Темы, предложенные Михаилом Эпштейном: «Хоккей», «Балет»
Среди достижений советской культуры во всем мире бесспорно признаны хоккей и балет. Можно рассмотреть один из этих видов спорта или искусства, чтобы определить его место в культуре и благодаря этому лучше понять саму культуру
Выбрана тема «Хоккей». 23.09.1982. 19:00–21:00
Михаил Эпштейн. Хоккей и футбол
Один из проклятых вопросов советского времени: почему хоккей, а не футбол? Страсть к футболу в народе безмерна, но постигают нас в нем одни разочарования – если иметь в виду мировые первенства, а не междоусобные внутрисоюзные баталии, которыми никогда не утолится до конца гордое народное сердце. По вложенным надеждам и сбережениям давно и не один раз быть бы нам мировыми чемпионами; но футбол все время обманывает своих поклонников, словно красавица-южанка, легко ускользающая от неповоротливых северных увальней. Зато удача в хоккее всегда с нами, как верная и скромная жена.
Мне кажется, что футбол мы любим совершенно иначе, чем хоккей, – более трепетной, уязвленной и терпкой любовью. Хоккей мы полюбили из благодарности за то, что быстро и даже неожиданно для себя достигли в нем успехов, – полюбили в ответ на расположение к нам хоккейной фортуны. Футбол же остается прекрасным и недостижимым, как первая любовь, как сны и надежды юности. Не сказывается ли в нашей всенародной любви к футболу та, еще пушкинско-лермонтовская мечта по югу, которая объединяет всех северян, даже немца Гете и англичанина Байрона? Не есть ли тяга к футболу – массовый, демократический вариант этого романтического томления? Ты знаешь край, где зреют лимоны, где небо не тускнеет, где цветет миндаль?[11] – и где люди парят над блаженными, вечнозелеными эдемскими лугами, легко перебрасывая друг другу круглый, как плод с древа жизни, мяч?
А счастье катится, как обруч золотой,
Чужую волю исполняя,
И ты гоняешься за легкою весной,
Ладонью воздух рассекая[12].
Так могут быть продолжены мотивы Гете и Мандельштама нашей современной, несентиментальной, но глубоко тоскующей жизнью.
И ведь откуда приходят к нам лучшие футбольные достижения? С западных и южных пределов страны. Киевское и тбилисское «Динамо» – это напоминание о том, какой в буквальном смысле динамичной могла бы стать наша жизнь, пойди она по историческим следам Киевской Руси или по географическим следам кавказских завоеваний, перенесись столица поближе к Черному морю или к Западной Европе. Не пришлось бы тогда хмурым и озабоченным поклонникам московского «Спартака» и ЦСКА проводить скучные зимы в долгом предвкушении коротких летних месяцев – предвкушении, которое, как всегда, будет обмануто, потому что мяч улыбается югу, мяч похож на Солнце, а шайба – на Луну. Если от этих спортивных предметов исходит для болельщиков некий символический смысл и сияние, то от мяча исходит свет полуденный, солнечный, а от шайбы – северный, лунный, ночной.
Урок сравнения футбола с хоккеем состоит, в частности, в том, что от своей судьбы не уйдешь. Хотелось бы нам побеждать в футболе, но дано побеждать только в хоккее. Победителей не судят – не судят и своих побед.
Заметим, что судьбы наши в хоккее точно соответствуют всему державному укладу нашей жизни. Как неоспорим наш приоритет в мировом хоккее, точно так же неоспорим приоритет одной команды – конечно же, армейской – внутри страны. Все хоккейные первенства несут на себе печать единоначалия – в мире победит СССР, в СССР победит ЦСКА. В хоккее мы достигли полного централизма, который всегда сопутствует нашим успехам в труде и боях. Как есть Большой театр в балете, Станиславский – в театре, Горький – в прозе, Маяковский – в поэзии, Шостакович – в музыке (сравниваем не дарования, но степень концентрации и представительности) – так есть ЦСКА в хоккее. Возможно, что именно благодаря этой мон-архичности, или однопартийности, советского хоккея он достиг победы на мировой арене. Централизм у нас – принцип всякой победоносной организации.
А в футболе наши силы вместе не сведены, разбросаны по разным городам и командам с южной щедростью и пестротой. Южный импульсивный характер футбола труднее поддается централизации, тут нужны иные, мало нам известные принципы вольной ассоциации. Оттого-то, конечно, и гораздо интереснее нам воспринимать внутренний футбол, чем хоккей, с его заведомо предрешенной победой Центрального спортивного клуба армии. …То «Спартак», то «Динамо», то «Торпедо», а то вдруг и «Пахтакор» или «Черноморец». В футболе соревнуются команды с разными манерами, игра остается игрой – с непредсказуемым исходом.
Но именно этот повышенный интерес к внутренним играм оборачивается разочарованиями на международных полях. Мы любим футбол еще и как свою несостоявшуюся «демократию»…
Далеко не случайно, что в хоккее у нас первенствует армейская команда – ведь сама суть хоккея оруженосна. Недаром говорят: «хоккейные рыцари», «хоккейные доспехи». О футболе так не скажешь – игра эта более доверчива и открыта, в ней выступает безоружный человек, оснащенный только тем, что дала ему природа. В хоккее: голова облечена в шлем, тело (у вратаря) в кольчугу, на ногах – острые лезвия, в руках – загнутая палка. Щитки на ногах, нагрудник, налокотники, шлем с маской… Перед нами – современный рыцарь; и то, что успехов он достигает на ледовом поле, – тоже напророчено нам историей. Лед – стихия скольжения, неустойчивости, символ революционного сдвига и колебания. «Под снежком – ледок. / Скользко, тяжко, / Всякий ходок / Скользит – ах, бедняжка!» (поэма Блока «Двенадцать») – так зачиналась революция, так она осиливала мятежников Кронштадта на льду Финского залива, и тот же боевой дух продолжает витать на наших ледовых полях.
Кто же лучше выстоит в этом мире, скользком, как каток? Нет более свойского со льдом человека, чем россиянин, и повелось это не с гололедных октябрьских лет, а гораздо раньше, с Александра Невского. Вот архетип и предвестие теперешних ледовых побед… Далее можно вообразить – пусть в виде пародии – целую ледовую патриотическую оду. От Александра Невского идет дальнейший опыт зимних военных кампаний с Наполеоном и Гитлером, – от него же идет и более скромный, непритязательный, но по-своему пророческий успех наших хоккеистов. Всех этих иноземцев, привыкших тупо упираться в землю и намертво осиливать на ней врага, мы пересилили, поставив их на родной наш скользкий покров. Их «почвенному» мы противопоставили свое «ледовое» и победили в том мире, где нога отталкивается не от «данной точки», «предмета», как любят выражаться немцы, а от самого движения, где движение растет из утраты основы и немецкая диалектика превращена в ликующую, опьяняющую скользкость и относительность. Орден Александра Невского – как торжественно и по праву засиял бы он на груди тех, кто в наши дни отстаивает славу отечества в ледовых побоищах!
Мудрый и угрюмый хранитель России Константин Победоносцев так выразился в разговоре с философом Дмитрием Мережковским: «Да знаете ли вы, что такое Россия? Ледяная пустыня, а по ней ходит лихой человек». Вот хоккеисты – это и есть «лихие люди» России, истинные хозяева ее ледяной пустыни.
Илья Кабаков. Почему мы побеждаем в хоккей?
Действительно, почему?
Почему мы побеждаем в «хоккей» постоянно, всегда и везде, монотонно, без спадов, с любой командой?
Почему наша могучая «карусель», закрученная, как веретено, заставляет теряться мощных изобретательных профессионалов, злых и жестких, дружные коллективы Швеции и собрание «Суперзвезд» Канады и Америки?
И почему с таким же ровным постоянством мы монотонно и обреченно проигрываем в футбол на тех же международных аренах, и если не «споткнемся» на первых этапах, то на вторых, третьих это будет как бы непременно?
Об этом же, об этом разительном различии, разводя руки, спрашивал корреспондент после провала советской сборной на чемпионате мира 1982 года у одного из (5!) тренеров – ответ был невразумителен: «Шенгелия не бил по мячу всю игру» и пр.
Удивляет при сравнении нашего хоккея и футбола и то, что перед лицом иностранных команд, «неприятеля», играя на «чужих» полях, т. е. в самом стане неприятеля, наши хоккеисты и футболисты ведут себя как будто совсем по-разному, хотя мы отлично видим, что «играет», «сражается» на поле и там и здесь в сущности один и тот же тип бойца, спортсмена – и мы знаем, какой: напористый, техничный, профессионал высокого класса, нацеленный «на победу», на «взятие врага» и т. д. и т. п. Но при всем этом – результаты прямо противоположные: при виде «противника», «врага» наша хоккейная команда начинает перемалывать, перетирать одну за другой все встречающиеся ей на пути иностранные команды, и ее плотность, вязкость, мощь как бы восходит на все новую и новую ступень, как бы самовозгораясь от нового и все более сильного соперника. В конце любого турнира она выглядит намного мощнее, чем в начале, так что можно видеть в конце как бы могучего, полного сил и сокрушения бойца, свирепо и трезво ждущего следующего соперника и обретающего все новые силы от все нового и нового поверженного. Совсем не то, повторяю, остается впечатление от наших футболистов, у которых, наоборот, как бы силы расходуются, теряются к каждой следующей встрече, и, беспомощные, потерянные, они ждут своего близкого поражения, оно как бы висит, ждет их совсем рядом.
Так что же за рок, за мистика действует постоянно как в том, так и в другом случае, почему одни и те же люди в одних случаях вырастают перед лицом всего света до непобедимых богатырей – а в другом ждут, как обреченные, часа своего поражения перед тем же лицом?
Конечно, специалисты видят свои причины: тренировка, техника, хорошая злость, дух коллективизма…
Мне же кажется, причина в другом, и самая главная – в территории, арене происходящего.
…Каждый, чье детство прошло в военные и послевоенные годы, знает, помнит одну и ту же сцену: толпа шпаны ждет кого-то в маленьком проулке, чтобы встретить, избить, растерзать. Мороз, ожидание этой сцены постоянно висело над каждым, каждый, по причине или без нее, мог стать жертвой этой стаи. Каждый обитатель нашей страны, мужчина, подросток, женщина инстинктивно чувствовали, знали «эти», «такие» места, избегали их, постоянно ожидая найти на этих маленьких площадках, зажатых среди спин домов и заборов, на этих маленьких пустырях, – эти жуткие «стаи», – и они действительно там возникали. Один из таких страшных небольших пустырей примыкал к торцу нашей школы, где я учился, и из него постоянно неслись стоны и приглушенные крики – а если выглянуть в окно третьего этажа, то можно было бы увидеть то, что происходило. До сего дня я помню жуткое зрелище: я видел, уже в сумерках, как «стая» этих существ в рваных страшных отрепьях, числом 25–30, бросилась и начала терзать одного человека, сатанея и урча, производя что-то невозможное, немыслимое над ним. И вдруг я отчетливо услышал как бы полусвист, полушипение. Его производил какой-то «малолеток», как тогда говорили, лица которого не было видно. При этом звуке стая этих зверей как будто расступилась, образуя как бы проход к своей жертве, и по этой щели, этой пустоте это существо как бы мелькнуло в какой-то особой тишине к открывшейся жертве, и что оно стало там проделывать – от ужаса и подступившей рвоты я уже ничего не помню…
Много уже лет прошло с тех пор, но когда я вижу «наш» хоккей по телевизору – постоянно и ярко горит передо мной воспоминание детства.
Ошибки не может здесь быть – одно и то же явление было и там и здесь, один и тот же сокровенный сценарий, одно и то же действие, один и тот же результат.
Один образ, одна сцена накладывается на другую, совпадая во всех своих точках.
Маленькая площадка для игры в хоккей – крошечный пустырь, зажатый домами и заборами. Клюшки хоккеистов – и палки, прутья там; но самое главное растет, возникает на глазах – это роковое, сатанинское превращение нескольких человек в единую, слипшуюся свору, совершенно новое существо, с этого мгновения живущее уже по собственным тошнотворным законам, безглазое, нерасчлененное, подвластное своим нечеловеческим законам, имеющее одну лишь свою вмененную цель: заворожить, замучить, растерзать свою жертву. Вот появление этого нового кошмарного существа, этого тела, зрелище того, что оно может сделать, – всему этому мы свидетели, когда мы смотрим на «наш хоккей».
Ничего близкого даже невозможно и представить, чтобы возникло, получилось у «них». Там отдельные «рекордсмены», может быть, удачно сыгранные «коллективы», команды, а у нас…
Неудивительно поэтому, какое невозможное чувство пробуждает это зрелище у наших зрителей, – смотреть на них так же страшно, как и на арену.
Нечего и говорить, что чувствует при этом жертва…
…Я вижу, как набухает «гол» в этом теле, как, распаляясь от своего существования, от своей эйфории, это тело порождает свое жало, своего лидера для нанесения последнего страшного удара.
Можно сказать, что этот ужас, этот гол неизбежно зреет, гнездится в этом «теле», постоянно порождается им, как страшный обрывок моего кошмара есть квинтэссенции и «глаз» ада той, своей стаи…
…Но всему причина «размер площадки». Несложно понять из предыдущего, что весь этот вихрь и ужас возможен на небольшом пространстве, наподобие коробки без крышки, где может возникнуть и свободно шевелиться это «тело», образующееся из нескольких близко мечущихся персонажей. Нужна большая скорость мелькания этих комочков, чтобы они сплелись в единое, вязкое, передвигающееся целое.
Ничего подобного, разумеется, не может возникнуть, если площадка будет побольше, как футбольное поле, например. Расстояние между членами банды слишком велико, а некоторые вообще не в поле зрения – и тело, тело, которое действует инстинктивно, бессознательно, автоматично, – не «зарождается», его «нет», а поэтому нет и «звериного экстаза», эйфории, подавления, победы – всего того, чем славен непобедимый «наш» хоккей.
Иосиф Бакштейн. Хоккей как символ достижений советской культуры
Мне долго было непонятно, почему советский спорт преуспевает в хоккее и терпит поражение в футболе. Одно из возможных объяснений состоит в том, что хоккей – самая неигровая игра. Пять полевых игроков – это мало в том смысле, что все они видны одним взглядом, единомоментно схватываемы наблюдателем. По гипотезе психолога Джорджа Миллера, оперативная память человека содержит 7±2 единицы. Большее число элементов воспринимается как куча. Единосхватываемость, по-видимому, есть условие того, что игроками на поле может командовать один человек – лидер тройки нападающих или тренер – и строить комбинации. Число полевых игроков в футболе равно десяти, и здесь фокус не проходит, приходится полагаться на искусство и мастерство каждого и команду представлять как ансамбль потенциальных солистов. И здесь советскому спортивному счастью приходит конец, поскольку советский спортсмен, по сути своей, не игрок, а боец, воин, единственная цель которого – победа любой ценой. И это так, хотя не победа даже есть цель сама по себе. Победа есть символ, идея, если угодно, идеал – состояния сознания и образ действий советского человека. Вся его жизнь в норме должна быть не буднями, не повседневностью с ее мелочными заботами, а праздником, каждый час – звездным часом, каждое трудовое достижение – победой, проявлением героизма, поэтому так важно в нашей стране идеологическое значение спорта и каждой спортивной победы, она превращается в символ достижений всей страны. Отечественная традиция превращает игрока в воина, в то время как некоторые зарубежные направления мысли представляют себе военные действия по игровой модели – так, войны выигрывают, существует военное искусство и т. п. Жесткая силовая природа хоккея – прямое, непосредственное выражение военного характера советского спорта. Недаром хоккейные команды именуют «ледовыми дружинами».
Для феноменологии хоккея важно то, что это игра для русских чужеродная, но ставшая своей, родной, игра зимняя, холодная (русская привычка к холоду). Время пребывания на поле игроков мало, измеряется секундами, – им еще надо предельно выложиться, это их основная цель. Игроки – как бы пули, которыми тренер расстреливает в упор команду противника. Важной представляется и такой элемент хоккея, как клюшка. С нею хоккей еще больше напоминает драку. Но что такое драка, как не «война» – игра без правил, символ голой результативности. Игроки в хоккее одеты, в то время как в футболе раздеты. Хоккейные латы – скафандр, в котором игрок находится в состоянии круговой обороны. В отличие от футбола с его планомерными, относительно медленными атаками, хоккей своей молниеносностью заставляет игрока ждать нападения потенциально отовсюду. Не так ли и в нашей жизни? – круговая оборона – ее удел[13].