В. Б.: Да все потому же, о чем у нас идет речь в этой беседе. Низкий уровень эстетического вкуса у тех, кто видел образцы компьютерного искусства и, тем не менее, поддержал эту диссертацию. Большинство же из присутствовавших на том предварительном заседании членов совета по защите их вообще никогда не видели, но решили не отставать от нынешней моды. Не прослыть ретроградами, не дающими ходу исследователям новейших компьютерных поделок. Как же, сегодня все компьютерно-сетевое модно. Так почему бы не поддержать и работу по компьютерному искусству? Однако на самой защите, когда диссертант показала несколько образцов компьютерного арт-производства, на которые она опиралась в своей работе, большинство членов совета все-таки поняли, что мы с Вами были правы, не рекомендуя эту работу к защите по специальности «эстетика» и проголосовали против.
Между тем вечером того же дня я увидел любопытный сюжет по ТВ и сделал на следующий день запись в Дневнике:
Вчера по ТВ в передаче «Искусственный отбор» показали английского дизайнера шляпок Филиппа Трейси. Оказывается, его выставка была или даже еще и есть где-то в Москве. Понятно, что я, если бы и знал о ней, вряд ли пошел бы. Однако после вчерашнего показа сходил бы обязательно. Ибо он создает маленькие чисто художественные шедевры в виде женских шляпок. Многие из них отличаются изысканным художественным вкусом и тонкой красотой. Конечно, по сути своей они неутилитарны. Мы знаем немало подобных дизайнеров из разных сфер деятельности, которые в своей сфере создают художественные вещи, отличающиеся всеми признаками подлинного станкового искусства. И о них-то и можно и нужно говорить в пространстве эстетики, но не о современном «компьютерном искусстве», хотя я не исключаю, что за ним может быть большое будущее. Пока же оно не дотягивает до искусства по главному его параметру — художественности. И вряд ли скоро дотянет.
И ниже:
Сегодня обнаружил среди бумажек в кейсе зеленый листик моих записок. На одной из них написано, вероятно, в вагоне метро:
Художественность — то главное и неуловимое людьми, не обладающими эстетическим вкусом, свойство каждого подлинного произведения искусства, которое только и делает его искусством, эстетической ценностью.
Человек, не обладающий эстетическим вкусом, т. е. не умеющий чувствовать художественность произведения искусства, не имеет права заниматься эстетикой (ну и искусством, само собой).
Между тем сегодня уже можно и нужно говорить в эстетике о прикладных возможностях, например, компьютерной графики и шире — о компьютерной организации современного кинопроизводства. Например, в таких блокбастерах, как «Аватар» или «Властелин колец», именно компьютерные технологии создают основной художественно-эстетический эффект. И сильный, ничего не скажешь. Думаю, что именно он опять привлекает сегодня молодежь, и не только, в кинотеатры. Там этот эффект ощущается с большой силой и именно за счет мощной компьютерной проработки этих лент. Это то пространство, где есть о чем подумать и эстетикам. Однако это уже совсем иная тема. О ней можно поговорить когда-то специально.
Н. М.: Спасибо. Думаю, что мы с Вами в этой беседе достаточно подробно и убедительно показали, что основными и необходимыми условиями события эстетического опыта во всех его проявлениях и прежде всего при общении с искусством являются развитый эстетический вкус (главная способность эстетического субъекта) и художественность как эстетическое качество произведения искусства. Без их наличия эстетический опыт просто не возникает, не может состояться.
(15–26.05.15)
Дорогие собеседники,
в одном из последних писем В. В. выразил надежду, что берлинский медведь, угрюмо затаившийся в своей берлоге с бочонком эстетического меда, возымеет совесть и не будет злостно и по-скупердяйски умалчивать о «художественных явлениях по ту сторону Стены». Однако дело не только в совести, но и в самих явлениях, упорно не желающих являться и довольствующихся кантовским статусом «вещей-в-себе», скрытых от нашего познания в трансцендентной тьме. Так, еще в октябре (в очередной раз) я приобрел новый годовой билет (Jahreskarte Classic Plus) за 100 евро, дающий право посещать не только постоянные экспозиции во всех берлинских музеях, но и временные выставки, что при наличии оных выгодно и удобно (освобождает от стояния в очередях). И вот, представьте себе, до самого недавнего времени у меня не было повода воспользоваться этими неоспоримыми преимуществами для посещения выставок по причине отсутствия таковых в берлинских музейных дебрях.
Если и заводилась в них кое-какая живность, то малопригодная для удовлетворения медвежьих аппетитов, взращенных на луврских круасанах. Чтобы вы не сочли вашего собеседника несносным и привередливым ворчуном, дам несколько примеров. В Старой национальной галерее (ANG) — в ущерб постоянной экспозиции — развешаны портреты представителей племени маори, обитающего в Новой Зеландии, выполненные Готфридом Линдауером (Gottfried Lindauer) (1839–1926). Он родился в Пильзене, учился в Вене; не желая служить в австрийской армии, в 1874 году эмигрировал в Новую Зеландию и прожил там до конца своих дней. Выставка «Die Maori Portraits» представляет несомненный интерес, но чисто этнографический, поэтому ее законное место не рядом с работами Каспара Давида Фридриха и Бёклина, а в Этнографическом музее. Портреты являют — без претензий на художественность-документально, добросовестно и скучновато выполненную серию туземных ликов, разукрашенных разнообразно и причудливо татуировками, не лишенными магической и несколько жутковатой силы, однако современные любители подобных украшений, как правило, выставок не посещают, поэтому целевое назначение подобной экспозиции остается непроясненным.
Еще несколько примеров (без комментариев): Боде-музей: «Я золотом плачу за железо. Первая Мировая война в медалях». Музей азиатского искусства: «Делать лапшу и играть на цитре. Культура образа из Кореи».
Говоря на благородной латыни: Sapienti sat.
Однако я затеял это письмо не для охов и вздохов, мало что дающих для наших собеседований, и без того проходящих под апокалиптическим знаком. Повод для него (письма, а не знака) совсем иной. Дело вот в чем: в последнее время в берлинской Картинной галерее (Gemäldegalerie), точнее говоря, под ее гостеприимной крышей, развернулись две выставки, образующие в сочетании друг с другом своего рода знак (шифр), симптоматически выражающий две — полярные — тенденции в современном эстетическом сознании: одну — господствующую, другую — маргинальную. Чтобы оценить значение такого знака, достаточно бросить взгляд на первую, посылаемую вам в приложении фотку. На ней вы видите хорошо вам знакомый главный вход в Картинную галерею. Справа на стене два выставочных плаката.
Рассмотрим теперь один из них отдельно. Когда я в первый раз его увидел, то подумал, что за время моего последнего посещения галереи ее закрыли, картины Рогира ван дер Вейдена, Рембрандта и других мастеров унесли в запасники лет на десять (было такое предложение в недавнее время в связи с полной реконструкцией всего музейного ландшафта, о чем я, кажется, уже писал ранее), а опустевшие залы отдали в распоряжение Эротического музея (есть такой в Берлине, причем в самом центре). Оказалось, однако, что дело идет о выставке Марио Тестино (Mario Testino), под названием «In Your Face» (20.01–26.07.15). Устроители, очевидно, сочли этот плакат особо привлекательным и высокохудожественным, поэтому поместили его еще в других местах музея, в том числе и перед входом в школьный гардероб, что свидетельствует о размахе моральной фантазии дирекции. Тем не менее очередей на выставку не возникает потой простой причине, что любители эротических созерцаний ищут их, выражаясь словами дивного старца Федора Павловича Карамазова, в блудилищах с плясавицами, а не в пустынных просторах Картинной галереи.
Хотя после посещения этой выставки, отважно предпринятого для отчета своим собеседникам, могу сказать, что определенный — «апокалиптический» — интерес для специалистов по смерти искусства работы Тестино представляют, хотя допустимым местом для их экспонирования был бы Музей современного искусства «Гамбургский вокзал» или Музей фотографии, но никак не Картинная галерея и размещенная в ней Библиотека по искусству (Kunstbibliothek), являющаяся официальным устроителем выставки (и, кажется, не без поддержки щедрых спонсоров). Попутно замечу, что рекламный плакат дает несколько одностороннее представление о ее характере. Организаторы выбрали наиболее эротичный (точнее, порнографический) образ, так сказать, вырванный из экспозиционного контекста, возможно, надеясь привлечь этим шедевром любострастных посетителей (подобная тенденция, к сожалению, становится приоритетной в музейной практике, ведущей к превращению храмов муз в места общедоступных развлечений).
Выставка, размещенная в двух погруженных в полутьму залах, производит, скорее, «аскетическое» впечатление. На черных стенах развешаны крупноформатные (до двух и более метров) фотографии, подсвеченные изнутри (так обычно в музеях экспонируются средневековые витражи). Вообще весь выставочный интерьер, возможно, без умысла, пародирует принципы сакральной эстетики, будучи своего рода криптообразной часовней. Умысла нет, пародийность вытекает из самого существа дела. Представлены работы, образы которых явно имеют «анагогический» характер, обладая силой возводить эмпирическое сознание реципиентов из тускло повседневной действительности в мир призрачных «архетипов».
Выставочные плакаты перед входом в берлинскую Картинную галерею. Лето 2015 г.
Плакат выставки Марио Тестино.
Лето 2015 г.
Картинная галерея.
Берлин
Плакат выставки Герхарда Альтенбурга.
Лето 2015 г.
Картинная галерея.
Берлин
Дело в том, что творец сих произведений Марио Тестино, перуанец по месту рождения (30.10.1954, Лима), лондонец по месту проживания, космополит по долгу службы, сам вырос и професси