Двое суток волочились за судном в 200 метрах под водой привязанные к проволочному тросу шланги. Как и следовало ожидать, они постепенно размякли в относительно теплых атлантических водах, и пресный лед растворился в соленой влаге. Оттаявшие шланги без всякого труда свернули в бухты, перенесли в жилые помещения и там просушили.
Так слушатели наших школ получили сверхпрограммный урок океанографии.
Приближалась вторая годовщина нашего дрейфа. Эта дата была особенно памятна нам еще и потому, что в минувшем году она была ознаменована получением телеграммы от товарища Сталина и товарища Молотова. Эта телеграмма, заботливо переписанная от руки и вставленная в рамку, висела на самом видном месте в кают-компании. Она как бы символизировала собою самую тесную и непосредственную связь нашего маленького коллектива с родиной, сталинскую заботу партии и правительства об экипаже «Седова».
Подготовка к празднику началась заранее. Урывая каждую свободную минуту, я, Андреи Георгиевич и Виктор Харлампиевич щелкали на счетах, производили различные вычисления карандашом, чертили схемы, составляли таблицы, - хотелось подвести хотя бы некоторые, пусть далеко не точные, Итоги Двухлетней работы.
Путь, пройденный за эти два года кораблем, лежал на карте неровной петлистой кривой, загибающейся сначала на восток - до 153а26' восточной долготы, потом на север - за 86-ю параллель и, наконец, на юго-запад - почти до 23-го меридиана. Когда мы выпрямили эту кривую и подсчитали ее длину, Оказалось, что корабль прошел со льдами 2750 миль - более одной трети окружности земного шара по долготе и вдвое больше, чем потребовалось бы для нормального плавания (если бы оно было возможно) от Ново-Сибирских островов через Арктический бассейн до меридиана Шпицбергена.
На этом пути за два года было произведено 400 астрономических определении, 60 магнитных наблюдений, 10 суточных наблюдений над вариациями магнитного склонения, 47 гравитационных наблюдений, 35 глубоководных гидрологических станций, 26 Измерений глубины океана, 5016 метеонаблюдений. Такие цифры было не стыдно опубликовать!
И мы на несколько дней превратились в литераторов, - как и раньше, десятки газет просили прислать корреспонденции.
Выкроить время для статей было крайне трудно; писать приходилось урывками, а промежутках между вахтами, научными наблюдениями и чтением лекций в школах. Поэтому я решил ограничиться посылкой одной большой статьи в «Правду», над которой работал семь дней. Остальные члены экипажа писали корреспонденции для других газет, - начиная от «Известий» и кончая крохотной газеткой ленинградских пионеров «Ленинские искры», аккуратным «деткором» которой был Андрей Георгиевич.
Статья для «Правды» в последний раз переписана от руки и сдана радистам. Но не долее как через полчаса ко мне явился улыбающийся Александр Александрович Полянский сразу с тремя радиограммами. Одна из них звучала, как приказ:
«Срочно высылайте статью „Два года дрейфа“ в газету „Московский большевике“. Папанин».
Вторая была написана более пространно:
«„Седов“ приписан к Мурманскому порту. Выбирать в местные Советы вы будете вместе с мурманцами. Просим рассказать избирателям об итогах двухлетней работы через свою областную газету - „Полярный большевик“. Обком ВКП(б)».
Третья телеграмма была из ТДСС, - тоже нужна статья...
Ни на одну из этих радиограмм нельзя было ответить отказом. Между тем в моем распоряжении оставались всего сутки. Как же поступить? Пришлось объявить небольшой «литературный аврал»: я призвал на помощь Андрея Георгиевича Виктора Харлампиевича, и мы втроем в поте лица в течение одной ночи составили три статьи.
С утра 23 октября в честь второй годовщины дрейфа было произведено очередное измерение глубины, взята проба грунта со дна океана, взята гидрологическая станция №,36 и гравитационный пункт № 47. Потом все разошлись по каютам - привести себя в порядок к предпраздничному вечеру.
Только радисты в эти часы работали с удвоенной нагрузкой: с утра на «Седова» сыпался дождь приветственных радиограмм. Вначале я оглашал их за завтраком, обедом и ужином, но потом пришлось попросту складывать приветствия стопой: прочесть их все вслух не было никакой возможности.
Приветственные телеграммы приходили из самых различных, порою совершенно неожиданных адресов. Нас поздравляли коллективы зимовщиков, наши родные и знакомые, комсомольцы Московского института иностранных языков и работники стенгазет автозавода имени Сталина, горняки Шпицбергена и работники Слуцкой магнитной обсерватории, коллектив чукотского авиаотряда и даже Центральное управление всероссийского общества глухонемых.
Наконец в 18 часов мы собрались на общее собрание. После моего доклада о пройденном нами за эти годы пути выступили с небольшими речами Трофимов и Буйницкий. Собрание продолжалось около двух часов. Затем мы уселись за празднично убранный стол.
24 октября был выходной день. С утра все отдыхали. На корабле царила необычная тишина. Бодрствовали только я и Бекасов: я с двух часов ночи нес вахту, заменив Андрея Георгиевича, который сильно устал накануне, а Бекасов дежурил в радиорубке.
Было темно. Густая мгла застилала звезды, и реденький, скупой снежок медленно-медленно оседал на корабль, покрывая снасти и надстройки. В 7 часов утра я, как обычно, подошел к метеобудке, записал показания приборов и спустился в кают-компанию, где стоял анероид, чтобы закончить составление сводки о погоде и передать ее радисту.
Привычная работа подвигалась быстро, не требуя особого напряжения. После бессонной ночи немного клонило ко сну. Над кораблем колыхались праздничные флаги, и на палубе царила непривычная тишина. Складывалось какое-то особое, немного меланхолическое настроение. Вот и еще год прошел, начался третий; скоро ли наступит время, когда мы заживем иначе?..
И вдруг послышались торопливые шаги. Я отложил карандаш и прислушался. Мы хорошо изучили голоса, жесты, походку друг друга, - можно было безошибочно угадать, что идет Бекасов, принявший по радио какую-то очень важную и притом радостную весть.
Так и есть! Бекасов вбежал в кают-компанию с листком бумаги в протянутой руке и громко сказал:
- Приветствие от товарищей Сталина и Молотова! Только что... Через станцию мыс Желания...
Я вскочил, из-за стола, забыв о метеосводке. От товарищей Сталина и Молотова! Вторая телеграмма! Мы знали, что Москва внимательно следит за нами. Знали, как наше правительство и Центральный Комитет партии заботятся о каждом человеке, выполняющем любое, пусть даже самое скромное, поручение. Когда мы получили год назад приветствие товарищей Сталина и Молотова, оно было воспринято всеми нами, как высшее выражение всенародного доверия и заботы об экипаже «Седова». О большем мы не смели и мечтать.
И вот... Прошел год, и мы снова получаем телеграмму от товарищей Сталина и Молотова.
Вверху телеграфного бланка было написано:
«Из Москвы. 240-52-24-0020. Вручить немедленно...»
Глаза невольно задержались на служебных пометках: телеграмма передана на телеграф в первом часу ночи! Поздней ночью, среди неотложных государственных дел руководители партии и правительства нашли время, чтобы еще раз ободрить и поддержать наш коллектив.
Я читал дальше:
«Ледокол „Седов“.
Капитану Бадигину, Помполиту Трофимову.
Во вторую годовщину дрейфа шлем всему экипажу „Седова“ большевистский привет. Желаем вам здоровья, победоносного преодоления всех невзгод, возвращения на родину закаленными борьбой с трудностями Арктики.
Жмем, ваши руки, товарищи!
По поручению ЦК ВКП(б) и СНК СССР
И. Сталин. В. Молотов».
Несколько раз перечитал эти теплые, проникнутые отеческой заботой строки. Бекасов, топчась на месте, тоже несколько раз заглядывал в записанную им самим радиограмму, словно не веря, что именно ему выпала честь принять столь важный документ. Улыбаясь, он повторял:
- Пишу, а карандаш дрожит. Пишу и опасаюсь, как бы такую букву не спутать. Минут пять принимал...
Наконец мы немного успокоились. Я наскоро дописал метеосводку, отдал ее Бекасову и отправился будить Трофимова.
- Дмитрий Григорьевич! Нам телеграмма... От Сталина и Молотова...
Трофимов вскочил с постели:
- Где? Где?..
- Вот. Прочтите. Нет, лучше я вам прочту...
Разбудили всех и снова, как год назад, началось всеобщее ликование.
Я, Трофимов, Буйницкий и Ефремов уселись писать проект ответа на приветственную телеграмму. Писали на этот раз долго, стараясь отобрать самые лучшие, самые горячие слова. Но все написанное казалось бледнее того, что было в сердце. Наконец, отложив в сторону несколько вариантов, мы приняли следующий текст:
«Москва, Кремль - товарищам Сталину и Молотову.
Дорогие Иосиф Виссарионович и Вячеслав Михайлович, нет слов выразить благодарность великой Коммунистической партии, Советскому правительству за внимание, повседневную отеческую работу, оказываемую нам, нашим семьям на протяжении всего дрейфа.
Твердо заверяем Вас, что приложим все силы и с большевистской настойчивостью советских людей закончим нот дрейф по-сталински безупречна. Дружная сплоченная работа экипажа, горячее желание оправдать доверие любимой Родины u Ваше имя, товарищ Сталин, делают нас непобедимыми».
Мы собрали в кают-компании митинг, еще раз огласили приветствие товарищей Сталина и Молотова и прочли ответ, который был единодушно принят.
Еще гремели аплодисменты в честь товарищей Сталина и Молотова, в честь партии и правительства, а мы с Бекасовым уже вбежали в радиорубку, и через минуту зажужжал передатчик. Бекасов заработал ключом, передавая на материк слово за словом.
Над льдами стоял густой туман. Было сыро и холодно. Но мы не замечали всех этих неудобств. На корабле царило радостное, приподнятое настроение.
Радисты по-прежнему работали с полной нагрузкой: поток приветствий с Большой земли усилился. Нас приветствовали МК и МГК ВКП(б), ЦК комсомола, редакции газет, рабочие коллективы предприятий, моряки арктического флота. Запомнилась лаконич