Ладно, нужно что-нибудь предпринять с целью развеивания тягостной атмосферы затянувшегося ожидания, а не то так и со скуки подохнешь.
— Этот ваш соорн-инфарх, он вообще по жизни кто? Большой начальник?
Птица снова нервно дёрнула башкой, в ответ поперёк статичной черноты звёздного поля потёк скучный энциклопедический текст отчего-то на путунхуа. Цзинь Цзиюню даже обидно стало. Обычно они с посланником общались, переходя с лапидарного галакса на куда более витиеватый язык матерей. Неужели санжэнь производил на чванливую птицу впечатление настолько уж полного неуча, что его каждый раз надобно тыкать носом в его янсинское происхождение? Мол, вот, твоими собственными иероглифами всё разжёвано.
— Это понятно, полурелигиозный неформальный лидер собственного мира, как его там, Сиерика, царь-жрец, в общем. Но это не ответ на мой вопрос. Вот ты у нас нуль-капитул-тетрарх Оммы, кто вас там разберёт, что за Омма такая, но почему он тобой вообще командует, да еще и столь безапеляционно?
На этом месте Илиа Фейи всё-таки оторвался от своего затяжного пыренья в ничто и соизволил обратить внимание на вопрошающего.
— Он ничуть мной не командует, человек Цзинь Цзиюнь, — голос его разом потерял всякий натужный свист и пришепётывания, из чего стало понятно, что за посланника слова начал произносить вокорр — дело нечастое, летящие пользовались этими устройствами в исключительных случаях, когда важно было полное понимание сказанного собеседником. — Если угодно, я имею честь считать Симаха Нуари своим учителем.
— Учителем? Несмотря ни на что? Он же кинул тебя. Вот просто взял и кинул. Оставил одного разгребать собственные косяки, а сам сбежал да спрятался.
Птица снова нервно дёрнула башкой.
— Вы, люди, не понимаете. Связь между аколитом и учителем гораздо глубже и важнее, чем конкретные поступки любого из нас. То, что мы творим, отражается не только на нас самих, но и друг на друге.
Но санжэнь на такое давно отучился реагировать.
— Я сейчас буквально расплачусь. Так всё-таки, соорн-инфарх, он для вас, вашей расы в целом, кто? Звучит так, будто он некое локальное божество собственного мира, ему поклоняются, к нему прислушиваются, но формально он не правит, указов и эдиктов не издаёт, налоги и подати не назначает. Ну, будто наши Воины. Так?
— Куда сложнее. Соорн-инфарх — это в некотором смысле и есть целый мир. Его концентрированное, овеществлённое олицетворение.
— Нет, всё равно непонятно. Он уже поди тысячу наших лет или две тысячи ваших сезонов как покинул Большое Гнездо. Как же Сиерик без него поживает? Пятьдесят килопарсек расстояния — это вообще нормально для «овеществлённого олицетворения»?
Было занятно наблюдать за тем, как рострум летящего вновь начинает наливаться кровью.
— Ты сейчас кощунствуешь, человек Цзинь Цзиюнь.
— Ничуть не бывало! Я задаю простой вопрос. Вы двое застряли у нас так крепко, что словно оба напрочь забыли о родном гнезде.
Было заметно глазу, насколько мучительными усилиями заполошная птица берёт себя в руки. Или куда там у них, в дактили.
— Это не правда. Мы не забыли. Всё это время мы только о доме и думаем.
— И какое дело вашему дому до нашей несчастной галактики? Пероснежие, как вы там её называете, оно довольно далеко от вашего Большого Гнезда расположено, не так ли?
Сдувшийся, наконец, до обычного состояния птах только и помотал в ответ лысой башкой.
— Дело не в расстоянии, пусть наша галактика гравитационно связана вашей, мы бы сумели отгородиться от вас, если бы захотели.
— Да уж, отгораживаться вы умеете, — фыркнул санжэнь. — Вы буквально мастера фортификации. А ещё мастера прятаться от проблем и зарывать голову в песок.
Указательный палец Цзинь Цзиюня информативно повертел в сторону пустоты, наполняющей гемисферу.
— Вы, человеки, горазды сыпать оскорблениями.
— В чём оскорбление-то? Это разве не представитель — целый соорн-инфарх! — твоего рода прямым текстом говорит, что готов уничтожить всё человечество просто потому, что ему дома не сидится! Или я что-то упустил?
Илиа Фейи молчал. Кажется, он в который уже раз пожалел о том, что доверил беспокойному артману эту тайну.
— И всё-таки. Почему вы двое до сих пор тут?
— Се труд моей жизни, трудиться посланником Большого Гнезда в Пероснежии.
Пафос — его второе имя. Илиа Пафос Фейи.
— Я вижу. С тех пор, как ты меня спас, похоже, твоя карьера что-то пошла под откос.
— Неблагодарный.
— Я такой. Все мы, артманы, такие. Нам почему-то кажется, что непрошеные спасители не должны рассчитывать на особую благодарность. Так может, в этом и дело? Вы просто никак не можете угомониться, всё спасаете нас и спасаете. Вот скажи, Симах Нуари отправился во главе Крыла по собственной воле?
— Нет. Он был изначально против отправки экспедиционного корпуса.
— Это что же, его, соорн-инфарха, древнейшего среди живущих, заставили бросить всё, вверенный ему мир, летящий свет, ради чего? Ради каких целей?
Птица желчно посмотрела на собеседника.
— Я не уверен, что ты в состоянии это уяснить, человек Цзинь Цзиюнь.
— А ты уж постарайся донести, чай не глупее других будем.
Последовал свистящий, почти человеческий вздох.
— У вашего народа есть Хранители. Точнее, были. Судьба их по истечении Века Вне осталась неизвестной. Они относятся к особому роду разумных существ, что видят сквозь время.
— В каком смысле «сквозь»?
— Неточный перевод. Поперёк. Поперёк времени. Проще сказать — они доподлинно зрят то, что отличает эту временную линию от предыдущей или от последующей.
— Многомировое сознание. Ясно, — Цзинь Цзиюнь старался не слишком язвить.
— Мне не известно, что тебе ясно. Но у нашего народа тоже есть свои Хранители. И когда, не знаю, как сказать иначе, нечто вроде галактического совета таких, как соорн-инфарх, собралось воедино для обсуждения первого сигнала, полученного из вашего сектора Пероснежия, то Симах Нуари произнёс там свою пламенную речь, призывающую оставить артманов наедине с их судьбой…
— Вот и сделали бы как он сказал! Делов-то!..
— …однако под своды великого зала Предвечных, где проходил совет, явились трое Хранителей и провозгласили великое пророчество, в котором Железная армада рано или поздно преодолеет великое ничто между нашими галактиками и явился в Большое Гнездо, разоряя наши миры и сжигая их дотла.
Цзинь Цзиюнь помолчал, дожидаясь продолжения, но летящий уже договорил.
— И это всё?
— Да, это всё. Решение тотчас было принято. Симах Нуари согласился возглавить Крыло. Так мы вызвались стать вашими спасителями.
— Но в чём логика? Ну перебили бы нас, как описано в Предупреждении Ромула, вам-то с того какая печаль?
— Этого я не знаю, — снова мотанул башкой Илиа Фейи. — Тайна пророчества от меня ускользает, хоть я и силился уразуметь всю глубину того ужаса, что в нём живописали Хранители. Но из того, что мне поведал соорн-инфарх в нашу последнюю встречу, я начал догадываться, как приоткрыть завесу этой мрачной тайны.
Опять двадцать пять. Ну и горазды же птахи темнить!
— Говори уже, посланник, не томи.
— Возможная горькая судьба нашей расы отныне напрямую связана с тем, что станется с вами, артманами. Соорн-инфарх воочию узрел это ещё тогда, не ведая даже, кто вы и где вы, услышав лишь единый зов юной расы, которая, по глупости своей позабыв о тех опасностях, что таит дальний космос, принялась на всю вселенную неразумно вопить о своём существовании. Глупцы! Глупцы и гордецы, что стоило вам помалкивать!
— Помалкивать, как ирны? Просидеть десятки тысяч лет взаперти, надеясь лишь, что их никто не заметит? Но это не работает. Вы же их в итоге нашли?
— Это не то же самое! И куда больше мы отыскали обугленных руин на месте некогда живых миров.
Казалось, посланник сейчас расплачется. Даже у Цзинь Цзиюня в носу защипало. Вот же зараза. Так, заканчиваем сантименты!
— Логично. Потому давайте убьём всех артманов, а для того сначала бросим их в самый разгар Бойни Тысячелетия, сделаем вид, что улетаем, а сами останемся тут же караулить, а не посмеют ли злокозненные артманы сунуть свой поганый нос за пределы выделенного им клочка пространства в поисках иной судьбы. И только они посмеют ослушаться сразу — на тебе по сусалам!
— Не так, всё не так. Ничего ты не понял, человек Цзинь Цзиюнь.
— Чего же тут непонятного, — санжэнь поймал себя на том, что в возбуждении размахивает руками, как птица крыльями, а и плевать, — твой этот соорн-инфарх сидит тут в засаде и загибает дактили, мол, ага, вот это они поступили опрометчиво, вот тут не посоветовались, ещё два маленьких шажочка — и всех к ногтю. Так ведь?
— Да нет же! Ты не понял простого. Судьба наших рас — и ирнов тоже! — теперь навеки связана. По сути, это вы держите нас в заложниках.
— В заложниках? В каких заложниках, безумная ты птица! Мы уже и так сидим в тюрьме, и вы же, нас туда посадившее без срока давности, продолжаете своё судилище! И вы же при всём этом — заложники?
Рострум птицы снова принялся отчётливо багроветь. Зловеще так. С фиолетовым отливом.
— Да пойми же ты, человек Цзинь Цзиюнь, вы даже не понимаете, чем рискуете! Любое ваше неосторожное действие ставит теперь под удар не только вас самих, но всю ближайшую группу галактик, сотни, быть может тысячи разумных рас, о существовании которых вам даже не ведомо!
— И потому нас надо уничтожить? В чём логика!
— Если будет такая необходимость, то и уничтожить. Не из мести, не в качестве наказания, а из банального чувства самосохранения. Видит космос, я ничуть этого не желаю и даже пытаюсь вместе с тобой, артман, вместе всё это безумие благополучно разрешить, но сунувшись к фокусу, вы сами поставили себя под удар!..
И тут же осёкся, но было поздно.
— Фокус.
Цзинь Цзиюнь поднялся на ноги и принялся в холодной ярости ходить туда-сюда по рубке «Лебедя».
— Так вот в чём дело. Вот в чём с самого начала было дело. Вы не нас спасаете, а только себя. Зная больше. Умея больше. Вы плевать хотели на судьбы галактик. Вы и спасать-то нас готовы лишь до определённой поры, пока встречная опасность не начнёт касаться вас самих.