Финнеан смотрел в эти глаза и не сомневался — она действительно верит в то, что сейчас говорит.
— Это официальная позиция Конклава?
— О нет, — усмешка у неё была такая же ледяная. — Так всё-таки, вы не ответили на мой вопрос. Повторить?
— Нет, повторять не надо. Я ощутил тогда примерно то же, что чувствую теперь, глядя, как горят Врата Танно. Меня гложет всепоглощающее чувство несправедливости.
— Несправедливости по отношению к кому?
— К тем, чей тяжкий труд привёл нас сюда.
— Поясните.
— Мы покинули Старую Терру ради всеобщего спасения. Чтобы будущие поколения людей перестали жить в вечном страхе перед Железной Армадой. Чтобы они вообще появились на свет, эти будущие поколения. Наши предки гибли, трудились, снова гибли, снова трудились, чтобы у нас были эти корабли, эти миры, чтобы мы могли жить в покое и процветании.
Контр-адмирал почувствовал, что путается. И Некст тоже почувствовала.
— Так вы и жили после Бойни Тысячелетия в покое и процветании, поскольку понятия не имели, что ваш истинный враг по-прежнему скрывается там, за Барьером. Борьба же с неодушевлённой «угрозой», как вы её называете, для вас была как развлечение. Да и то сказать, Цепь строили не вы и не ваши предки, а ненавидимые вами спасители. Вы попали сюда на всё готовенькое, даже былые страхи Века Вне вам в основном почудились. Век Вне должен был стать для вас совсем другим — поистине страшным временем, при упоминании которого трепетали бы ваши дети и внуки на тысячелетия вперёд.
Последней реплики контр-адмирал не понял, однако переспрашивать, глядя на то, как начинают понемногу играть желваки на её лице, не решился. Некоторые тайны лучше не знать. Себе дороже.
— Я не знаю, каким должен был для нас стать Век Вне и какие ещё ужасы вы нам уготовили, но факт в том, что я уж точно не стремлюсь сидеть на всём готовеньком в красивой уютной тюрьме, пока её стены пожирают эхо-импульсы и таранят рейдеры Железной армады, я точно никому этого не обещал. Конклав отправил моё Крыло выполнять опасное, почти невозможное задание — ради триангулирования космачьего фокуса мы поставили на кон собственные жизни, многие из моих людей сгорели в том барраже, и в тот день я чувствовал себя вправе требовать уважения к их честной смерти на посту. И уж тем более в мои планы не входила пустая гибель остальной экспедиции.
— Потому вы и отказались выполнять приказ Воина?
Финнеан помотал в ответ головой.
— Я уже говорил всем этим сирам в париках, когда давал показания под глобул…
— Вы сейчас не на даче показаний, контр-адмирал, говорите, как есть.
— Да, я сделал всё, чтобы, формально не противореча указаниям адмирала Таугвальдера, уйти тогда на прожиг. И я успел. Приказ в итоге был отдан слишком поздно.
— Это зафиксировано в логах бортовых кволов. Но что вас на самом деле подвигло уйти из-под подчинения Воину?
— Флот не подчиняется Конклаву, — мрачно поправил её Финнеан.
— Это правда, — кивнула Некст, — но это и пустая формальность одновременно. Вы же думали в тот момент не о формальностях. Что вам та триангуляция? Неужели доктор Ламарк и коммандер Тайрен были настолько убедительны?
— Нет, — он устало покачал головой. — Они бредили этим трёпаным фокусом, но я видел в их словах совсем иное.
— Возможность попытки к бегству? Поднять бунт на корабле?
Любопытно. В который за сегодня раз контр-адмирал взглянул на это существо с новой стороны?
— Нет. Скорее возможность хоть что-нибудь сделать по-своему.
— Я так и думала. Обычное подростковое несогласие. Вы, люди, ещё так юны для роли космической цивилизации, что попросту неспособны самостоятельно отвечать за последствия собственных поступков.
— Ни черта космачьего вы не поняли.
Финнеан удивился собственному спокойствию.
— Ну так расскажите.
— Я увидел вдруг, если хотите, открывшееся передо мной окно возможностей. Открывшееся, может быть, впервые с тех пор, как за нашей спиной застыла богоподобная фигура Ромула — вездесущего, всеведущего, неумолимого и незримого. Он висел над нами дамокловым мечом, пока не растворился в пустоте времени. Его уже пять сотен лет как нет, а меч всё висит. Только дёрнись — тотчас на тебя обрушится.
— И вы тут же решительно дёрнулись. Обернитесь, вы вспоминали про пылающий Барьер, неужели вы думаете, что это Ромул привёл сюда Железную армаду?
— Нет, я так не думаю. Но в отличие от неё, и ирны, и — я совершенно уверен — летящие тут снуют не просто так.
— Всеобщий заговор с целью не дать вам изловить тот самый фокус?
Финнеан в ответ только решительно тряхнул головой.
— Если бы я не провёл на этой несчастной станции битых три года, я бы, может, вам и поверил. Никакого заговора, все собравшиеся ведут себя, словно плюшевые космические зайцы, не взрывают новые на завтрак, а сверхновые — на обед, и вообще действуют исключительно ради всеобщего блага и мира в Галактике. Но знаете — теперь я готов принять что угодно. Коварство. Равнодушие. Подлость. Жестокость. Измену.
— Со стороны кого? Политикума, журидикатуры, Адмиралтейства, Конклава, корпораций, мозголомов, ирнов, летящих?
— Всех вышеперечисленных. И еще много кого. Как в коллективном, так и в личном представительстве.
Некст в ответ лишь руками развела.
— А вы куда больший скептик, чем мне представлялось. В вашем описании Сектор Сайриз — это буквально серпентарий какой-то, непонятно, как он вообще просуществовал в таком виде полтысячелетия. А не приходило вам в голову, что всё обстоит ровным счётом наоборот?
Контр-адмирал нахмурился, подозревая очередную ловушку.
— «Наоборот» в каком смысле? Вы хотите сказать, что я не прав, и все наличные силы межзвёздных конгрегаций разумных существ в этой части космоса на самом деле предпринимали всё возможное, чтобы дайверы Тайрена, мозголомы Ламарка и смертнички Томлина успешно сыскали злополучный фокус, да только тем просто не повезло?
Некст улыбнулась в ответ так широко, что Финнеану разом сделалось не по себе.
— Вы правы в одном. Они, разумеется, не действовали сообща, а иногда даже изо всех сил путались друг у друга под ногами. Не скажу за летящих, с ними всегда всё непросто, но все остальные, как мне кажется, действительно изо всех сил старались, чтобы фокус был загнан в угол и успешно изловлен.
— Зачем им это? Даже не понимая толком, что он такое, я могу вам назвать массу причин, зачем людей стоило бы держать подальше от фокуса.
Некст вздохнула и тотчас спрятала улыбку под обычной холодной маской брезгливости.
— У каждого свои причины. Но в целом, если так подумать, фокус — единственное оставшееся неизвестное в уравнении. И чем быстрее мы его вычислим, тем раньше найдём выход из сложившегося здесь тупика.
— Вы это так воспринимаете?
Финнеан вновь обернулся на чудившееся ему зарево. Он никак не мог отсюда видеть пылающую занавесь Барьера. Не мог, но видел.
— Только так и следует всё происходящее воспринимать, контр-адмирал. Сектор Сайриз и застрявшее в нём человечество с момента гибели Матери угодили в потенциальную яму предначертанного. Мы все сделались рабами дурных предсказаний, не сумев с тех пор, несмотря на все усилия, сделать в сторону выхода из тупика и малейшего шага. Даже ваш глупый мятеж был предсказан.
— Звучит так, будто вы адепт гипертедерменистской вселенной, эффектор. Вы верите в подобную чушь?
Но она даже не моргнула в ответ.
— Я — нет, ничуть нет. Более того, я доподлинно знаю, что это неправда. В целом, — неопределённый взмах рукой будто бы должен что-то объяснить, — во что бы мы ни верили, ни копенгагенская, ни многомировая интерпретация квантовой механики не оставляет места для детерминизма хотя бы и в малом. Также наша Вселенная доподлинно нестабильна и на уровне макросостояний космологического масштаба. Даже скорость света в нашей физике, отделяющая субсвет от дипа, есть лишь локальный минимум в широчайшем диапазоне возможных реализаций инфлатонных полей. Не говоря уже о таких плодах первичных флуктуаций, как размеры галактик, напрямую влияющих на вероятность зарождения в них жизни. Чуть в сторону качнётся маятник — водород выгорает слишком рано или слишком медленно, планеты либо замерзают в вечной ночи, либо сгорают заживо в огне сверхновых. Конечная пустота слишком легко заполняет всё, до чего дотянется. И уж поверьте мне, в той пустоте рождаются одни лишь чудовища.
Ей ли не знать. Некст сама родилась в подобной пустоте. Бездонной пустоте Войда.
— Тогда причём тут какой-то детерминизм, если всё вокруг — лишь плод невероятной случайности?
— А вот это — самое интересное. Разум — сам по себе неслучаен. В каком-то смысле Больцмановский мозг рано или поздно неизбежно порождает сам себя вопреки статистической невероятности этого процесса. Моя искра — одно из порождений подобной случайной неслучайности. Но космическая цивилизация — это нарушение статистических закономерностей на том космологическом уровне, который уже сам по себе порождает угрозу. Не оглядывайтесь, контр-адмирал, Барьер был обречён сгореть с самого начала.
— Как и все мы?
— А вот это — уже неправда. Та потенциальная яма неизбежности, куда мы все угодили, вовсе не обрекает на гибель всё живущее. От чего, впрочем, конкретному вам или конкретной мне отнюдь не становится легче. Мы катимся идеальным шаром по идеальному жёлобу навстречу бездонной пропасти, но достигнем её куда как нескоро. И у шара ещё остаётся шанс выскочить.
— Но не у тех, кто по несчастному стечению обстоятельств угодил ему на пути, так?
Некст кивнула.
— Потому никто из нас и не рискует сопротивляться неизбежности всерьёз. Так, дёргаются все на своих ниточках, в надежде, что незримые кукловоды сжалятся.
— На меня опять намекаете?
— Нет, что вы. Вы как раз честно старались отстоять свободу своего вида. Мне не в чем вас упрекнуть, тем более что, повторюсь, ваш мятеж был неизбежен. Но вот тех, кто вам откровенно мешал, я возможности упрекнуть не упущу, дайте только срок.