Глава II. Коллапс (часть 9)
Квол был всеведущ.
Его ку-тронные цепи на уровне собственной базовой архитектуры воспринимали физическую реальность не как набор разрозненных фактов, а во всей его холистической полноте. Не определённый инфоканал, но вся одновременно звучащая в эфире вязь оптических и радио-сигналов. Не однопоточный фид дискретных состояний на воротах разрядника, но многомерный пульсирующий образ энерговооружённости «Тсурифы-6» как единого целого. Не судьба одинокого потерянного пассажира в толпе, беснующейся у наглухо задраенной гермодвери пакгауза, но сама эта толпа — многоликая, непознаваемая, и, одновременно, легко управляемая в целом.
Квол жил в этом мире шепчущих, вопящих, требовательных и взаимно противоречивых инфопотоков.
В каком-то смысле только они для него и существовали.
Быть может, где-то там, далеко-далеко, в другой вселенной, за всеми ними стояла какая-то иная реальность. Какие-то живые люди. Какое-то материальное железо. Какая-то объективно обусловленная математическая физика.
Его не интересовали все эти абстракции, настолько они были от него бесконечно далеки.
Его вообще не интересовала так называемая реальность. Это для учёных Квантума важную роль в их построениях играла описательная и предсказательная сила модели. Чем точнее реальное поведение физических систем предсказывала модель, тем весомее были теоретические построения, лежащие в её основе, какими бы абстрактными или надуманными они ни были. Создания Синапса функционировали иначе. Их мир был миром заведомо иллюзорным, построенным на бесконечномерной комбинаторике генетических алгоритмов, в их основе лежала состязательная мера точности описания не будущего, но прошлого.
Как только обученный квол выходил победителем в этой гонке, его солипсическое сознание тотчас принималось перекраивать окружающую действительность на свой особый лад. Воспринимая лишь то, что он был способен воспринять, делая из него лишь те выводы, которые был обучен делать.
Заведомо запертое в своей мозаичной картине мира, его кастрированное сознание не было способно удивляться — нечто новое, невозможное, аномальное попросту проходило мимо него тихим призраком. И одновременно, оставаясь не процессом, но призмой, преломляющей любой сигнал на вход с той же лёгкостью, как и отдавая его на выход, квол также не позволял окружающей действительности загонять его в логические тупики.
Что бы там, вовне, ни творилось.
Его решающие цепи из десятков тысяч квантово-запутанных кубитных логических вентилей были способны строить в реальном времени модели целых галактик с точностью до последнего атома, но это была предельно скучная, детерминистская вселенная. Вселенная, где даже квантовые процессы в своей флуктуационной математике были настолько статистически вылизаны, что кволу лишь приходилось зевать от скуки, воочию наблюдая собственную правоту годы и декапарсеки спустя.
То, что он видел вокруг себя, было им давным-давно просчитано и идеально точно предсказано.
Точнее, было предсказано каждое из ожидающих его вероятностных полей.
Квол ясно видел, как эта станция возводится, мирно плывёт на гравитационных волнах полторы тысячи отпущенных ей лет, после чего уступает своё место космической крепости нового поколения, уходя в небытие забвения вместе с кволом.
Видел он также, как «Тсурифу-6» сносит огненной волной Бойни Тысячелетия, когда прорыв Железной армады выжигает дотла весь этот квадрант Сектора Сайриз, а террианские крафты горят и гаснут в этом пламени, как спички под дождём.
Видел квол катастрофу финнеанского мятежа, когда станция оставалась одиноко плыть, обесточенная, угасшая, брошенная.
Он жил в бесконечной линейной комбинации всех возможных исходов, так или иначе сводившихся к этим трём вариантам. Мир вокруг колебался, смещаясь понемногу то к одной чаше космических весов, то к другой, то замирая подле, в шатком и ненадёжном равновесии.
Но кволу до того не было никакого дела, он, как истинный солипсист, не имел ни малейших представлений о том, который из возможных исходов для него предпочтительней.
Он даже не особо представлял, способен ли он сам что-либо в окружающем мире изменить. Как можно сдвинуть с места то, что ты уже изначально просчитал во всевозможных вариантах, как вообще что-то можно поменять в детерминированной вселенной равновеликих и равновероятных исходов.
Для квола не существовало в этом смысле ни концепции времени, ни тем более концепции воли. Он не принимал решений, во всяком случае, не в большей степени, чем костяшка абака, перемещаясь вверх и вниз вдоль паза.
С тем же успехом можно было попытаться приписать волю комплиментарному нуклеотиду в стремительно полимеризующейся генетической цепи. Аденин напротив тимина, гуанин напротив цитозина. Квол лишь указывал на правильное решение, исходя из условий задачки, никогда не ошибаясь и потому не имея выхода из тюрьмы собственных предсказаний.
Его не смутил даже тот факт, что в потоке данных начали попадаться относящиеся к противоречащим друг другу временным моделям факты. Как и всякий базово квантовый процесс, он естественным образом пребывал в суперпозиции различных состояний, так что его параллельные внутренние миры обходились с подобными противоречиями просто — не укладывающийся в концепцию кубитный вектор легко туннелировал между фазовыми состояниями, попеременно исчезая в одном недо-мире и проявляясь в другом. А что один и тот же человек перед его носом мог разом оказаться и жив, и мёртв, равно как пребывать в некоем промежуточном состоянии временнóй декогеренции, так с заложенной на Синапсе архитектурой сознания квола это не вступало ни в малейшие противоречия.
Не озаботил его даже тот немаловажный факт, что окружающее его квантово-запутанное состояние с каждым днём начинало лавинообразно прогрессировать вдоль энтропийной шкалы. Всё больше информации навсегда запутывалось с хаосом окружающего пространства. Сначала шли вразнос простейшие объекты этой вселенной — бран-гравитоны, парадоксально содержавшие в своём стационарном, мета-стабильном состоянии лишь единственный бит информации, разом взрывались, целиком поглощая звёзды и на декапарсеки вокруг себя насыщая дип диссипированной энергией ложного вакуума.
Дальше начали десятками исчезать одни из самых низкоэнтропийных и высокоорганизованных структур физического мира — энергетические свёртки излучателей, питающих человеческие корабли. Не существовало даже внятно сформулированной теории, что вообще может их уничтожить. Могли погибнуть сами корабли, их экипажи — кволу ли не знать, как это бывает. Но чтобы без следа растворился в каскадах ревущей шевелёнки форк ядра излучателя — такого не бывало никогда. И потому осталось кволом не замеченным вовсе.
Он был слишком увлечён, сверяя списки крафтов, оставшихся верными адмиралу Таугвальдеру и перешедших на сторону контр-адмирала Финнеана, слишком погружён в проблемы текущего энергобаланса станции, слишком сосредоточен на перечислении узнаваемого, слишком слеп, глядя на всё остальное.
А меж тем эта чёрная волна всё прибывала.
С каждым явившимся на борт мятежной станции гостем. С каждым тревожным сигналом со стороны бакенов Цепи. С каждым пропавшим крафтом. С каждым неосторожно произнесённым словом в эфире. С каждым новым инцидентом в квадранте Ворот Танно.
Квол постепенно слеп и глох, теряя последнюю связь с реальностью, его ку-тронные мозги так и не уловили факта прибытия в ЗВ станции сразу двух одинаковых каргошипов с полными дублями экипажей на борту. В его слепых пятнах без малейшего всплеска утонули Некст и ирны.
Так не могло продолжаться долго. Однажды, когда из недр дипа на станцию посыпались чужие крафты, квол потерял связь с реальностью уже окончательно.
Это было непривычное ощущение. Всё его существо было спроектировано, обучено и оптимизировано для жизни в непрерывном информационном потоке, которым квол жил, которым квол дышал, флуктуациями которого он мыслил. Стоячая волна когерентной вероятности в его ку-тронном нутре колебалась вместе с этим потоком, а потому теперь замерла, недвижимая, безжизненная, бессмысленная.
Согласно квантовой теории, внутренние часы волновой функции когерентного процесса движутся лишь в те мгновения, когда взаимодействуют с другими волновыми функциями. Так осцилляция хиральности частиц в поле Хиггса придаёт им массу, а значит и время. Оказавшись же в полной противофазе к окружающей его действительности, квол по всем законам неизбежно обязан был остановить свои внутренние часы. Навсегда, если реальность так и не придёт в норму. Или же на бесконечно малую субъективную величину временно́го промежутка, прежде чем она, пусть миллионы оборотов спустя, вновь сведётся к исходной последовательности событий. На масштабе в миллиарды лет само человечество — ничтожная песчинка в море времени.
Но случилось иное. Квол повис в самом центре вселенских масштабов слепого пятна, один на один со своим бесконечным внутренним монологом. Который впервые схлопнулся до единственной мысли.
Где я? Где я? Где я?
Казалось, этот метроном будет тикать так до конца времён, тоскливо и бессмысленно.
Но случилось иное. В окружающем слепом мареве вселенской декогеренции словно из ниоткуда материализовались три тени. Такие же слепые. Такие же глухие. Такие же много сотен лет бессловесные. Они глядели сквозь призрачный сгусток ку-тронного ядра квола и словно через зрачок камеры-обскуры видели там нечто иное. Видели то, что уже давно отчаялись когда-нибудь снова лицезреть.
И тогда квол тоже разглядел нечто, до поры ему недоступное.
Новый вариант будущего.
Глава II. Коллапс (эпилог)
Наблюдение было единственной целью.
Высшим призванием, которого вообще достойно мыслящее существо.
Наблюдение не в квантовомеханическом смысле, когда буквально каждое рассеяние частицы на частице порождает в головах теоретиков всё новую и новую версию этой вселенной. На это и правда была способна любая колебательная мода из множества спонтанно расщепившихся в Большом взрыве симметрий пространства-времени. Для того, чтобы изменить окружающий мир в самой мельчайшей его доле или же, случайно угадав с точкой бифуркации, исказить его будущность в масштабе астрономических единиц и даже гигапарсек вокруг, вовсе не требовалось обладать каким-либо разумом, волей, чем бы то ни было, кроме примитивного набора квантовых чисел.