И Чо Ин Сон откликнулся. Мигнул зелёный огонёк установки когерентного запутывания.
— Коллега, вы сегодня как будто не в форме.
— С чего вы так решили?
— Да тут, считайте, весь сектор наблюдал за вашими, хм, эволюциями.
— По вашему мнению, я был неправ?
— Когда решили не пропускать? Разумеется, правы. Предупреждение было, аварийный маячок не был активирован, принятие решения остаётся на контроллере. Но я не об этом.
— А о чём же?
— Вы могли опознать энерговооружённость «Лебедя» ещё на подходе, его курсограмму ни с чем не спутаешь.
— Хм. И правда. Ваше замечание весьма уместно, коллега. Видимо, я действительно не совсем в форме. Знаете, эти затяжные три года без единого пролёта кого угодно сделают овощем.
— В любом случае, поведение капитана «Лебедя» было неразумным даже для Воина. Я бы на вашем месте немедленно написал жалобу в Адмиралтейство и Конклав.
— Если это был Воин.
— Что вы имеете в виду?
— Не удивлюсь, если это были спасители.
— Ясно. Ну, с них станется. Спеси — вагон. В любом случае, не переживайте. Быть может, вам нужна смена раньше графика? Отдохнёте, подлечитесь.
— Да, вы знаете, пожалуй, это хорошая идея, благодарю за подсказку. До связи.
И отключился.
А идея со сменой была неплохой. Но дело не в том, что Ли Хон Ки был не в форме.
Да, он устал. Но он устал не от кажущегося ничегонеделанья. Контроллеры Цепи по природе своего искусства предпочитали тишину и уединение. Он устал быть пассивным наблюдателем.
Он ничего не решал, как и всё остальное человечество.
Мастер, в руках которого трепетала вся неудержимая мощь Барьера, был беспомощен перед завтрашним днём хотя бы потому, что эти его руки ничего не могли изменить. В их власти было лишь вновь и вновь пытаться отсрочить неизбежное. Однажды кто-то из них ошибётся, но дело не в этом. Не расшибленный о грань Барьера корабль, и не смеющиеся над ними летящие когда-нибудь станут их общей проблемой.
Однажды придёт волна, с которой ни один контроллер на свете не справится. И тогда человечество погибнет в огненном вале угрозы.
Если верить квантовой природе дипа, в каком-то смысле — оно уже погибло.
И шестимерный вероятностный компас продолжал крутиться в поисках неизбежного — полновесной единицы, у которой гибель будет неотвратима.
Это чувствовали все контроллеры, но помалкивали. Это было не принято обсуждать. Считалось, что за подобные теории безоговорочно списывали на берег. А контроллеру без бакена нельзя. Это как скрипач без скрипки или пианист без рояля.
Но что-то делать было нужно.
Три года как не только у Ворот Танно, но и на всём периметре Сектора Сайриз фактически замерла жизнь. Попытки выйти за пределы Фронтира прекратились как силами Адмиралтейства, так и каргокрафтами Квантума. И не надо рассказывать, что дело в последствиях финнеанского мятежа, нет, все будто затаились, ожидая чего-то ещё более страшного. События, в сравнении с которым даже Бойня Тысячелетия покажется детской дракой на заднем дворе.
И этот внезапный пролёт «Лебедя» был неспроста.
Что там, за пределами Барьера, скрывалось такого, что потребовало столь внезапного к себе внимания?
Ли Хон Ки приказал кволу будить сменщика, а сам принялся собираться.
Да и что там тех сборов.
Ссыпать камни в холщовый мешочек, разобрать и сложить подставку под гобан, проследить, что все логи записаны на кристалл, способный пережить прыжок Сасскинда.
Всё, финита.
Каждый бакен Цепи снабжён аварийным контуром, который автоматически активирует миграцию бакенов-дублёров для перехвата управления рёбрами додекаэдра, если один из них на время замолчит. Машина надёжная как атомные часы.
А ещё на нижнем уровне располагались три спасбота для сменного персонала.
С возможностью автономного проецирования и накопителем на обратный прожиг.
Что ещё требуется ищущему правды контроллеру?
Знать бы только, что за правду он ищет.
Пока Ли Хон Ки знал одно. Во время того барража, после которого воякам пришлось бежать без оглядки, что-то случилось. Ещё до всякой триангуляции. С этого можно было начинать.
Так вот что его преследовало всё это время.
Аматоры Квантума и Адмиралтейства полезли своими куцыми умишками решать загадку, которая им не по зубам. Если кто в Секторе Сайриз и владел искусством управления энтропией, то это контроллеры Цепи, а не всякие там вояки да белохалатники. Загадка фокуса, его триангуляции и последующего исчезновения требовала к себе иного подхода. Подхода тонкого музыканта, чувствующего свой инструмент буквально кончиками пальцев.
Если существовал на свете способ изловить вновь запропавший источник сбоя космической статистики, то он всё это время был в руках у Ли Хон Ки. Цепь и порождаемый ею Барьер были ловушкой для энтропии, а значит, универсальным её детектором.
Что ж. Приступим. Тонкие пальцы Ли Хон Ки звонко хрустнули, разминаясь.
Глава II. Коллапс (часть 5)
Советник Е уже второй час кряду с обыкновенно угодливым выражением лица выслушивал, как оба посланника Чжана продолжают очередной раунд своего бесконечного спора.
Спор этот каждый раз был донельзя принципиальным и всегда происходил по одной и той же несложной драматургической схеме, идеально отрепетированной, многократно обкатанной и потому заведомо безуспешной.
Сначала Лао-Чжан, решительно входя в кают-кампанию, произносил некую многословно-полновесную, явно подготовленную заранее и потому непереносимо-занудную речь, переполненную замысловатыми метафорами и цитатами из классиков древней поэзии, весь смысл которой зачастую сводился к какому-нибудь простенькому и донельзя высосанному из пальца аргументу, почему именно его, Лао-Чжана, следовало считать единственно первородным посланником Чжан Фэнанем, в то время как его оппонента Да-Чжана обратным образом следовало развенчать, низложить и разжаловать до бесполезного бэкапа, каковому дубликату по итогам прослушивания вышеизложенной речи следовало с повинной головой и глубокими извинениями немедленно отправиться в ангары долговременного хранения, где благополучно почить до лучших времён в соответственном его статусу и весу биосаркофаге.
Как только у Лао-Чжана заканчивался воздух в лёгких, слово тут же брал Да-Чжан. Его речь была не менее цветиста, аляповата, гротескна и полемистична. Он бросал в оппонента ещё более изощрёнными метафорами, ещё более редкими цитатами (отчего порой начинало казаться, что автор их только что выдумал), сыпал ещё более витиеватыми силлогизмами и апориями, ещё сильнее брызгал слюной на собеседника и ещё выразительнее размахивал пухлыми руками у того перед носом.
Дальнейший спор о первородстве быстро переходил в партер, где оба посланника, вырывая друг у друга мятые пачки рукописных листов и поминутно тыча друг друга в них носом, принимались за доказательства «от авторства», приводя в качестве аргументов цитаты из себя (и находя оные цитаты великолепными образчиками риторического искусства), а также нахального конкурента (попутно упрекая оного в эпигонстве и банальном списывании).
Завершалась апория всегда одинаково, в какой-то момент один из оппонентов срывался на визг, после чего уже оба обнаруживали себя катающимися клубком на утилитарно-металлической палубе станции. В воздух летели клочья сальных волос и оторванные полы шёлковых ханьфу. Всегда одинаковых. По вящему недоразумению Да-Чжан и Лао-Чжан, не сговариваясь, одевались с утра строго в один и тот же наряд, при этом ежедневно их меняя в тщетной попытке выделиться. Таким образом, в потасовках с каждым разом страдали всё более дорогие платья.
Так никакого гардероба не напасёшься, вздыхал про себя Е Хуэй, но в драку не лез, этих разнимать — себе дороже. Не так у него весовая. Рано или поздно сами угомонятся. Скорее рано, при таком солидном телосложении много не навоюешь.
Когда драчующиеся, утирая пот с распаренных лбов и тяжко дыша, всё-таки расползались по углам кают-кампании, наступало время советника.
Он выступал вперёд, мановея белым полотенцем в роли своеобразного рефери на ринге, мол, ничья, мон шеры, боевая ничья!
Самим мон шерам при этом, согласно своеобразно сложившемуся кодексу чести в подобного рода перепалках, предоставлялась возможность сохранить лицо, сделав вид, что ничего не случилось, никто не терзал чужую плоть в попытке самоедства и не выкрикивал при этом слов, недостойных не то что уст, но даже и ушей посланника Чжана.
Деловито подбирая разбросанные по полу рукописи, Е Хуэй каждый раз удивлялся, насколько и правда было похоже. Дело даже не в почерке — начертания иероглифов можно подделать, это именно что писал один и тот же человек, со своими уникальными комплексами и сверхидеями, навеки отпечатанными опытом прожитых лет в нейронных связях высших нервных центров. Оба посланника, как и всякий представитель касты Юньсюйцзу, были умны и впечатляюще образованны, и если бы не высокое положение в иерархии Янсин, пожалуй, вполне сошли бы за неплохих собеседников — едких, ухватистых, не лезущих за словом в карман и вполне способных на яркие прозрения, но вот так, столкнувшись нос к носу со своим отражением в зеркале, они словно бы взаимно аннигилировали все и всяческие свои достоинства, демонстрируя всем вокруг исключительно собственные чванство и спесь.
Вот и сейчас, оба посланника, едва взобравшись как ни в чём ни бывало в кресла на противоположных концах помещения, тут же принялись раздавать указания:
— Пришли ли уже результаты проб с Эру?
— Где результаты генетической экспертизы?
Говорили они всегда наперебой, но советник Е уже привык разбирать эту словесную кашу, не переспрашивая.
— Никак нет, ожидаем, связность трасс в квадранте Ворот Танно оставляет сейчас желать лучшего.
— Так поторопите их, советник!
— Сяо-Е, вы меня разочаровываете, куда делась ваша проактивная позиция?
Сяо-Е, «малыш Е», так его называл только Да-Чжан, Е Хуэй за прошедшие месяцы понемногу начинал находить у этих двоих всё больше мелких различий. Право дело, если эти близнецы и разошлись когда-то, это случилось не так уж давно.