В каюте повисла неприятная, тревожная тишина. Каждый думал о своём.
О том, что простой незамысловатый побег теперь, пожалуй, станет тяжеловат в исполнении. И что некоторыми пророчествами лучше бы не разбрасываться. А ещё о том, что для столь критически важной проблемы балаганная эта команда, собравшаяся на борту «Вардхаманы», пожалуй, совершенно не годится.
Оба пришли в себя, отчего-то глядя в одну и ту же точку. На флуоресцирующий знак Эру, обозначенный на борту саркофага.
Только теперь до Ли Хон Ки дошло. В таких вызревали бэкапы.
Осталось понять, что за планы на эту штуку у доктора Накагавы. А что планы эти были грандиозными, сомневаться не приходилось, так горели в тот момент его глаза.
Но задать резонный вопрос Ли Хон Ки не удалось, поскольку через интерком тут же вновь прозвучал голос навигатора:
«Доктор Накагава, подключайтесь, вы должны это видеть».
И добрый доктор тут же подключился, повиснув у переборки в классической позе богомола — в микрограве суставы человеческого тела обыкновенно предпочитают прямые углы.
Да что там у вас снова творится?
Ли Хон Ки почувствовал себя дураком. Оставили его тут одного, хоть иди рубку теперь штурмуй.
Но доктор Накагава над ним всё-таки смилостивился, щёлкнув контрольными кольцами. Тут же послушно пошёл поток.
Это была трансляция грубой, не детализированной версии тактической гемисферы. Впрочем, носовые оптические сенсоры его собственной шлюпки даже и таких подробностей разглядеть бы не смогли. Видать, бипедальный дрон майора Акэнобо перед стартом всё-таки успел немного поработать со старушкой. В центре навигационного телескопа с неплохой апертурой даже с такого немалого расстояния уже был ясно различим фокус.
Точнее, это был не он.
Это не мог быть он.
Неуловимый источник аномальной статистики, о котором без устали твердили все вояки и мозголомы по эту сторону от Истиорна, представлял собой многомерный объект объект, сборку полевых структур, наполовину погружённую в дип. Существовало множество математических моделей этого объекта, но всё указывало на присущие ему дополнительные макроскопические степени свободы, в просторечии именующиеся измерениями. В наиболее консенсусных версиях фокус топологически представлял собой четырёхмерный гиперцилиндр, описывающий на границе субсвета некое подобие спирали Мёбиуса, вновь и вновь выворачиваясь наизнанку, чтобы вновь предстать перед обыкновенным трёхмерным наблюдателем собственной полной, разве что вывернутой наизнанку копией. Именно такая топология в полной мере соответствовала статистической метрике объекта.
Но сейчас перед ними вальяжно покачивалось нечто несимметрично-несуразное: вполне определённого вида бесформенный булыжник губчатой структуры, описывающий по причине грубо смещённого центра масс какие-то невыразительные кульбиты вокруг собственной нелепо прецессирующей рывками оси.
Это было не только непохоже на идеально-симметричный источник отрицательной энтропии, который себе рисовали люди, это вообще ни на что не было похоже. И особенно это не было похоже на банальный астероид. Дело было даже не в странных эволюциях, выглядевших так, будто внутри у этой штуки вовсю трудился гиродин в мегатонну весом, а в самой визуальной структуре объекта. Каждый, кто хоть раз бывал в недрах дипа, узнавал этот паттерн. Если бы фрактальным языкам шевелёнки кому-то пришло в голову изваять памятник — это был бы он.
А ещё эта штука на глазах росла.
Каменная фрактальная пена даже при такой детализации заметно тянула к ним свои щупальца, будто прорастая в пустоту корнями и вытягивая оттуда столь необходимые соки.
А ещё, эта версия фокуса не желала ни от кого прятаться.
На триангуляцию объекта, скрывавшегося на границе Скоплений Плеяд, ушли усилия целого флота, включая полудюжины разведсабов, но даже им без помощи «глубинников» не удалось бы уточнить квадрант поисков хотя бы до кубического миллипарсека. Ли Хон Ки же теперь отчётливо видел то, что раньше избегало любых посторонних глаз, на банальном инфракрасном лидаре, активизированном по приказу капитана Курца.
Если знать, куда смотреть, эта зараза даже не пыталась скрываться.
И росла, росла, росла.
Пока шлюпка сокращала расстояние до цели, та успела набрать ещё мегатонну массы покоя.
В оперативном канале стояла оглушительная тишина.
«Мы это пишем?»
Это подал, наконец, голос доктор Накагава.
«Пишем и сразу ретранслируем», — тут же подтвердил навигатор.
«Тогда действуйте согласно плану».
Интересно-интересно, что это у них за план такой.
Картинка между тем продолжала равномерно надвигаться, с каждой минутой открывая всё больше деталей хаотического нагромождения каменных щупалец на вид всё такого же неживого космического коралла.
Неживого, но всё так же деловито растущего.
В объектив телескопа помещалась уже едва ли пятая часть его диаметра.
Погодите, вы что собрались вытворить?
Сло́ва Ли Хон Ки, впрочем, не давали. Он мог сколько угодно вопить и даже пытаться трясти безвольно болтающего головой доктора Накагаву, но толку было чуть. Его криков никто не слышал.
Идиоты. Тупицы. Дебилы. Придурки. Полоумные.
Обратный ход, вам говорят!
Бесполезно. Отступать террианские вояки были не приучены.
Трансляция оборвалась, переключая гемисферу обратно на носовую обсерваторию «Вардхаманы».
Что вы наделали. Что вы, черти космачьи, наделали.
Вокруг объекта уже вовсю расцветал огненный цветок распада. Но не в привычных голубых тонах черенковского излучения, петли и спирали которого завивались по пути предсмертной пляски раскалённых струй суперсимметричных бозонов. Это были не эхо-импульсы. Шлюпка под командованием бипедального дрона майора Акэнобо доставила к цели тот самый «глубинник». И теперь он изо всех сил пытался сожрать ту единственную массу, что ему на этот раз досталась.
Пытался и не успевал. Масса росла быстрее, чем он ел. Её лишь дополнительно питала неуемная энергия распавшегося бран-гравитона. А ещё она явно даже не собиралась никуда отсюда уходить.
Теперь Ли Хон Ки стало ясно. Если Цепь и была для кого-то ловушкой, то не для этой твари, по инерции именуемой фокусом. Ей здесь было вполне комфортно. В ловушку угодили сами люди.
«Глубинник» угас, напоследок плюнув в пустоту чахлым всплеском нейтринных осцилляций.
Космическая тварь его даже не заметила. Как, впрочем она продолжала не замечать и «Вардхаману» с её непутёвым экипажем. Это что, и был весь ваш план? Ради этого Ли Хон Ки отдал свою шлюпку? «Так будет выглядеть достовернее». Неужели мы всюду можем нести на своих кораблях одно лишь разрушение в ничтожной попытке вдребезги расколотить всё, что выше нашего понимания?
Бесполезно, всё это, к чертям космачьим, какое-то одно сплошное безумие.
Ли Хон Ки поднял глаза на доктора Накагаву, только сейчас заметив, что тот снова вернулся и теперь с интересом его разглядывает.
— Зачем вы это сделали?
Но доктор Накагава не ответил, а лишь загадочно поднял указательный палец, не то призывая к тишине, не то умоляя не торопиться.
И тут же снова зазвучал трёпаный интерком.
«Наблюдаю неизвестный разведсаб в пределах прямой видимости».
Ли Хон Ки рывком переключился обратно в канал.
Параллельным курсом с ними и правда шёл маркер ещё одного террианского крафта. Маркер пару раз нервно мигнул ошибкой идентификации, но потом всё-таки завершил опознание. Над сабом теперь отчётливо светились бортовые номера «Вардхаманы».
История лихтер-рудовоза «Тэ шесть сотен три» повторялась.
— Надеюсь, теперь вам стал понятен ответ на ваш вопрос, контроллер? Мы эту тварь ещё одолеем.
И снова, теперь уже каким-то совершенно благоговейным жестом возложил ладонь на крышку саркофага, будто прислушиваясь к чему-то внутри. И только затем провозгласил, переключаясь обратно на тактический канал:
— На этом всё, капитан Курц, командуйте скорее обратный прожиг. Держим курс на Квантум.
______________________
Эрнст Мах — австрийский физик. Изучал ударные волны — газодинамические процессы, сопровождающие сверхзвуковое движение тел.
Глава III. Нелокальность (часть 6)
Чо Ин Сон с тоской взглянул на пустой гобан и тотчас отвернулся, не желая теребить старые раны. Контроллерами бакенов Цепи становятся лишь истинные ценители постоянства. Что может быть более неизменным, чем размеренное обращение вершин, рёбер и граней космического гипердодекаэдра, без конца исполняющего свой степенный танец в окрестностях Фронтира.
Не просто банальная привычка, но ежедневное почти маниакальное стремление к поддержанию единожды установленного порядка — вот ключевой талант контроллера, а вовсе не чуткость к музыке сфер или знания в области космической статфизики. Чо Ин Сон как истинный адепт этой философской школы с более чем полутысячелетней историей начинал испытывать буквально физические страдания при одной мысли о переменах.
И главным символом таковых сделался для него этот гобан.
Сколько оборотов Цепи они играли с Ли Хон Ки в одиннадцатиклеточный падук? Сколько партий свели в итоге вничью? Как и всякие мастера низших пин, они предпочитали играть без форы, преимущество белого хода давно уже превысило всякое заметное глазом различие в их мастерстве. Пол-камня, четверть камня. Подброшенная перед началом партии монетка или сделанный шутки ради обмен цветами непосредственно в середине тюбана. Они будто предчувствовали ходы друг друга задолго до очередного сеанса связи, а иногда ходили даже вслепую, запрещая кволам объявлять позицию камня противника раньше, чем сделают собственный ход.
Это была невероятная, волшебная в своей стабильности и предсказуемости битва двух равновеликих интеллектов.
Пока однажды не случилось неизбежное. Пока ей не наступил конец.
Чо Ин Сон не сразу обратил внимание, что с коллегой творится что-то не то. Задержки ходов, долгие паузы в переписке, ответы невпопад, странные действия на доске, наконец, тот ужасный крик, который Ли Хон Ки устроил, когда их кволы перепутали ходы. Перепутали и перепутали, не стоило оно того, но с тех пор их дружеское общение словно отрезало.