л помалкивал. Будем надеяться, по причине отсутствия негативных сигналов со стороны аппаратуры слежения за состоянием астростанции, а не предварительной блокировки со стороны Томлина. Ковальский, при прочих равных, больше доверял своему зануде-кволу, нежели всем этим воякам.
Получив финальное подтверждение готовности со стороны ушедших подальше десантных ботов, Ковальский обернулся на посиневшего от страха Рабада и кивнул ему, мол, давай, жми.
Ну, тот и нажал.
Под свист задраиваемых ложементов по астростанции пронеслись два коротких рявкающих сигнала финальной готовности, после чего тактическое пространство гемисферы послушно изогнулось в анти-де-ситтеровское «седло», вдоволь исчерченное расходящимися секторами возможных каналов ухода. Где-то среди них болталась и их расчётная тактика, различимая во всей этой мешанине разве что глазу подозрительно молчаливого квола. Ну и, возможно, для капитана Остерманна, который, впрочем, тоже предпочитал помалкивать.
Обратный отсчёт бежал своей чередой, последовательно теряя последние знаки перед большой буквой Т, Ковальский же, стараясь лишний раз не дышать, всё пытался напоследок договориться с собственными страхами. Что они упустили?
Звуковой сигнал рявкнул снова, гемисфера же, вывернутая и перекрученная прыжковая гемисфера, послушно прянула им навстречу, вытягивая звёздное полотно на фоне в свёртку канала ухода.
«Есть наведение. Приступаем к прожигу».
Пузырь пустоты прямо по курсу послушно вспыхнул и надулся. Это выглядело подобно чёрной линзе, разрывающей искажённую метрику пространства так ловко, что не возникало никакой острой грани, отделяющей кольцеобразно-линзированный фон, где ещё царила обычная галактическая звёздная ночь, от плотной пустоты, среди которой единственной проявляющей себя материей была сама эта набрякшая чернь ложного вакуума на втором мета-стабильном уровне хиггсовского поля.
«Есть проецирование».
Границы балба теперь полоскало совсем рядом с ними, во всяком случае так это выглядело — мерно изгибающиеся в такт колебаниям астрофизических гравитационных волн упругие, маслянисто блестящие стенки замкнутого на себя пузыря пустоты, различимого лишь благодаря мерцающим в его глубине маякам самой астростанции, как бы вывернутым тут наизнанку.
Куда ни погляди — повсюду были виден лишь сам «Эпиметей», его дуальный, инвертированный двойник. Само пространство внутри балба было замкнуто на себя. Любой испущенный астростанцией фотон неминуемо возвращался к ней обратно, оказываясь попутно вытянутым красным смещением гравитационной линзы на самую грань видимого спектра.
Получилось. Что бы ни происходило с их автоматическими маяками, которые они запускали три года назад у самого фокуса, и которые да, с тех пор не подали ни единого сигнала в нейтринном спектре, их печальную судьбу «Эпиметей» не повторил.
Дело осталось за малым — сориентировать квадрупольный момент балба по маяку ближайшего бакена Цепи и спроецироваться обратно в какой-нибудь безопасной точке пространства подальше от Плеяд и по-прежнему бушевавшего там шторма.
А там уже, во временно безопасном субсвете, будьте любезны, можно будет оперативненько, не дожидаясь первых эхо-импульсов угрозы, связаться хоть с Конклавом, хоть с Адмиралтейством, хоть с чёртом космачьим. И прыгать дальше.
Главное тут не задерживаться, мы не дайверы какие, мощности «Эпиметея» на поддержание балба надолго не хватит, а оказаться в итоге на вольных просторах фрактального шестимерия дипа в планы собравшихся на его борту точно не входило. Да их попросту разорвёт на части приливными деформациями гравитационных волн. Гуттаперчивости разведсабов инженеры Порто-Ново золотому шару астростанции придать не удосужились. Никому бы не пришло в голову использовать её для подобных погружений.
Итак, приступим.
Удостоверившись, что Рабад вернул ему мастера, Ковальский парой отрывистых движений натянул на гемисферу галактическую координатную сетку. Злополучная Альциона D, разумеется, всё так же мерцала на своём обычном месте. Что ж. Пройдут десятки тысяч субъективных лет, прежде чем остальная галактика узнает о том, что случилось в Плеядах. А пока и старые карты ближайшего скопления сойдут. Космос штука медленная, во всяком случае на суетливый и кратковечный человеческий взгляд.
«Есть наведение, даю команду обратного проецирования».
«Ковальский, у нас аномалия на гемисфере».
Голос Остерманна звучал так же буднично, как будто он только что попросил за столом в кают-кампании терияки передать.
«Капитан, не понял вас. Повторите».
«У нас аномалия на гемисфере. Прямо по курсу проецирования».
Только тут Ковальский увидел.
И Рабад увидел.
И даже обыкновенно подслеповатый квол заметил, тут же походя врубив сигнал тревоги.
Там и правда творилось что-то несусветное. В глубине непроницаемого и потому безопасного фрактального пространства через границы локального балба к ним ломилось нечто вполне определённо материальное, причём с ясными намерениями сорвать им к чертям космачьим все планы на завершение прыжка.
Астростанция «Эпиметей», рекомендую следовать за мной, избранная вами траектория небезопасна. Повторяю. Астростанция «Эпиметей», рекомендую следовать за мной, избранная вами траектория небезопасна.
Ошибиться было невозможно. Это их звал «Лебедь».
Вот только ответить они не могли. Как бы ни была устроена хитроумная физика этого процесса, никакой сигнал изнутри балба наружу прорваться бы не смог. Да и эта летящая вдоль границ пространства тень была слишком неуловима, чтобы должным образом ориентировать апертуру сигнала. Нейтринные ловушки слишком капризны.
Можно было, конечно, проигнорировать предупреждение, банально, на свой страх и риск рванув в сторону изначально рассчитанной точки рандеву, но что-то Ковальскому подсказывало — кто бы сейчас ни обращался к ним с борта призрачного «Лебедя», откровенно лгать он бы не стал.
«Ковальский, балб тает, развернись соосно с ними и всплывай».
«Апро, капитан».
И точно, стоило «Эпиметею» сменить ориентацию квадрупольного момента, как уханье аварийного сигнала пропало, оборвалась и зацикленная запись потустороннего зова.
Да будет так. Похоже, особого выбора им не оставляли.
Команда ушла, накопители взвыли, выбирая из балба остатки диссипированной энергии ложного вакуума.
Тут же показались между багровой мерцающей ряби ходовых огней и первые слабые, словно колышущиеся на ветру отпечатки знакомых созвездий. Это уже вовсю надвигалось на них взбаламученное неуклюжей тушей «Эпиметея» зеркало файервола.
С шумом, плеском, фейерверком и прочими сопутствующими эффектами астростанция валилась в физику. Если они хотели прибыть незаметно, это был не тот случай.
Бум!
Ударные волны квантовой запутанности ушли в пустоту. Тут скоро станет жарко, очень жарко.
Законы неубывания энтропии — самые строгие законы этой вселенной. Строгие и мстительные.
Гемисфера буквально на глазах набухала угрозой.
«Эпиметей», забрасывайте якоря и срочно ложитесь в дрейф.
Как же Ковальскому надоело, что им постоянно все командуют.
Но что делать, он послушался. Так, где же это они? Ага. Ближайший слабенький красный карлик уютно мерцал в пятнадцати тиках справа по борту. Замкнуть на него якорь было проще простого. Энергия вновь заурчала в воротах накопителя.
А теперь-то чего?
Иду к вам, сохраняйте текущий курс.
Да они никуда и не…
Мысль Ковальский не додумал. Всего в паре километров от астростанции пронеслась крылатая тень. Тишина. Ни единого побочного каскада. «Лебедь» покидал дип так, будто из него был только что рождён. Впрочем, это была почти что правда.
Рядом с этим совершенным творением летящих террианские крафты смотрелись неуклюжими страшилищами, сущим недоразумением, едва ли не по чьей-то ошибке оказавшимся способным покорять большой космос. Это тоже была почти что правда.
Обе успешные попытки покинуть субсвет были людям дарованы. Излучатель, отправивший в первый и последний полёт легендарный КК «Сайриз», явился вместе с Ромулом как бы ниоткуда. Ни одна из достоверных версий его происхождения так и не была ничем подтверждена. Но истинно дарёным был тот математический трюк, благодаря которому люди совершали теперь активные прыжки вдоль Шпоры Ориона или Сектора Сайриз, как населённую её часть теперь предпочитали именовать в официальных документах картографы Квантума. Смертельный трюк, неминуемо вызывающий в небесах яростные волны эхо-импульсов.
Так завершался круг хитроумной ловушки, в которую попало человечество.
Если бы не спасители, человечество бы погибло, но если бы не спасители, оно не знало бы и угрозы, а значит, не нуждалось бы так остро в защите от оной.
Бойня Тысячелетия была последней попыткой людей сбежать, вырваться из этого порочного круга. Но и она не удалась, лишь вызвав вдоль границ Сектора череду яростных космических баталий с тем самым врагом, от которого наш вид якобы спасли летящие.
Спасли да не спасли. Боевые крафты продолжали гореть, Фронтир оставался тюрьмой, внешний космос не переставал быть смертельно опасным.
Совсем иначе чувствовали себя в нём летящие.
Чтобы в этом убедиться, достаточно было взглянуть на то, как проецировался «Лебедь».
Лёгким, грациозным движением космическая птица появлялась из фрактального небытия, поскольку сама и была подобным фракталом. Цельным, единым, монолитным сплетением особой полевой структуры материи, без малейшего изъяна, зато с безумным количеством заложенных в неё симметрий. «Лебедь» не ломился сквозь границу файервола, но бережно, едва ощутимо просачивался через неё, почти не нарушая статистических законов физики, а значит, не вызывая на себя огонь барража в точке обратного проецирования.
Согласно подсчётам инженеров Квантума, эффективное сечение «Лебедя» в шестимерии дипа составляло не более полутора процентов от показателей самого крошечного человеческого разведсаба, способного к активному прожигу, и это при сухой массе корабля в добрых полторы сотни килотонн, почти третий ранг по классификации Адмиралтейства, и при энерговооружённости, недоступной никакому из когда-либо построенных человечеством кораблей.