - Генриетта». Чего только здесь не было! Имущество высокоширотной экспедиции было огромно. Вслед за тюками меховой одежды на борт тащили тяжелые ящики с различными приборами; керосиновые лампы чередовались с рыбными консервами, шоколад грузили вслед за мылом. Звероловные капканы, ящики спичек, папиросы, сетки для добывания планктона, бочки с квашеной капустой - все это находило свое место в обширных трюмах корабля.
На далеком скалистом острове Генриетты, на котором за все время лишь один раз побывал человек, мы должны были оставить зимовщиков. Они везли с собой три разобранных дома, радиостанцию, большие запасы продовольствия, снаряжения и даже... стиральную машину.
Погрузка производилась под аккомпанемент собачьего лая - зимовщики острова Генриетты взяли с собой около тридцати ездовых собак.
На палубе было так тесно, что с трудом удавалось лавировать среди ящиков, бочек и тюков, ожидавших своей очереди для погрузки.
Особенно; душно и жарко было в машинном отделении. Пахло горелым маслом и паром. По узким машинным трапам то и дело пробирался могучий Матвей Матвеевич Матвеев - «Матвей в кубе». Как прозвали весившего 125 килограммов старшего механика бойкие на язык садковцы. Бывалый моряк, орденоносец, участник легендарного похода «Сибирякова», «Матвей в кубе», как всегда, педантично проверял готовность машин к походу.
В машине спокойно ждали сигнала: «Полный вперед».
В день отхода корабля по трапу поднялась шумная гурьба участников экспедиции и будущих зимовщиков Генриетты. Здесь были люди самых различных специальностей - гидрологи, геофизики, магнитологи, гидрографы. Среди них я узнавал известных полярников. Но было много и молодежи, только начинавшей свою полярную деятельность.
С некоторыми из них я встречался совсем недавно в Амдерме (Амдерма - полярная станция в юго-западной части Карского моря, к югу от пролива Югорский Шар), куда мы заходили с грузом для воздушной экспедиций на Северный полюс, возвращавшейся в Москву. Снежиные аэродромы уже растаяли, и тяжелые четырехмоторные самолеты не могли взлететь на лыжах. Мы доставили огромные колеса для этих авиагигантов и... тринадцать корреспондентов газет, которые сразу же атаковали летчиков.