Она не убьет эту девчонку. Смерть не должна быть такой быстрой.
Она призадумалась и вспомнила муку, ужасную, жестокую, бесконечную.
Она присела на корточки у ног девушки и, застыв, подобно своей жертве, стала о чем-то думать.
Проходили часы, поднимался туманный рассвет.
Внезапно Маржантина, злая, окоченевшая, вздрогнула. Она нашла то, что искала. Она нашла свой способ мести. Добрая дама будет довольна и приведет к Маржантине ее Жилет.
– Быстрее! Быстрее! – бормотала она.
Маржантина неслышно прошла в угол комнаты и взяла длинную веревку. Потом повернулась к Жилет.
Она свела вместе ноги девушки, обмотала их вревкой так, чтобы нельзя было и шевельнуть. Потом принялась за руки. Она сложила их на груди и так же крепко связала.
Жилет не жаловалась и даже не открывала глаз.
Сумасшедшая удовлетворенно посмотрела на распростертую на полу девушку.
Теперь она могла выйти. Ее пленница не сможет убежать.
Прежде чем выйти, Маржантина взяла набитый золотом кошелек. Теперь она стала достаточно богатой, чтобы оплатить свою месть.
Она выскользнула на улицу. Куда она ходила? Чем занималась во время своего часового отсутствия?
Сумасшедшая вернулась домой вприпрыжку. Если бы ее лишили отмщения, она бы умерла от разрыва сердца.
После того как она пришла к мысли искупить свои страдания за счет существа, оказавшегося в ее власти, она лишь за счет прилива ненависти поддерживала свои силы.
Одного взгляда хватило ей, чтобы успокоиться. Жилет не шевелилась.
Успокоившись, Безумная Маржантина уселась на свои тряпки. Но почти сразу же встала и принялась за работу. Как бы она ни устала, ждать больше Маржантина не могла.
Сначала она вытащила из своего кармана кусок войлока. Она разрезала войлок так, чтобы из куска получилось некое подобие маски. Она проделала ножницами дырки для глаз.
К какому же маскараду велись эти странные приготовления?
Маржантина вытащила из тщательно оберегаемого ею маленького мешочка крохотный флакончик и любовно посмотрела на него.
Флакончик был оплачен золотом. Какое средство он хранил? Какое зло выращивал?
Медленно, с предосторожностями, она вылила содержимое флакончика на войлок, увлажнив всю его поверхность.
Конечности Жилет дернулись. Она открыла глаза. Но некоторое оцепенение, спутник столь продолжительного обморока, удерживало ее в неподвижности. Жилет попыталась вспомнить происшедшее.
Как она оказалась здесь? Что делает она в этой грязной комнатушке? Кто причиняет ей боль? Она чувствовала себя уязвленной, подавленной. Сделав усилие, она попыталась подняться и снова упала на пол, сильно стукнувшись о него головой.
Маржантина, занятая своим таинственными приготовлениями не услышала и не увидела этого падения.
Ужас охватил Жилет. Она на какой-то миг потеряла сознание, и в это время ее связали.
У Жилет появилось предчувствие, что ее подвергнут какому-то жестокому испытанию. Она почувствовала, что вот-вот снова потеряет сознание.
В течение нескольких минут она боролась со своим страхом, но очень скоро была побеждена. Оказалось, что неуверенность ужаснее реальности.
– Мадам! – взмолилась она.
Маржантина поглядела на нее и не ответила.
– Мадам, зачем вы меня связали? Обещаю, что не попытаюсь бежать.
И несколько мягче она добавила:
– Веревки причиняют мне боль… Вы не можете развязать меня?
Маржантина не отвечала.
Она встала, приблизилась к пленнице, опустилась на колени и, наклонившись к самому лицу Жилет, сказала:
– Ты же видишь… я работаю… ради тебя.
– Ради меня?
– Делаю тебе маску.
– Не понимаю, – растерялась Жилет.
– Послушай… Ты слышишь меня?
Жилет утвердительно моргнула.
– Я ненавижу тебя! Ненавижу, потому что ты – дочка той женщины, которую я ненавижу всей душой! Мне хотелось заставить твою мать страдать, потому что она заставила страдать меня! Поняла? Ах, не поняла? Это не имеет значения! Я хочу заставить плакать твою мать, как она вынудила рыдать меня! Сейчас я делаю маску.
Она торжествующим жестом показала на влажный кусок войлока.
– Я сейчас закончу и сразу же надену на тебя. Под этой маской скроется твое лицо, потому что я больше не хочу видеть его таким, как теперь.
Она бойко отыскала зеркальце и поднесла его к лицу Жилет.
– Смотри, смотри сюда, дитя лжи! Хорошенько посмотри и восхитись своим лицом в последний раз! Ты красива! Тебе часто говорили, что ты красивая! Всмотрись хорошенько! Ты больше никогда не будешь красивой!
– Никогда не буду красивой! – вскинула Жилет голову. – Увы! На что мне красота в моем положении!
Сумасшедшая не услышала этих слов.
– Через три дня, – сказала Маржантина, – эта маска будет совершенной. Неаполитанский колдун, продавший мне эту мазь, сказал: «Надо три дня, чтобы войлок пропитался до конца». У тебя есть еще три дня, чтобы полюбоваться собой… А потом всё кончится… И тогда я отведу тебя к матери… Я сниму тогда маску и скажу ей: «Посмотри, что я сделала с твоей дочерью»… Я посмотрю, как она придет в ужас, а я захохочу…
Эти три дня Жилет жила, как в страшном сне. Сумасшедшая не покидала ее ни на минуту. Она не сводила с девушки глаз.
Даже ночью чувствовала на себе этот до странности ясный, тяжелый взгляд, приводивший ее в ужас.
Днем, когда Маржантина приближалась к ней, девушка забивалась в угол…
Тогда ужас охватывал ее. Она звала Манфреда слабым, дрожащим голосом – такой бывает у больных детей. Надо сказать, что безумная женщина ее при этом не трогала.
Сделанную маску Маржантина повесила на гвоздь. Часто она подходила к маске, разглядывала ее и довольно качала головой.
XXXIV. Месье де Монклар у себя и у короля
Дневной свет с трудом пробивался в этот затянутый черным кабинет, где, казалось, воцарился вечный траур.
Здесь всё было строго и безнадежно, потому что эта комната предназначалась для месье де Монклара. По утрам он здесь работал, редактируя суровые распоряжения, поставлявшие осужденных на парижские виселицы. По вечерам он с мрачным удовлетворением отдыхал здесь.
А в тот час, когда мы проникли к нему, месье де Монклар не работал, но и не отдыхал. Он погрузился в воспоминания. Он ведь был таким же, как все, человеком, пока его сердце не окаменело.
Какая же катастрофа превратила его в дикого зверя? Его взгляд медленно поднимался к картине, висевшей над столом.
На ней была изображена ослепительно красивая молодая женщина, державшая за руку маленького мальчика с серьезным и горделивым видом. Высокий лоб мальчика позволял предположить наличие недюжинного ума.
Осторожный стук в дверь вернул Монклара к действительности.
Неужели его страшный взгляд не заставит отступить посетителя, осмелившегося проникнуть в эту полную тайн комнату? Но нет. Неизвестный не знал ни страха, ни колебаний.
На его губах играла заискивающая улыбка. Он привык бывать в этой комнате. Он привык к страшной интимности месье де Монклара. Он имел право на добрый прием. Сколь скромен он ни был, но не раз оказывал услугу главному прево. Разумеется, он не мог называться другом. Это был сообщник.
– Тит Неаполитанец! – встретил его Монклар.
Странной личностью был этот Тит!
Он приехал из Италии несколько лет назад и поселился недалеко от Лувра. Его небольшая лавчонка с несколькими пучками трав, подвешенных к палке над входом, не переставала привлекать внимание прохожих. Любопытные спрашивали у владельца, что значат эти пучки.
Тит отвечал, что привез их из очень далеких стран. Эти травы, по его словам, вылечивали ото всех болезней.
После подобных заявлений в лавке Тита несколько недель толпились покупатели. Потом лавка опустела…
Несколько раз Тит менял травы, служившие ему вывеской. Но никто больше в лавке ничего не покупал.
От травяной вывески бежали, как от чумы. И не только потому, что травы не вылечивали. Тит торговал еще одним товаром, отпугивающим покупателей: он продавал смерть. Об этом донесли главному прево, и тот приказал привезти коммерсанта к себе.
О чем говорили между собой эти два человека, никто никогда не узнает. Но Тит после беседы вернулся в свою лавку улыбающимся, и его больше не беспокоили.
Возмущение парижан вылилось в другую форму мести. На лавочника шикали, лупили его палками, бросали в него камни. Тит не жаловался. Он ждал.
Тем временем на детишек того квартала, в котором была лавка Неаполитанца, напала странная болезнь. Самые знаменитые доктора не знали, что это за недуг. Трое ребятишек умерли от эпидемии.
Тогда знахаря оставили в покое.
Впрочем, лавка его теперь открывалась очень редко. Это если говорить про дневное время. Ночами же соседи время от времени слышали осторожный стук в окошко. Тит смотрел в дверной глазок и сейчас же открывал.
Визиты ночных клиентов, несомненно, приносили прибыль, потому что, по слухам, Тит относил немалые суммы банкирам.
Низкорослый, тощий, неопределенного возраста, с черными лоснящимися волосами, скошенным лбом, гладко выбритым лицом, с глазками, одновременно и сверлящими, и бегающими, с тонким костистым носом, с искривленным бедром, Тит Неаполитанец казался бы смешным, если бы он не был так страшен.
Столкнувшись с ним, люди чувствовали себя так, словно оказались перед одной из злых сил природы.
– Не помешал, месье главный прево? – спросил Тит.
– Ни в коем случае, Тит. Ты ведь всегда приносишь мне новости.
– Сегодняшняя новость очень важная.
Он говорил, растягивая слова. Стороннему наблюдателю могло показаться, что итальянец продает свои слова на вес золота.
– Ну, говори.
– Этой ночью я принял очень странного посетителя. Его визит оказал честь моей скромной лавке.
– Кто-небудь из дворца?
– Некто из могущественных персон при дворе, имевших, по крайней мере, совсем недавно большое влияние.
Месье де Монклар больше не задавал вопросов. Он размышлял. Таково было одно из немногих его развлечений: раскрыть тайну, на след которой его наводил итальянец.