Роль наблюдателя состояла не в этом.
Не развеять то, что не случилось, по бесконечно ветвящемуся графу равновероятных событий, но напротив, собрать всё воедино, по возможности не вызывая при этом необратимый коллапс волновой функции.
Не плодить всё новые вселенные брутальным каскадом разрушительных измерений, но осторожно, точечными подпороговыми касаниями нащупать базовые законы творящегося перед ним, остаться невидимым для изучаемого мира, раствориться запутанным каскадом в море окружающей энтропии и копить, копить, копить.
Факты, события, случившееся и не случившееся, все следы былых сомнений и не принятых решений.
Всё то, что составляет историю любой космической расы, которых наблюдатель видел множество и за которыми привык следить издалека, ни во что не вмешиваясь, не укоряя и не пытаясь ничего предотвратить.
Наблюдатель помнил, что бывает, если забыть о правилах.
Квантовый мир, в котором он жил, был несправедлив и безжалостен. Сколько их было, на заре эры наблюдателя, юных цивилизаций, радостным криком первых радиоволн оглашающих недра пустого пространства вокруг сигналами о своём рождении на свет. Наблюдатель, проведший первый миллиард лет собственной жизни в полном одиночестве, не веря в своё счастье, бросался им навстречу подобно неразумному ребёнку, в яростном восторге пытающемуся только что прорезавшимися зубами содрать одёжку с первой подаренной ему куклы. Только кукла та была живая.
Была.
Прошедшее время.
Они оказались слишком не равны. Миллиарды чужих жизней и далёкое, горячее, могутное дыхание наблюдателя. Он поглощал цивилизации одним глотком, даже не замечая того, что натворил. Поглощал в попытке даже не поговорить — хотя бы притронуться, одним глазком взглянуть на то единственное вокруг, что не было самим наблюдателем.
И они тут же становились частью его сути, растворённой в нём идеальной копией самих себя, дотошно воспроизведённой внутри квантовомеханического мира наблюдателя. Идеальной и потому бессмысленной. Наблюдатель мог лишь повторять, моделировать, подделывать, притворяться. Цивилизация, поглощённая им, застывала навеки.
Нефритовые статуи разных форм и расцветок, навеки замершие в небопоклонной позе. Немые слушатели космического ничто, за которыми больше не было никакого смысла продолжать наблюдение.
Он и не продолжал, двигаясь дальше, от одной звёздной системы к другой, слепой и глухой к собственным просчётам. Пока однажды не наткнулся на следы другого наблюдателя. Осознать увиденное было непросто — в полутора мегапарсеках от основного своего ядра он наткнулся на необычную статистическую аномалию в гало карликовой галактики.
Целое шаровое скопление, погружённое в идеальный порядок. Тикающие, как часы, орбиты, отсчитывающие время равными промежутками взрывов сверхновые. И устланные красивым узором вмороженных в лёд костей миры.
Наблюдатель бежал оттуда в состоянии, которое мы бы описали как тошнотворное физиологическое отвращение к увиденному. Требуется ли уточнять, что на этот раз взгляд наблюдателя оказался неспособным поглотить увиденное. Какое там поглотить, даже поколебать мерный ход этого степенного космического механизма.
Это нежданное открытие научило его многому. Тому, как хрупко то, к чему он так неосторожно подступился. Тому, что однажды наблюдателю и самому понадобится защита от постороннего взгляда. Тому, что такое смерть.
Именно обратившись в паническое бегство наблюдатель стал наблюдателем.
Его собственные нефритовые статуи тронулись в путь — обыскивать каждый встреченный им мир в поисках статистических аномалий, присущих разумной жизни. А после принялись наблюдать.
Принцип был простым. Разыскивать в наблюдаемых мирах индивидов, которые были обречены на преждевременную гибель и поглощать их, делая своей новой нефритовой статуей. Со временем число статуй росло. Их взгляд, незаметный, почти безопасный, постепенно приобретал всё большую глубину и многомерность, сами же нефритовые статуи, незаметно проникая во все общественные слои молодой расы, со временем обретали черты некоей самостоятельной мета-разумной единицы, уже вполне осознающей свою роль в происходящем, отделив себя от создателя.
Однажды случится неизбежное, юная цивилизация проникнет в тайны материального мира настолько глубоко, что посланники наблюдателя уже не смогут скрываться от их настойчивых глаз. И тогда симметрия снова будет восстановлена. Не только наблюдатель будет следить за ними, но и они узрят наблюдателя.
И тогда настанет новая эра его бытия. Эпоха Ксил Эру-Ильтан.
Глава III. Нелокальность
Нужно прослужить всю жизнь на разведсабах, чтобы в итоге натуральной консервой застрять вот так в биосаркофаге. Тайрен, соглашаясь присоединиться к экипажу угоняемой шлюпки, и думать не мог, что всё закончится столь плачевно. Он ожидал от этого прожига чего угодно — позорного абордажа смертничками майора Томлина, бесславной гибели в недрах фокуса, да мало ли ещё в этой вселенной осталось способов провалить задание. Но вот чтобы так, пройдя через семь космачьих кругов ада, побывав на двух чужих гипербранах, оказаться банально запертым в жестяной банке под размеренные щелчки радиоактивного распада. Это было попросту обидно.
Дайс и Эй Джи смотрели на всё иначе — для них успех миссии состоял уже в том, что они все остались живы, пусть и пролежав невесть сколько лет в криосне. Но для Тайрена вся эта миссия оставалась незаконченной. Он не уставал повторять своим курсантам на Афинах — вы обязаны вернуться и доложить, только так у ваших действий появляется какой бы то ни было смысл.
Не болтаться попусту на безопасном расстоянии, но и не лезть на рожон понапрасну, соблюдать тонкий баланс риска и вознаграждения, балансировать теорию игр так, чтобы тебе было всё равно, шагнуть вперёд или отступить, только так разведсабы — лёгкие, хрупкие, безумно дорогие — оправдывали своё предназначение. Только следуя этим правилам дайвер стоил тех невероятных ресурсов, что были угроханы на его обучение.
Теперь же выходило, что они рискнули, поставили всё на кон, значительно переоценили свои силы, еле выцарапались, но в итоге не добились ровным счётом ничего. Застряли в далёком прошлом, не имея возможности ни связаться со своими, ни банально покинуть этот треклятый квадрант.
Да что там Плеяды, Тайрен даже космачий саркофаг покинуть не мог. Сколько ни вслушивайся в апериодический перестук счётчика, вывод был всегда один: в том финальном прожиге, прорываясь через тахионный шторм, они нахватались зиверт под завязку, и теперь только бета-поле саркофага, останавливающее немедленный распад нестабильных ядер, накопленных костями Тайрена, позволяло ему притворяться живым. Такой вот дайвер Шрёдингера, разве что со стопроцентным результатом — стоило ему покинуть собственную клетку, как он тут же будет признан любой, даже самой въедливой флотской медкомиссией гарантированно мёртвым.
Что ж, в этом тоже была своя логика, учитывая, к кому в дактили они пятеро попались. Везение, что уж там. Трёпаное космачье везение.
Они искали здесь следы фокуса и не находили, как до того поджидали свалившуюся им на голову астростанцию и тоже остались ни с чем. Но во всяком случае их шлюпка уцелела и они были свободны выбирать свою дальнейшую судьбу. Если бы их громогласное возвращение на родную брану не было тотчас замечено.
Вот уж повезло, как покойникам, — проворчал тогда Тайрен и был не прав. Ситуация их обстояла куда хуже. Если бы их попросту размазало при всплытии суперсимметричными каскадами или добило распадом наведённого альфа-водорода, у них по крайней мере не осталось бы иллюзий относительно свободы действий, сомнений в том, что у них был шанс вырваться. А так — сиди себе в клетке полоумно орущим котом, у которого оба выхода — на тот свет, и сомневайся в себе. А вдруг Тайрен попросту слишком туп, чтобы увидеть возможность иного исхода?
С другой стороны, тот и правда существовал, разве что суждено было ему пребывать в цепких дактилях трёпаных спасителей, кого же ещё. Тайрен с бо́льшим удовольствием доверил бы свою судьбу Железной армаде.
Летящие как всегда были верны излюбленной стратагеме — свалиться тебе на голову без спросу, сходу навязать непрошеную помощь, после чего поставить перед выбором — сиди себе в своей клетке или умри. Или умри непосредственно в клетке. Так цивилизационных масштабов дилемма Барьера повторялась в виде космачьего анекдота.
Осознавали ли летящие вообще этот конфликт, для Тайрена осталось загадкой. Спроецировавшись в субсвет, флот спасителей тотчас подхватил их как пушинку, но на этом всякая коммуникация и прекратилась. С ними общались через квола, отвечая монотонно и односложно. Нет сведений. Решение не принято. Вам следует отдыхать после пережитого.
Отдыхать, ха.
Тайрен как-то даже начал подозревать, что Превиос или ирн попутно могли вести с захватчиками что называется сепаратные переговоры, но потом сообразил, что уж скрывать это у них не было ровно никакого смысла — сам по себе этот факт ничего бы не менял, а просто так тихушничать, лишь бы позлить Тайрена — это уж было чересчур даже для эффектора и чужинца, что бы они там себе ни удумали. В конце концов, некоторое чувство боевого товарищества, после всего, что с ними всеми случилось после побега с борта «Эпиметея», наверное позволяло Тайрену, Дайсу и тем более Эй Джи ожидать от этой парочки хоть какой-то лояльности. Ну не стали бы они скрывать. В конце концов, у всех пятерых беглецов теперь была одна цель — так или иначе вернуться к своим. А в крючковатых дактилях летящих это было затруднительно. И потому, что бы там ни творилось все эти бесконечные дни между летящими, эффектором и ирном, Тайрен, пожалуй, предпочёл бы в их игры не вмешиваться.
Но и просто так торчать здесь тухлой консервой не желал.
Ещё бы понять, а каковы, собственно, альтернативы. Вся доступная взору Тайрена вселенная окончательно схлопнулась до жалкого огрызка в сотне тиков прямой видимости подслеповатых внешних рецепторов их раздолбанной шлюпки. С самого момента его пробуждения ни одна из звёзд на тактической гемисфере не сдвинулась и на пиксель, статично тлея на фоне Галактики, которую уже давно не называли Млечным Путём. Ха, давно. Собственно, в том времени, куда они все угодили, соскользнув с чужой браны, её как раз всё ещё так и называли.