Монастырь Дохиар. Афон
Монастырь св. Пантелеймона. Афон
На мое счастье мне выделили гидом русского монаха, нелегально живущего на Горе, отца Георгия (имя вымышленное, чтобы не навлечь ненароком на него неприятности — сейчас, как мы знаем, вся электронная переписка всех жителей земли без исключения находится под контролем разных спецслужб, и никогда не знаешь, кто и когда, кроме адресата, читает твои электронные письма — один из законов сетевой эры, увы: глобальный контроль за всеми и везде [по прошествии нескольких лет я хотел бы с благодарностью назвать и подлинное имя моего сопровождающего — о. Давид — примеч. 14.01.16. В. Б.]), с которым мы сразу нашли общий язык и дружески провели оба дня на Афоне. В том смысле, что он готов был показать мне практически все, что я желал и что можно было физически увидеть за это время.
Что такое нелегальные монахи? Как рассказал отец Георгий, на Горе обитает не менее 70 русских монахов, которые не имеют греческого вида на жительство, с просроченными греческими визами, т. е. не имеют права там жить. Однако какие-то внутренние мотивы привели их на Гору, официально устроиться в монастырях или скитах не удалось, и они живут на Горе, кто, как и где может. Кто в заброшенных каливах и кельях, кто сооружает свои убогие кельи-сараюшки. Афонские власти смотрят на это пока сквозь пальцы. Понятно, что жизнь у них еще более суровая, чем у официально прописанных там монахов, но они подвизаются и, кажется, не ропщут на свою участь. Остались там все по своей воле и в любой момент, конечно, имея наши паспорта, могут вернуться в Россию, что затруднено для русских монахов, живущих в монастырях официально. Утех греческие паспорта.
К таким нелегалам относился и мой сопровождающий. Он живет на Афоне уже более шести лет. До этого подвизался в одном из российских монастырей, но душа потянула на Афон, и по благословению своего русского духовника отбыл на Гору. Его, как я понял, на Афоне многие знают, да и он хорошо знает и Афон, и многих его насельников. Поэтому фирма, устраивавшая мою поездку, приглашает его нередко выступить сопровождающим своих клиентов, полагаю, что не бесплатно, но явно и не очень балует нелегала. Когда он узнал, сколько я заплатил за эту поездку, у него глаза полезли на лоб от удивления и, по-моему, внутреннего возмущения на своего работодателя (судя по телефонным переговорам, которые постоянно вел мой гид, почти его друга, тоже, вестимо, русского).
Что отличает современный Афон от Афона 35-летней давности?
Отличия существенны и заметны уже в Уранополе. Если в 78 году из этого пограничного городка на Гору вез маленький однопалубный катер значительно меньшего размера, чем речные трамвайчики, что ходили в советское время по Москве-реке, то теперь это огромный морской паром стремя или четырьмя палубами, который помимо сотен пассажиров поднимает на борт несколько десятков автомобилей, в том числе большегрузных фур. Ходит он так же, как и раньше, один раз в сутки, в 9.45 из Уранополя, в 12 с чем-то обратно — из Дафни, главной пристани Афона. Так что уже по парому можно было понять, что Афон стал совсем не тем, чем был треть века назад. Тогда на Горе не было электричества, из транспорта — только один маленький автобусик, который забирал всех (хватало одной его ездки) приплывших на катере в Дафни и вез их в Карею (от karyon — орех; там вокруг до сих пор растет множество деревьев грецкого ореха) — столицу монашеской страны. Другого автотранспорта не было, как и дорог для него. Гора вся была испещрена живописными тропками, по которым неспешно брели монахи по своим делам или перевозили что-то на осликах и мулах. Расстояния там измерялись в часах (на указателях и до сих пор значится: до такого-то монастыря или скита столько-то часов — имелось в виду время в пути пешехода, идущего со средней скоростью). Паломники и туристы (этих всегда было больше — из западных стран в основном) передвигались только пешком. Сейчас вдоль всего полуострова (практически по гребню) идет хорошая грейдерная дорога, проложенная в 90-е гг. немецкими специалистами по инициативе ЮНЕСКО, которая взяла памятники Горы под свою опеку, и поэтому во всех монастырях идут серьезные ремонтно-реставрационные работы. Отсюда повсюду мощные башенные краны и почти все храмы монастырей в строительных лесах. От главной дороги есть хорошие подъезды практически к большинству монастырей. Так что по Горе и монахи, и паломники, и туристы уже редко ходят пешком, но ездят на мощных джипах или микроавтобусах. И в Дафни, и на центральной площади Кареи особенно дежурит более десятка частных микроавтобусов-такси, которые за приличную сумму (200–300 евро) доставят вас к любому монастырю. У меня тоже был личный джип от фирмы, которым лихо управлял отец Георгий. Он был припаркован недалеко от причала в Дафни. Ключи были у отца, так что мы сразу двинулись в путь.
Путеводитель по Афону, подаренный В. В. в 1978 г. в русском монастыре св. Пателеймона
Все это, конечно, резко контрастировало с тем, что я застал здесь в 78 году. Тогда на катере со мной приплыл какой-то десяток западных туристов, которые сразу же по получении Димонитириона (его тогда выдавали в Карее в Киноте) куда-то рассеялись по Горе. В Карее было тихо и пустынно, где-то мелькали редкие фигуры монахов, на небе сияло жаркое августовское солнце, какая-то особая афонская зелень, птицы, пара осликов на привязи, и надо всем этим вдали мощная и манящая вершина Афона — собственно Гора, которую я видел во все время моих хождений по полуострову. Она была единственным и очень точным компасом и путеводителем.
Вид на гору Афон
Конечно, и тогда, и сейчас я первым делом направился в Протат — главный храм Горы (храм Успения Богородицы), византийскую базилику, в которой хорошо сохранились фрески Мануила Панселина, известного живописца македонской школы конца XIII — нач. XIV в., которому подражали позже многие афонские мастера. Это, без сомнения, наиболее интересные в художественном отношении росписи на Св. Горе. Сейчас они датируются 1290 г. Прошлый раз мне удалось изучить их более внимательно и комфортно, чем сейчас. Тогда был яркий солнечный день, а в афонских храмах днем нет никакого освещения, кроме естественного, да и вечером горят только свечи. Поэтому рассматривать настенную и иконную живопись там почти невозможно или очень трудно. Это доступно только отдельным специалистам, которые имели возможность подолгу жить на Горе и специально занимались этими памятниками вроде Манолиса Хадзидакиса или Пауля Милонаса. В 78 годуя был знаком с ними и получил даже какие-то советы и напутствия перед поездкой на Афон. Эстетствующему паломнику вроде меня, знающему, что и где надо смотреть, приходится там очень трудно. Чаще удается довольствоваться только самим фактом визуального контакта с тем или иным памятником. Вот, эта замечательная икона или роспись сейчас передо мной, но рассмотреть ее в ее подлинных цветах практически не удается. Даже в бинокль. Света, как правило, не хватает. Спасает только яркий солнечный день. В 78-м были именно такие дни, и я многое, в том числе и росписи Панселина, мог разглядеть достаточно хорошо и получить особое духовно-эстетическое наслаждение. Сейчас с погодой не повезло. На солнце постоянно набегали тучи, а на второй день вообще почти с самого утра разразился страшный ливень.
Протат.
Храм Успения Пресвятой Богородицы.
1290.
Карея. Афон
Однако на этот раз я стремился на Афон не за памятниками искусства, которые уже достаточно хорошо знал и по литературе, и от 78 года кое-что помнил. Духовно-эстетический опыт той поездки оставил неизгладимый след в моей душе, навсегда что-то изменил во мне. Внутренний позыв на этот раз был иной. Если тогда Греция (первая поездка!) и Афон влекли меня в большей мере именно как эстетические объекты, как средоточие древнегреческого и византийского (Афон и Салоники прежде всего) искусства (а Афон — именно как искусства, еще активно живущего в своей родной среде и стихии: живого и поныне византийского искусства в живой монастырской среде), то теперь меня звало туда нечто иное. В первую поездку я стремился увидеть на Афоне фрагмент живой византийской культуры в ее эстетическом ракурсе, прежде всего (только что вышла моя книга по византийской эстетике), и что-то действительно увидел, но наряду с этим и главное — ощутил и пережил столь высокий и совершенно мне неведомый до тех пор трудно описуемый духовно-эмоциональный подъем, который, как говорили древние отцы, глубоко и навсегда уязвил мою душу тем иным, которое и влекло меня туда все эти годы. Именно ради него я и ехал на этот раз.
В 78-м возвышенная духовно-эмоциональная эйфория охватила меня сразу, как только я вышел из Кинода с Димонитирионом и двинулся к Протату, и не оставляла на протяжении всех дней пребывания на Горе. От Кареи я зашел в пустой и совершенно заброшенный тогда огромный (бывший русский) Андреевский скит, где трава и кустарник во дворе создали за многие годы запустения такие джунгли, через которые нельзя было продраться, хотя там, по слухам, жил один греческий монах, но тропинки к его келье я так и не отыскал. Обошел несколько близлежащих греческих монастырей и на ночлег устроился в Ставрониките, где увидел прекрасные росписи и иконы XVI в. и познакомился с многомудрым молодым монахом Василием Гролимундом, швейцарцем, закончившим институт Восточных языков в Париже, и с группой таких же западных молодых выпускников разных европейских вузов, принявших православие и поселившихся в Ставрониките. Многое узнал от него и о монастыре, и об Афоне в целом. Мы весь вечер после службы и трапезы проговорили с ним. А с четырех утра я уже был на утрене вместе с монахами и гостями монастыря. После скромной утренней трапезы, которую организовали только для гостей (монахи в этот день утром не ели, кажется, была среда), двинулся в Ивирон и по другим монастырям.
Мануил Панселин.
Христос на троне.
1290.
Роспись. Протат