Предложена Ильей Кабаковым. Октябрь 1982 года
Илья Кабаков. Склад
К этой теме, «Склад», мне хочется сделать небольшое предисловие.
Оно касается проблемы, так часто обсуждаемой в нашем небольшом художественном мирке: «Как, каким образом можно было изобразить нашу современность и как раз в ее уникальности, непохожести на „иное“, в ее „местном виде“?» Тут предлагают как бы три рецепта, три возможности.
Первый – изображение «нашей» современности с точки зрения «хорошего» русского искусства, преимущественно XIX века.
Второй – применяя доброкачественный метод западной живописи, может быть, и современной.
Третий – можно назвать его «естественный». Это «писать как пишется», уповая на то, что, будучи нарисованным из нашего сегодня, оно само по себе, естественно, и будет адекватно современной местной действительности.
Все три способа имеют свои недостатки. Старый русский нехорош тем, что хотя написано при его помощи и вполне «местное», но, к сожалению, не «современное»: весь метод, композиция – все будет из прошлой, хоть и «нашей» культуры.
Современный западный – по той же причине, но наоборот: будет современным, но не наше.
Оба метода плохи потому, что подходят к «нашему сегодня» со стороны, хотя и по-разному.
Третий способ лишен привкуса «стороннего», он «внутри», но зато именно поэтому он и не может, будучи частной, нерефлекторной деятельностью, охватить нечто существенное и, главное, оказывается растворенным в «сегодняшней» жизни.
А не попробовать ли следующую идею?
Что, если обратиться к поискам такого предмета, который сам бы выступал в двух ролях одновременно: сам был бы уникальным, характерным для нашего места и сегодняшнего дня предметом и одновременно с этим оказался бы пригодным для метаописания всех других окружающих нас сегодня явлений?
Мне кажется, что таким предметом у нас является «стенд». Он сам есть необыкновенное и не встречаемое, насколько я знаю, в других краях сегодня изделие, а с другой стороны, прикасается к столь большому спектру проблем и образов нашей жизни, что их даже трудно сразу и перечислить.
К такому же «предмету», вернее, целому комплексу предметов можно отнести и «склад».
Мне кажется, он может сыграть роль метаописания нашего бытия, не меньшую, а может быть, и большую, чем «стенд».
Вот только темы, которые несут в себе заряд образности:
1. Каталогизация.
2. Запертость.
3. Охрана.
4. Таинственность.
5. Трудность получения накладной.
6. Затрудненность пользования из-за всего этого.
7. Ненужность, заброшенность склада.
8. Превращение большинства товаров по причине долгого хранения и «невыдачи» в пыль и мусор.
9. Новый кладовщик, новая опись, общая неразбериха.
10. Воровство со склада.
11. Попадание всех новых и новых вещей на склад, именно на склад, а не в жизнь на дело.
12. Жизнь, автономная жизнь на складе, жизнь, забывшая жизнь за складом и наоборот.
13. Архив документации. Склад в складе.
14. История этого склада, его апокрифы, воспоминания о нем.
Михаил Эпштейн. На складе
Склад, где все вещи расположены в строгом порядке, мог бы служить символом и прообразом мировой гармонии. Все здесь расчислено, распределено по рубрикам, отражено в списках – понятийная иерархия и классификация вещей обретает наглядное воплощение в пространстве. Нигде не может быть такого точного соответствия между названием, зафиксированным на бумаге, и реальным существованием вещей, как на складе. Пока вещи используются – вносятся, выносятся, пускаются в дело и в оборот, – их трудно зарегистрировать в числе и слове. На складе они обретают блаженную неподвижность, свидетельством чему становится инвентарный список, где названия, не переплетаясь никакими грамматическими связями, стоят отдельно, под номерами, в неподвижном вертикальном порядке.
Число – слово – вещь: идеальное соответствие пифагорейско-платонического толка. Если люди в соответствии с нумерационным порядком выстраиваются в очередь, то вещи таким же числовым способом упорядочиваются на складе. Людям присуще движение, а вещам – неподвижность, но в известном смысле можно сказать, что очередь – это подвижный образ склада, а склад – неподвижный образ очереди. Общее между ними – организация всех единиц, человеческих и предметных, сообразно порядковому номеру, в духе философии пифагорейства.
Не поэтому ли в Советском государстве склад приобретает особый, высокосимволический смысл? Случайно ли, что церковные помещения, лишаясь своего сакрального назначения, отводились, как правило, именно под склады?
При этом происходила не отмена священного, а как бы его замена. Склад – такой же идеальный порядок в материальном мире, как церковь – в духовном. Склад – это материалистическая церковь, где вместо молящихся людей, обретающих высокий строй души, собрано множество вещей, включенных в четкий инвентарный строй. И церковь, и склад – это как бы замкнутые приюты гармонии в падшем, грешном, разворованном и расхищенном мире. Согрешить, похитить душу у Бога – в светско-советском измерении это все равно что похитить вещь со склада, из хранилища общественной собственности.
Одна из ведущих фигур нашей действительности – кладовщик, пастырь всеобщих и ничьих вещей, неподкупный и непродажный, как совесть. Все перед ним заискивают – не только простые служащие, но и начальники, директора производства. Все должны чувствовать перед ним свою недостойность, мучиться нечистой совестью. Ибо он стоит на пороге сакрального мира, отделяя его от несакрального. Директора во всей их хозяйственной суете – по эту сторону, а кладовщик – по ту. Он царь и хранитель недвижного царства вещей, за пределами которого их гармония может только потерпеть убыток, разлад – в руках беспокойных производственников. Выпустить вещь со склада – все равно что низринуть ее в темную, грешную земную жизнь.
И потому так надежны складские засовы и так суровы кладовщики: они охраняют наше счастливое будущее. Там ждет нас вечное изобилие и совершенное устроение всех вещей. И поскольку все мы живем и работаем во имя будущего, принося ему в жертву сиюминутные интересы, – постольку и складской ранг вещей несравненно выше их производственного ранга. Хранить и пополнять вещи на складе – не в том ли высший закон общества, устремленного в идеальное будущее? Ведь где, как не на складе, это будущее уже достигнуто, пусть пока еще за оградой. Это еще не весь полностью преображенный мир, но уже счастливый заповедник, прообраз грядущего царства, где вещи познали свою собственную меру и человек нарекает их имена.
Главное в социализме, как учил Ленин, – это учет и контроль: повсеместный, всеобщий, универсальный. «Социализм – это учет. Если вы хотите взять на учет каждый кусок железа и ткани, то это и будет социализм». Но такой контроль предполагает бытие вещи на складе: только там она полностью «учтена» и совпадает со своим описанием. «Каждый кусок ткани», взятый в аспекте учета и контроля, уже не покрывает тела, не служит одеждой, не подвержен каждодневному износу, но пребывает под своим инвентарным номером. Государство всеобщего учета и контроля – это и есть государство-склад, профессиональное общество кладовщиков. И задача уже не в том, чтобы вывозить вещи со склада, подвергая их превратностям промышленного и торгового оборота, а в том, чтобы свозить их на склад, распределяя по нужным местам, в полноте разумного обустройства. По мере того как вся наша жизнь будет перемещаться на склад, формироваться по образу и подобию склада, счастливое будущее перейдет в настоящее, – и страна, под мощными засовами и с суровыми кладовщиками, заживет четкой и упорядоченной складской жизнью.
Но беда в том, что даже на склад, в его вечный покой, прорывается время. От неподвижности имущество портится, гниет, ржавеет. Вещи, которые не обновляются временем, старятся от времени. И потому чем больше склад приближается к своему идеалу, тем скорее он превращается в свалку, в кладбище нетронутых вещей. Не тронутых никем и ничем, кроме времени. Как только склад восторжествует в нашей жизни, мы обнаружим себя на кладбище, и наш кладовщик, как кладбищенский сторож, отопрет ворота собственной рукой – выносить уже нечего, некому, не для кого.
Иосиф Бакштейн. Склад в жизни и в искусстве
Как сила, чуждая народной вольнице, склад занимает непомерно большое место в нашем искусстве. Что мы имеем в виду? В одном из самых популярных кинофильмов 60-х годов – «Коммунист» – его герой Василий Губанов представлен как плакатное воплощение нормативных качеств члена партии. Он – идеал бескорыстия, готовности выполнять любые партийные поручения.
И чтобы оттенить эти плакатные черты, авторы фильма руками секретаря партячейки направляют работать Губанова на склад, заведовать им. Герой, разумеется, протестует, потому что склад – место вовсе не геройское. Но подчиняется воле партии, начинает свою складскую деятельность, начинает с того, что кулачно расправляется с предыдущим завскладом, который, конечно, пьяница и вор. Какова культурная подоплека этого сценарного хода? Она очевидна: дать возможность Губанову совершить геройство в прозаической должности. Итак, склад – символ повседневности, рачительной хозяйственности, контроля и учета, которые у нас не пользуются особым уважением, о чем вынужден был специально напомнить В. И. Ленин в своем знаменитом определении социализма.
Остановимся на одном важном аспекте – отношение народа к складу, к его содержимому.
Сошлемся еще раз на пример: в одной из кульминационных сцен «Поднятой целины», «бабий бунт», разъяренные казачки требуют у Давыдова ключи от склада, где лежит отобранный у них семенной хлеб.
В другом кинофильме администратор, чья деятельность изображается сочувственно, чтобы накормить своих рабочих, идет на подлог, чтобы забрать муку со склада, которую местные бюрократы не решаются раздать народу.
Поскольку идея собственности еще не восторжествовала в нашем отечестве окончательно, то содержимое склада рассматривается как потенциально свое – либо когда-то отнятое, требующее возврата, либо ничейное и тем более свое.
За этим нигилистическим отношением к складскому хозяйству стоит представление о складе как мечте о гибели вещей: они там или ветшают, или исчезают в неизвестном направлении. Поэтому не следует использовать склад как разновидность общественных услуг, а самому свою вещь спрятать: «подальше положишь – поближе возьмешь».
С идеей гибели вещей на складе связана версия исчезновения товаров в цикле «производство – распределение – обмен – потребление». Склад как место распределения-обмена произведенного продукта есть черная дыра нашего народного хозяйства.