А оператор станции «Тсурифа-6» ему и говорит.
Да, перед Раулем кочумал на гауптвахте собственной персоной его собственный убийца. Ненарочный, и не его самого, а предыдущего носителя, но тем не менее. Это вызывало в нём неожиданно сложные и донельзя бурные эмоции.
— «Три шестёрки» здесь, да?
— Ровно шестьдесят вахт, как пришвартованы. И как всегда не без приключений. Ты бы знал, какой бардак они сумели устроить одним своим появлением.
Дурной анекдот, как и было сказано.
— Как всегда, ничего не меняется. Надо было им вовсе заход в ЗВ запретить.
— Думаешь, поможет?
И тут до Кабесиньи-третьего, наконец, дошла вся степень нелепости происходящего.
— Но который из них мичман Златович? Я не помню, чтобы их в прошлый раз было двое. Или это мой бэкап врёт?
— Никак нет, — Риоха продолжал наблюдать за ним сквозь прищур, как бы оценивая каждое его ответное слово.
— Тогда как они… погоди. Сколько лихтер-рудовозов «Тэ шесть сотен три» сейчас пришвартовано к станции?
— Мог бы и сам удостовериться, прав у тебя теперь хватает. Два, ровным счётом два.
Любопытно.
— Это какая-то техническая ошибка.
— Мы с Мартинесом тоже сперва так и решили, когда заметили странно ведущий себя в канале подхода рудовоз. Потом даже узнали твоих старых знакомых и немедленно перехватили от греха контроль над этой ржавой колошей.
— Сразу надо было так сделать, — проворчал Кабесинья-третий. — Но дайте я угадаю, не помогло?
Риоха кивнул.
— Именно. Стало только хуже. Корабль стремительно терял управление, реагировал неадекватно, телеметрия вообще шла вразнос, в итоге чуть не разворотил нам направляющие, прямо как в тот раз.
Да. Прямо как в тот раз.
Шутка. Это какая-то дурацкая шутка.
— Но вы же справились?
— Нет, мы нет. Пришёл на помощь экипаж «трёх шестёрок».
— Только не говорите, что мичман Златович оказался в кои-то веки в рубке собственного корабля не бесполезным балластом.
— Тут ты не прав. Он вообще-то настоящий герой. Когда крыло Финнеана беспорядочно прорывалось обратно от Ворот Танно, он сумел прикрыть боди-блоком каргокрафт «Принсепс» от разлёта импактных осколков.
Кабесинья-третий исподлобья поглядел на помятые лица мичманов. Вы ещё медаль им выдайте. Обоим.
— Допустим. И в чём же было дело, в итоге?
— Ты не поверишь, но нам от самой границы ЗВ пришло сообщение по аварийному каналу, стали разбираться, оказалось, с нами говорил экипаж того самого нештатного двойника «трёх шестёрок». Вся аварийная ситуация случилась исключительно по нашей вине, мы с Мартинесом не сообразили, что идёт интерференция двух сигналов.
— Опять аварийные транспондеры?
— Да вот нет, дело оказалось сложнее, как видишь, к нам в доки в итоге попала пара абсолютно идентичных кораблей. Со всеми потрохами, начиная с транспондерных кодов и навигационного софта и заканчивая экипажем, пассажирами и грузом.
Бредятина какая.
— Как такое может быть?
— Вот ты мне и скажи. Ты единственный из всех, присутствующих сейчас на станции, кто общался с мичманом Златовичем до всей этой ерунды.
Какое интересное определение.
— Ну, я общался только с одним из этих мичманов Златовичей. Да и то, если ты заметил, крайне недолго.
— А вот они, ты не поверишь, в один голос твердят, что никому здесь не верят и готовы общаться только с тобой.
Кабесинья-третий не мог не съязвить в ответ.
— В особенности — не верят друг другу, да?
— Как ты догадался?
— Да уж не требуется тут особых догадок. Это же они банально подрались, прежде чем сюда угодить?
— Склоняю голову перед твоей прозорливостью.
Риоха и правда делано поклонился.
Стоп. Погодите.
Острый приступ ярости застал Кабесинью-третьего врасплох. Он даже не подозревал, что способен испытывать столь острые эмоции. На долгих две минуты его накрыло такой чёрной волной, что его сознание почти отключилось. Осталась лишь базовая моторика — сжатые до скрипа зубы и побелевшие от усилия кулаки.
Уф. Вроде бы отпустило.
— Так вот почему вы меня разбудили… вот в этом виде?
— Да. Мы с Мартинесом посчитали, что ты единственный из нас, кто сможет в этом всём разобраться. И да, оба они несказанно обрадовались, когда узнали, что ты оказался жив.
Да уж, «оказался». Привезли его домой, оказался он живой. Смешно.
— Я одного не пойму. Это же, я не знаю, такие же «тинки», как и мы. Значит, просто запросите банки Эру, откуда ещё такое может прилететь?
— За три года никакие биоинженеры Семи Миров не способны с нуля собрать полноценного носителя. Ни с бэкапом в наличии, ни тем более без. И тебе это прекрасно известно. Они должны, они обязаны быть старше.
— Хорошо, значит, готовую память записали на готовые болванки. Опять же, зовите спецов с Эру, они вам всё скажут.
— Мы и вызвали. Но если тут замешан кто-то из них, что им мешает банально соврать?
Ну, приехали.
— Ладно. Я понял. Мы в тупике. И тупике давно и тщательно спланированном, — неожиданно для себя Рауль почувствовал, что больше не злится. — Чем я могу помочь расследованию?
— Ты не поверишь, но тебе предстоит общаться с этими двоими и их экипажами.
Вот же черти космачьи, так и знал, что тут будет какой-то ещё подвох.
Двери обеих камер послушно разомкнули замки и тут же распахнулись.
— Во дела, они и правда тебя оживили!
Голосили мичмана́, разумеется, хором.
Глава I. Запутанность (часть 7)
ПЛК ходил ходуном.
Аварийную сигнализацию давно заглушили, в ней не было смысла.
«Тимберли Хаунтед», застрявшую у самого края топологической проекции, от любого неосторожного движения могло разорвать горизонтом событий, так что на фоне грозящей крафту неминуемой катастрофы с тем же успехом можно было пускать в общем канале бравурные марши, а не истерику сенсоров предельной нагрузки. Подобное сопровождение по крайней мере придавало бы сил измученным навигаторам.
Впрочем, и усталостный износ нервных центров экипажа был не главной проблемой контр-адмирала. Да, его флагшип был готов пойти на дно, но он был готов сделать это с честью и гордостью, поднятыми флагами и выстроенными во фрунт матросами вдоль бортов, все как есть в белоснежных бушлатах и бескозырках. Честь флагу а-атдать! Ура-а! В конце концов, их сюда отправили служить не ради мирной старости на тихих планетах вроде далёкого Имайна. Гибель в огневом контакте как достойная цель, гибель в качестве подвига была и для контр-адмирала, и для его людей такой же естественной, даже желанной, как для многих других домашний уют или успех в карьере.
Смерти тут никто не боялся, тем более что большинство экипажа составляли отнюдь не естественники. Консервы с бэкапом, оставшимся в ближайшем порту, при любом исходе ничего значимого не теряли. Космос расправлялся с тобой мгновенно и безболезненно, а даже если застрянешь в итоге посреди субсвета в холодеющей железке, всегда можно прервать эту историю исполнением пары простых команд.
Лишь бы всё было не зря.
Бессмысленно растраченная жизнь, годы, впустую проведённые в саркофаге — вот что пугало любого вояку. И был он при этом контр-адмиралом или рядовым «тинком» в десантном боте — уже не столь важно. Лидийское крыло каждым прожигом пыталось доказать самому себе, Адмиралтейству, всему остальному человечеству, что всё — не зря. Потому и бросалось в самые отчаянные авантюры с головой, потому и жалело лишь о том, что врага сумели разбить предыдущие поколения вояк, им же досталось вот это — продолжать биться разбитой в кровь башкой о твердокаменный полог субсвета.
Человечество в Галактику-то вышло таким же образом — сжав зубы и яростно выгрызая себе каждую пядь доступного пространства.
С одним лишь отличием. Раньше они бились о горизонт событий со стороны «физики», теперь же, вырвав чуть ли не через силу у спасителей-летящих вожделенную технологию активного проецирования, приходилось, сделав шаг вперёд, штурмовать уже новую нежданную преграду.
Собственный Барьер.
Тот самый Барьер, что был возведён некогда для безопасности и удобства космических полётов. Забудем про кошмары затяжных пассивных прыжков, когда каждый цикл разморозки устраивал экипажу неизбежную децимацию, не считаясь с рангами и званиями. Оттуда и пошла практика бэкапов. Век Вне почти не оставил выживших на борту отправленных к звёздам ковчегов, будь то переделанный под грузопассажирские нужды бывший флагшип Ромула «Цагаанбат», до сих пор служащий кэрриером на внутренних рейсах, или же специально построенные для этой цели «Ганимед», «Эола» и остальные их систершипы, разлетевшиеся пять столетий назад по мирам будущего Фронтира в поисках безопасной гавани. Из тех, кто покидал Старую Терру, до цели добрались единицы. На поверхность пригодных для жизни суперземель ступали их дети и даже внуки. Или бэкапы их, детей и внуков.
А всё ради чего? Только лишь чтобы уже несколько поколений спустя обнаружить себя запертыми в незримой холодной тюрьме медлительного субсвета.
Хочешь перемещаться по Галактике быстро и с солнечными ветерком? Получи ответные эхо-импульсы в харю, мать твою канистру. Ну, или, как вариант, огонь штурмовых орудий осколков Железной армады, якобы давно и неоднократно уничтоженной треклятыми спасителями.
Обман. Всё сплошной обман.
Кто бы мог подумать, что космос может стать человеку темницей? Какие учёные-фантасты рассказали бы нам заранее, что скорость света — хуже всякой черепахи, которая убила философа Эсхила и которую не догнал герой Ахилл (не перепутайте). Медленная и неумолимая. И вот они снова идут на штурм природной крепости релятивистской причинности. Штурмуют изо всех сил, и всё никак не могут её преодолеть, пусть ещё вчера именно этот участок Скопления Плеяд ничем не отличался от любой другой пустоты на задворках Галактики.
Контр-адмирал и его вояки думали лишь о тактике проецирования и перегруженных фидерах. Это мозголомы пусть потом чешут в затылках, строя гипотезы и выводя на бумаге новые законы бытия. Лидийское крыло хмуро, стиснув несуществующие у большинства живых душ на его борту зубы отвоёвывало обратно субсвет так же методично, как их героические предки атаковали боевой ордер врага в Бойне Тысячелетия.