– Вызывай прокуратуру. – Земцов повернулся к Максу. – Сейчас у них работы будет невпроворот.
Покуривая, мы отдалились в сторону. Мудрый Земцов, он все понимал.
– Если не хочешь «светить» Рольфа, замотивируй свое появление здесь. Судья в гараже городского бандита, перестрелка, трупы… Черт, проблематично!
А уж как я это понимаю! К перечисленному Земцовым осталось добавить – «в отпуске, не при исполнении служебных обязанностей». И картина совсем станет ужасной. И как я сейчас это буду объяснять сначала в прокуратуре, а потом – председателю Центрального суда, а потом – Областного? Получил лицензию на частную детективно-оперативную деятельность, которой не существует в природе, и начал отстрел бандитов? Сезон охоты… Вот тебе и без гнева и пристрастия! Я бы легко все выстроил в логическую цепь, произойди все вышеуказанное на улице. Но как объяснить гараж?! А после появления трупов, горы оружия и наркотиков в доме Гурова прокуратура начнет выворачивать всех причастных наизнанку. Это не карманная кража, которую в милиции «замазывают», как оконную щель – пластилином. Это событие, подпадающее под юрисдикцию городской, или даже Областной прокуратуры. У меня иммунитет, так называемая судейская неприкосновенность. Но сейчас вряд ли кто станет обращать на это внимание. Особенно – Лукин. И если в Квалификационной коллегии судей до недавнего времени «ворон» было всего две, то сейчас многие могут призадуматься – чем же это на самом деле занимается СУДЬЯ СТРУГЕ.
Кажется, я влип.
Эх, не будь Пащенко таким гадом, он бы обязательно сейчас что-нибудь придумал. Он «гуся выведет» из любой ситуации. Кстати, Пащенко…
Я вернулся в дом и расспросил жену Гурова-младшего обо всех известных ей прокурорах. Обо всех фамилиях, звучавших в последнее время в этом доме. Звонили ли братья когда-либо человеку по фамилии «Пащенко»? Звонил ли он хотя бы раз в этот дом или на их мобильные телефоны.
Ответ – «НЕТ».
Боксер. Ответ – «НЕТ».
Больше спрашивать было не у кого. Витя продолжал хранить хоть и испуганное, но молчание.
Я готовил себя к разборкам. Это будут самые тяжелые минуты в моей жизни. Оправдать меня за убийство двоих человек и проникновение в чужой дом не поможет никто. Саша здесь не помощник. Я опять остался один.
Почему я не вернулся тогда в РУБОП и не привел в дом Земцова с командой?! Сейчас бы и ситуации этой не было, и Рольф наверняка был бы уже со мной! Воистину, кого бог хочет наказать, того сначала лишает разума…
Самое гадкое то, что, пока будут идти эти разборки, Рольф может быть уже репатриирован на историческую родину. Я теряю его.
И теперь, чтобы его на самом деле не потерять, мне придется его «светить». Жаль, пес ничего не сможет подтвердить из сказанного мною. Дедушка Павлов научил собак выделять желудочный сок, но, к сожалению, так и не научил говорить. Однако все подтвердит боксер и, возможно, жена Гурова-младшего. Кстати, Витя выглядит не таким уж и молодцом. Уверен, что и его в прокуратуре «продавят».
НО ВСЁ ЭТО НЕ ДЕЛАЕТ ЧЕСТИ МНЕ, СУДЬЕ.
И я боюсь, что сегодняшним днем завершена моя восьмилетняя карьера. Я ни в чем не повинен. Но раз возникло сомнение в этом – я уже замаран. Сомнение будет рассеяно, но грязь, останется. Потому что я – судья. Потому что судья даже за пивом «под» чемпионат мира по футболу должен ходить поздно вечером, чтобы его никто не увидел с бутылками. Потому что судья должен оставаться СУДЬЕЙ даже во время сна. Он должен быть им всегда. И уж никак не заниматься перестрелками с бандитами, которых завтра, возможно, ему придется судить за какую-нибудь бодягу. Я перешагнул черту, которую не позволит себе переступить ни один настоящий судья. Ты пропал, Струге. Если не по жизни, то для самого себя – точно.
Я прислушался к себе. Сожалею ли я об этом?
Не готов к ответу. Перед моими глазами стоит Рольф.
В руках – легкий тремор. Я еще никогда не убивал человека. Тем более – двух. Даже понимание того, что я защищал свою жизнь, не может загасить чувство вины. Судья, убивший человека…
Как-то раз, на заре моего становления в Центральном суде, когда я проработал всего полгода, в мой кабинет вошла председатель, молча села рядом с моим столом и вынула пачку «Мальборо». Я был тогда поражен. То, что Мария Александровна курит, я знал, но еще я знал, что она строго запрещает судьям и секретарям курить как в кабинетах, так и в туалете. Этого же правила придерживалась и сама. Но она молча распечатала пачку, щелкнула зажигалкой и пустила под потолок тонкую струйку дыма. Я сидел и ждал. Был поздний час, я задержался на работе, поэтому увидеть, что председатель курит в кабинете, да еще – в моем, никто не мог. Все ушли домой – кто, у кого еще остались силы, отписывать решения, кто – готовить завтрашние дела, а кто – просто лечь и уснуть. Скрутив из листка бумаги маленький кулек-пепельницу, она повернулась ко мне.
– Знаете, что самое трудное в работе судьи, Антон Павлович?
– Оставаться беспристрастным, – ответил я, хотя знал, насколько неважен мой ответ. Важно то, что и как я сейчас сумею выслушать.
Она качнула головой.
– Это не самое трудное. Это самое важное. А самое трудное, и часто – просто невозможное, это оставаться невидимым в повседневной жизни. Говорить о тебе вне стен суда будут всегда – и чаще плохое. Потому что потерпевший тебе никогда не скажет «спасибо». Он воспринимает суд как должное. А вот осужденные всегда будут клясть тебя. Поэтому остаются только те, кто проклинает судей. Но ни они, ни те, чьи права ты защитил, никогда не должны узнавать тебя на улице. Самое трудное – оставаться без того общения, что свойственно другим людям. Не заводить отношений, не иметь общих интересов. Отношения имеют свойство портиться или укрепляться. Но пройдет день, месяц, год, и этот человек окажется перед тобой в зале суда. И тогда ты с ума сойдешь, прежде чем принять справедливое решение. Поступишься своей честью – можешь снимать мантию и писать заявление об отставке. Ты больше не судья. А чтобы не было так тяжело, чтобы не было искуса скользнуть мимо закона в чью-то пользу, оставайся всегда невидимым. Вместе с мантией ты взвалил на свои плечи ряд лишений и обязательств. Оставайся верен им до конца. А когда отслужишь свой век верой и правдой, тогда делай что хочешь. Тогда можно и в футбол с друзьями играть, и по кабакам ходить. Удачи тебе, СУДЬЯ…
Она поднялась и вышла.
По кабакам я не ходил, но за день до этого мы с Пащенко играли в футбол на городском стадионе. Мы там собирались по четвергам. Откуда она об этом узнала, я спрашивать не стал. Мария Александровна была из тех, кто знает ВСЁ. Но я очень хорошо понял, зачем она тогда зашла в мой кабинет.
Уберечь.
Я курю сигарету за сигаретой, вспоминая этот эпизод своей жизни. Вспоминаю, потому что сегодня я совершил нечто большее, нежели то, от чего она меня оберегала.
А вот и прокуратура – «уазик-таблетка» серого цвета с надписью – «Прокуратура Терновской области». Я так и знал. Я имею право не давать никаких показаний. Но я их дам. Ты готов, Струге?
Глава 8
– Как вы оказались в доме Гурова?
– Я оказался не в доме, а в гараже. Эти люди похитили мою собаку. Они же угрожали мне расправой по телефону. Они же устроили разбойное нападение на мою квартиру, разгромив ее, в результате чего я был вынужден поменять место жительства.
– Почему вы решили, что похитители собаки и люди, угрожавшие вам, одни и те же лица?
– Послушайте аудиозапись моего автоответчика.
– Хорошо, но почему вы не вызвали милицию, если знали, что перед вами – преступники?
– Вызывать или не вызывать милицию – это мое право.
– Вы даете себе отчет в том, что осуществили проникновение в чужие частные владения и совершили попытку самоуправства?
– Вы только что сделали подмену аргумента. На самом деле я позвонил в дверь, мне ее открыли. После этого на меня напал какой-то человек и стал меня избивать. Заключение судебно-медицинской экспертизы покажет травму на моей голове. Рядом находился открытый гараж, в который я заглянул. Я в него не проникал умышленно. Меня затолкнули туда силой и открыли по мне огонь. Баллистическая экспертиза выдаст точную идентификацию – пули будут идентичны тем, что убили собак в частном доме. Никаких незаконных проникновений не было, тем более факта самоуправства. Я искал свою собаку. А после того, как моей жизни стала угрожать опасность от неизвестных мне лиц, я стал ее защищать всеми доступными и законными методами…
Я разговаривал с «важняком» из Областной прокуратуры до трех часов ночи. Естественно, мне симпатизировали, естественно, все писалось на пленку, а сидевший следователь незримо для магнитофона поддерживал мои ответы кивками головы… Только легче мне от этого не было. Я гораздо грамотнее этого следователя и всех остальных. Никто здесь не знает Закон лучше, чем его знаю я. И я прекрасно осведомлен в том, что в данном уголовном деле я буду проходить лишь как свидетель. Но судья-свидетель – уже не судья.
8008 я сдал. Так положено. Свой фуфловый «ПМ» забрал. Он тут ни при чем, хоть и сыграл главную роль в той кровавой пьесе. Маленькую роль, секундную. Но именно за них в таких случаях дают «Оскара».
После допроса я почувствовал полное равнодушие к своей судьбе. Моя задача сейчас – найти убийцу Шилкова и вернуть Рольфа. А дальше пусть все горит синим пламенем. Отправить меня в очередной раз в отставку Лукин успеет. Теперь он уже не промажет. Я дал ему в руки все козыри из колоды. Впрочем, нет…
Козырную двойку я оставил. Его обращение в Квалификационную коллегию судей по демаршу Ступицына. Засуну эту двойку подальше, за пазуху. Может так случиться, что она ляжет поверх всей колоды.
Кто сеет ветер – пожнет бурю. Вместе со мной черту дозволенного перешагнули Ступицын и Гурон. Мы имеем разное понимание о градации поступков на дозволенные и недозволенные, но все мы оказались за чертой. И сейчас вряд ли кто остановится. Наоборот, все будет нарастать, как снежный ком, катящийся с горы. Для них это дело нескольких миллионов долларов. Для меня – дело чести. Судейская осталась за той самой чертой. Осталось сохранить просто человеческую. Шилков и Рольф. Когда все встанет на свои места, вот тогда я и… Пойду играть в футбол.