Интересно, у штаб-капитана правда хватает воображения обсуждать его дурацкую идею всерьёз?
«Думаете, откроют заградительный огонь на подходе?»
«Обязательно откроют. Во всяком случае, я бы открыл».
Да, штаб-капитан бы открыл, в этом старпом ничуть не сомневался.
Отключившись, старпом Коё внезапно ощутил непереносимый контраст между грациозным, слаженным манёвром уходящего флота, и собственным раздёрганным, противоречивым состоянием.
Они так долго стояли друг напротив друга, что старпом уж почти позабыл, как когда-то Лидийское крыло ощущалось единой стеной, в котором каждый вояка знал своё место, а вместе они составляли идеальное орудие по борьбе человечества за свободное перемещение в пространстве, по борьбе со злокозненной угрозой и предательской шевелёнкой.
Все эти кэрриеры, лямбда-классы и корабли меньших рангов некогда воспринимались частью тебя. И вот теперь они уходят и даже не говорят последнее «прощай».
Что случилось в глубинах космоса такого, что заставило упёртого адмирала Таугвальдера снять блокаду, которая длится вот уже более трёх субъективных лет?
Нет, стоп.
Это замкнутый круг. Можно гадать сколько угодно, но всё равно никогда не угадаешь. Навигаторов учили никогда не опираться на свою интуицию, и уж тем более на мифическое «чутьё». Основой для директив того, кто занимал ложемент в рубке управления, могли быть только сухие, твёрдые факты. Фактом покуда было лишь происходившее непосредственно в глубинах гемисферы. Флот уходил. Возможно, они узнают когда-нибудь, почему и куда. А может быть, эта тайна навеки сгинет в черноте космоса, пожравшего уже миллионы подобных тайн.
«Говорит Капитан Коё. Приказ по крылу, миграция в заградительное построение «тессеракт» в направлении на точку Лагранжа L2, крафтам в доках быть готовыми к экстренному уходу, «Альвхейм» — докование не завершать, начать отход в маневровую зону до особых распоряжений, «Тсурифа-6» — выбрать накопители на полную, готовьтесь к резкой потере энерговооружённости. Всем по местам стоять. Боевая тревога».
А вот теперь суета в навигационном канале приобрела должный масштаб, в точности согласно градусу происходящего на тактике.
«Старпом, уверен?»
«Апро, сорр, уверен».
Что ж, он сделал то же, что сделал бы майор Акэнобо, если бы до сих пор присутствовал на борту.
Осталось молча наблюдать, как флот уходит, а остатки его из последнего чувства флотской гордости вытягиваются во фрунт и готовятся отдать последний салют.
Как он там сказал, «приказ по крылу?» От Лидийского крыла осталось восемь ПЛК.
Что ж. На что-то этого хватит.
Их всех, оставшихся здесь.
Замыкающий крафт адмирала Таугвальдера врубил прожиг и ушёл на прыжок, оставив за собой привычное гало черенковского излучения. Линзирующая проекция балба тотчас схлопнулась, вернув окружающему космосу первозданную недвижимость идеально-плоской метрики пространства.
Фигуры расставлены на доске. Осталось только сделать первый ход.
Штаб-капитан спросил старпома Коё, уверен ли тот. Ни черта космачьего он не уверен. Но лучше потом выглядеть дураком, чем оказаться не готовым к тому, что вполне мог предугадать.
«Флот прикрытия, это оператор Риоха-пятый, ближайший бакен только что подтвердил, на нас что-то сыплется».
Как хорошо и приятно оказаться правым. Впрочем, это не отменяет вопроса — почему, собственно, ушёл флот. Если и когда на «Тсурифу-6» движется что-то опасное, на то и построена Цепь, чтобы совершающий прыжок Виттена навеки остался запутанным клубком суперсимметричных частиц в недрах дипа. Если же прыжок окажется пассивным, то никакая ледяная глыба, даже свались она адмиралу Таугвальдеру прямо на голову, не заставила бы CXXIII флот отступить без боя, оставив станцию один на один с врагом.
Все возможные версии не бились с реальностью. Впрочем, так или иначе, теперь-то они точно не останутся без ответов на свои вопросы так уж надолго.
Рявкнул и погас проксимити-алерт.
Субсвет треснул, в образовавшуюся от удара извне прореху проникли сперва первые искры, а потом уже и полились целые водопады каналов распада.
Из недр дипа на них именно что сыпалось нечто несусветное.
Яркий золотой шар астростанции в эти мгновения представлялся новорожденным солнцем, спросонья погружённым в спутанные патлы собственных протуберанцев.
И всего-то?
Старпом уже потянулся отменять боевую тревогу, но в последний момент застыл.
Это был групповой прожиг.
За пропавшим «Эпиметеем» потянулись тени других крафтов.
Им не было конца.
И профили их гемисфера не узнавала.
Глава II. Коллапс (часть 8)
Судья почти не покидал своей каюты, не испытывая по этому поводу ни малейшего дискомфорта.
Это Даффи со своими ребятами, казалось, не мог усидеть на месте и минуты, то и дело срываясь по очередной наводке в поисках новых свидетелей и зацепок. Так они видели свою роль во всём этом.
Но Судья не разделял их служебного рвения.
Поневоле лишившись своих глобулов, команда Даффи всё равно оставалась верна старым привычкам. За время службы маршалами Фронтира они приучились рассчитывать только на себя — на удачу, крепкие кулаки и богатое воображение. Им казалось, что если они что-то упустят в этом деле, оно навсегда останется сокрытым для будущего суда, а потому не могли себе позволить пасовать ни перед какими трудностями или полагаться на то, что люди вокруг разберутся без них. Потому они даже не замечали, как с каждым новым кусочком этой головоломки они всё глубже увязают в отвалах неподтверждённых гипотез, противоречивых свидетельств и сомнительных утверждений.
Это с самого начала выглядело тупиком.
Как можно отыскать чью-либо правоту там, где сама информационная карта мира со сверхсветовой скоростью ежесекундно разбегается прочь, туда, за границы горизонта событий, и ни один из персонажей этой затянувшейся драмы не был способен охватить и малой толики всего случившегося.
Любая попытка составить единую причинно-следственную цепочку событий, разнесённых во времени-пространстве на декапарсеки и годы декогеренции, противоречила самим постулатам теории относительности. То, что для одних участников представлялось прошлым, для остальных могло оказаться лишь возможным и, порой, далеко не всегда достижимым будущим. Сверхсветовые перемещения и сами по себе были нарушением законов причинности, но сверхсветовое информационное сообщение несмотря на эффект запаздывания декогеренции заведомо превращало любое следствие в ерунду, над которой хотелось не смеяться, но плакать.
Судья и сам бы никогда не взялся вести такое дело, в котором убийца мог действовать из мести к человеку, чьи поступки ещё не превратились в повод для подобной мести просто потому, что ещё не проникли в обратный световой конус мстителя.
Ерунда. Это всё была какая-то ерунда.
Судья с самого момента своего первого знакомства с этим делом начал задаваться одним единственным вопросом — зачем? Зачем он здесь, самозваный Судья в отставке, пребывающий в невольном инкогнито вершитель судеб, которому никто не давал прав ничего вершить. Вы нам нужны не как Судья, а как свидетель, твердил ему эффектор Соратника Улисса, но принять этот сомнительный постулат было довольно непросто, и случившееся после прибытия на станцию лишь ещё больше подстёгивало изначально возникшее недоверие.
Буквально каждый, кто остался на борту мятежной «Тсурифы-6» по окончании всех ключевых событий трёхлетней давности, и уж тем более каждый, кто оказался здесь позже, на поверку выходил никаким не ещё одним свидетелем, но всё новым и новым соучастником или, по крайней мере, подозреваемым в этом деле. Даже просекьюторы и даже самозваный Судья. Все они были под подозрением, поскольку каждый из них так или иначе темнил или же так или иначе представлял заинтересованную сторону конфликта.
Ни о каком справедливом и беспрестанном правосудии тут не было и речи.
Что же до собственной роли свидетеля… с этой иллюзией Судья расстался куда позже. Лишь долгое время наблюдая, как мечется Даффи, он сумел прийти к резонной мысли: если они и могли стать чему-то свидетелями, то лишь пребывая на своём месте, говоря от собственного лица и участвуя лишь в тех событиях, что его касались.
Любая попытка объять необъятное была заранее обречена на провал — и ребятам Даффи ещё суждено было осознать всю тщетность своих попыток, лишь только был открыт тот ящик Пандоры — саркофаг ирна. Судья же прозрел куда раньше, когда в его руки попал архив записей «Тсурифы-6». Точнее, не так.
Сначала он утонул в этом архиве, с головой погрузившись в тысячи часов рутинной частной жизни случайных пассажиров огромной станции. Они ели, спали, молились, бродили по пешеходным галереям, что-то настраивали, ремонтировали, демонтировали или устанавливали. Попросту проживали ещё один день своего субъективного времени жизни.
Это фактологическое обилие обрушивалось на Судью подобно грозному водопаду, предварительно разогнанному до околосветовых скоростей, чтобы само течение времени в нём застыло, сверкая множеством недвижимых граней там, где раньше сумбурно шумел беснующийся поток. И только тут Судья смог уловить тот самый, давно мучивший его подвох.
Главным следствием нарушения закона причинности, которое всплывало в любых математических выкладках теоретиков, становилось дублирование самого события. Одно и то же фактологическое утверждение, лишь только обретая способность заделаться собственным следствием, тут же расщеплялось на множество квантово-запутанных суперпозиций. Не Каин убил Авеля. И даже не Авель Каина. А оба они разом стали убийцами и жертвами, живыми и мёртвыми одновременно, и одновременно же множественными во всевозможных лицах. Отцы, дети, прошлое, будущее, зло и добро расщеплялись на глазах в самоподобную фрактальную пену.
Сперва судье начало казаться, что он так потихоньку сходит с ума, запершись в своей каюте. Но тут же он смог воочию убедиться в обратном.