– Молодой человек, – строго сказал Лойола, – не касайтесь опасных проблем…
– Вы правы, месье. Перехожу к цели моего визита. Ненависть, которую вы питаете к Этьену Доле…
– Я прерву вас! – воскликнул Лойола, вставая. – У меня нет ненависти к Доле…
– Месье, у каждой шутки есть свои границы. Вы перешли грань гнусности. Но я вполне допускаю, что у вас нет никакой ненависти к моему несчастному учителю. О! Я знаю всё, что вы могли бы сказать по этому поводу… Если бы только религиозный интерес толкал вас, если бы ваши личные чувства здесь не играли никакой роли… Итак, мы установили, что Доле вы не ненавидите, но хотите его убить… Я, месье, вас не ненавижу, но люблю Доле. И хочу помешать вам убить его…
– И как же вы хотите это проделать?
– Сделаю вам честное предложение.
– Посмотрим, что за предложение…
– Подпишите распоряжение об освобождении Доле.
– Вы предполагаете, что моей подписи будет достаточно?
– Нет, месье. Но если вы письменно признаетесь, что совершили омерзительное преступление, заставив брата Тибо и брата Любена принести в типографию книги, в печатании которых вы обвинили несчастного Доле… Если вы объявите об этом честно, если вы добавите, что раскаиваетесь в этом чудовищном преступлении и умоляете короля Франции отпустить Доле, невиновного, почтенного человека, если вы сделаете всё это, месье, моего учителя и друга наверняка выпустят на свободу.
Лойола несколько секунд хранил мрачное молчание.
– Это всё? – спросил он. – Если это так, то я, быть может, уступлю вашим просьбам, молодой человек. Я тронут вашей привязанностью к Доле, вашей любовью к его дочери…
– Нет, месье, это не всё, – спокойно сказал молодой человек, – потому что вы способны подписать бумагу, а как только я уйду, побежите к месье де Монклару. Вы должны согласиться проследовать за мной к карете, которая ждет нас на набережной Глорьет. Вы спокойно поднимитесь в карету, и четверо моих друзей отвезут вас в дом, где вы останетесь на несколько дней, то есть на время, необходимое на то, чтобы Доле выпустили на свободу и чтобы он смог добраться до ближайшей границы…
– А если я не соглашусь?
– Тогда, месье, я вынужден буду убить вас.
– Чего же вы этим достигнете?
– Отомщу за вашу жертву.
Лойола помолчал, раздумывая, внимательно посмотрел на молодого человека, лицо которого было спокойно и не выдавало никаких эмоций.
– Решайтесь, месье, – сказал Лантене.
– Я решился, месье. Я отказываюсь ото всех ваших предложений, но вы не убьете меня.
Едва промолвив эти слова, Лойола резко вскочил и изготовился броситься на Лантене. Его черные глаза сверкали, гримаса гнева, поднимая уголки губ, обнажала белые, острые губы.
– Умри! – зарычал он. – Как умрет вскоре твой безбожный учитель!
И в то же мгновение он замахнулся кинжалом на Лантене.
Но смертельное оружие миновало молодого человека.
Клинок только прорвал рукав камзола.
– Ах, негодяй! – закричал Лантене. – А я еще колебался: убить тебя или нет?
Он молниеносно обнажил шпагу.
Лойола, зарычав от ярости, отбросил бесполезный кинжал и тоже схватился за шпагу.
Клинки скрестились, и оба противника, приняв защитные позиции, смерили друг друга взглядами.
– Ну, в добрый час! – сказал Лантене. – Только что, месье, у вас было лицо порядочного человека… Вы, без сомнения, замаскировались… Сейчас у вас, скорее, тигриная морда, и она очень вам подходит.
Взбешенный Лойола бросился в атаку. Удары клинков слышались минут десять.
Лантене оставался верен не раз выручавшей его тактике. Он позволял сопернику тратить силы, время от времени взвинчивая его каким-нибудь оскорбительным словом.
Внезапно он заметил, что Лойола начинает терять силы. Противник отяжелел. Лантене понял, что пришло время атаковать.
Он пошел в атаку с обычным хладнокровием и нанес один за другим несколько сильных ударов. Лойола уцелел только благодаря своевременным отскокам.
Несколько мгновений спустя он оказался зажатым в углу комнаты. Лантене на двойной финт ответил молниеносным обводом, закончившимся резким выпадом.
Шпага пронзила мякоть предплечья, и кончик ее, наткнувшись на стену, сломался.
Лойола на секунду застыл. Его рука судорожно сжимала гарду шпаги. Потом она внезапно ослабела, монах беспомощно взмахнул руками и, потеряв сознание, осел на пол.
Лантене вытер запачканный кровью клинок своей обломанной шпаги. Он был очень спокоен, словно и не был только что участником ужасной драмы.
И только немного побледнел, взглянув на Лойолу.
– Думаю, что он никому больше не сделает зла, – тихо произнес он.
Он опустился на колени, распорол кожаную кирасу и камзол Лойолы, открылась рана.
Острие клинка прошло над кирасой; сталь прошила тело насквозь. Рана была тяжелой, хотя она едва кровоточила.
Лантене попытался рукой прослушать сердце. Оно билось очень медленно и слабо.
«Жив еще!» – оценил Лантене и на мгновение задумался.
Его охватило жгучее желание прикончить раненого ударом кинжала. Несколько мгновений он даже держался за рукоять… Потом он осторожно вложил наполовину вынутый клинок в ножны.
– Нет, – едва слышно пробормотал он, – это выше моих сил…
Он помедлил еще с минуту.
«Впрочем, – подумал Лантене, – если монах и не совсем мертв, его состояние немногим лучше».
И чтобы удостовериться в своем диагнозе, Лантене снова положил раненому руку на сердце. На этот раз он сначала расстегнул камзол. И тут его рука внезапно нащупала какую-то бумагу. Лантене вытащил ее и развернул. Он пробежал по ней взглядом. Радостный стон слетел с его губ.
Это был пропуск, подписанный Франциском I.
– Доле спасен! – радостно прошептал вдруг задрожавший и побледневший Лантене.
Он огляделся, заметил монашескую рясу и капюшон, которые Лойола отпихнул ногой в угол. Он поднял сутану, свернул ее и вышел из дома.
XLVIII. Попытка
На следующий день Лантене, переодетый в сутану Лойолы, надвинув на глаза капюшон, появился у дверей Консьержери. По проявленному уважению и торопливости стражников он понял, что Лойола уже побывал в тюрьме. Через несколько минут Лантене оказался перед Жилем ле Маю.
– Вижу, – вскричал комендант, – что ваше преосвященство пришел один. Он оказался от сопровождающего, о котором упоминал вчера…
– Да, – сказал Лантене.
– Преподобный отец хочет видеть узника?
– Да…
– Я буду сопровождать вас…
– Пропуск, подписанный королем, дает мне всю полноту полномочий, – ответил Лантене, стараясь говорить как можно глуше.
– В самом деле, преподобный отец, – согласился ле Маю и открыл дверь, – абсолютные полномочия. Исключая выход нашего человека!
И ле Маю громко захохотал.
– Всё, что вы пожелаете, – повторил он, – кроме прогулки по берегам Сены…
Шутка показалась ему настолько удачной, что он продолжил:
– Впрочем, преподобный отец, вы слишком заботитесь о его здоровье. Наш драгоценный узник рискует заболеть воспалением легких в столь холодную погоду.
Вдоволь насмеявшись, месье ле Маю прошел в коридор со словами:
– Я покажу дорогу вашему преподобию.
Лантене утвердительно кивнул головой. Они пошли вперед, перекидываясь отдельными фразами. Их сопровождали стражники.
– Я хочу побыть наедине с узником, – сказал Лантене.
– Как хотите, преподобный отец… Только это может быть опасным.
– Мне нужно с ним серьезно поговорить…
– Хорошо!.. Если вам все-таки понадобится помощь… стучите в дверь…
– Ладно…
– В соответствии с желанием вашего преподобия я поместил узника в более удобную камеру. Негодяй не может пожаловаться.
Между тем Лантене тщательно запоминал дорогу, считал шаги, фиксировал точную топографию тюрьмы.
– Вы поменяли камеру? – спросил он, вздрогнув.
– Да, ваше преподобие.
– Хорошо, но начиная с сегодняшнего дня ее не надо больше менять.
– Договорились, преподобный отец… Вот мы и пришли.
Месье ле Маю кивнул ключарю, и тот открыл скрипучие замки массивной двери.
– Входите, ваше преподобие – тихим голосом сказал ле Маю. – При первом движении этого человека зовите на помощь!..
Лантене вошел в камеру. Дверь за ним закрыли, но на замок не заперли.
Молодой человек несколько секунд прислушивался, чтобы убедиться в том, что ле Маю действительно удалился. Потом он повернулся к Этьену Доле, откинул капюшон и протянул руки к печатнику. Доле вынужден был собрать все свои силы, чтобы не закричать. Этот крик погубил бы обоих. Узник и Лантене молча обнялись.
Потом Доле отвел молодого человека в угол камеры, самый удаленный от двери.
Первый вопрос печатник очень тихо задал о Жюли.
– Она в отчаянии, но держится мужественно.
– Авет?
– Обе в добром здравии!
– Как ты прошел?
– Убил Лойолу.
Доле затрясло от восхищения человеком, который запросто продолжил свой рассказ:
– Я убил его или, по меньшей мере, смертельно ранил, взял у него бумагу, подписанную королем, и пришел сюда…
– О, мой сын! Мой сын! – тихо проговорил Доле и пожал Лантене руку.
А тот спросил:
– Как вы?
– Не будем говорить обо мне, я ужасно страдал.
– Да, – лихорадочно продолжил Лантене, – не станем терять времени на бесполезные разговоры… Отец… я пришел вас спасти.
– Каким образом?
Лантене живо скинул свое монашеское одеяние и примерил сутану на Доле. Печатник снова восхищенно посмотрел на Лантене.
– Как я горжусь тобой! – сказал он. – Уверен, что моя Авет будет с тобой счастлива!
– Быстрее, отец!
Доле пожал плечами.
– Вы отказываетесь?
– Да…
– Вы полезны миру, я – нет.
– Ты – одно человеческое существо, я – другое. Вот и всё.
Это было сказано кратко, трогательно и возвышенно.
Лантене понял, что никогда Доле не согласится на подмену.
В ту же секунду мозг его пронзила мысль: «И как я мог поверить, что он согласится! Надо искать другое средство».