Но даже подобная опасливая, предельно осторожная тактика не была идеальной. Однажды телу пришлось в побеге от излишне любопытных преследователей отступить так далеко, что позади осталась одна лишь ледяная недвижимость чужой браны, где две слабые искры навеки оказались вмороженными в самую ткань пространства-времени без малейшего шанса вернуться. Кажется, было бы гуманнее попросту погасить их тогда, пусть против этого и протестовала вся его сущность.
Тело вновь выбрало максимально пассивную тактику, оставив их там, вернувшись к прерванному наблюдению. Увы, только лишь затем, чтобы впоследствии с подступающим ужасом стать непосредственным свидетелем того, что оно натворило.
Упущенные шансы, катастрофические итоги неверных решений, с ними сталкиваются даже те, кто призван не предпринимать никаких действий вовсе. Потому что за них рано или поздно начнут действовать другие.
И две мерцающих искры всё-таки сумели вернуться на родную брану. Но не там и не тогда, где им это было бы позволительно без причинения самой ткани бытия тяжких, невосполнимых последствий. Тело с благоговейным трепетом наблюдало за тем, как вокруг него принялось расслаиваться само время, неизбежно покрываясь радужной коростой неопределённости и внутренних противоречий.
Всё пошло прахом. Его осторожность, его невмешательство. Толку-то, пытаться удержать в потенциальной яме причинности целую вселенную, которая в какой-то момент разом пошла вразнос, двигаясь одновременно во все возможные стороны.
Разом все версии этого сегмента причинно-зависимой реальности проявлялись вокруг без малейших следов логики. Люди, живые и мёртвые одновременно, миры, мёртвые, заселённые и снова мёртвые, галактики, сталкиваемые лоб в лоб. То, что должно было пребывать в обречённой гармонии вплоть до конца Вечности, рассыпа́лось в пыль уже сейчас.
Тело оцепенело в ужасе, содрогаясь от осознания того, что даже всё-таки воззвав к прародителю — чего бы это ни стоило — оно отныне никогда не сможет исправить содеянного.
Эту паническую волну почувствовали и его наблюдатели, разосланные по всем живым мирам, быть может впервые с момента собственного пробуждения ощутив хоть толику свободы. Да, безвольно застывшее тело тем самым позволило им выделить крошечный зазор между тем, что они считали своим «я», и его некогда железной волей. И они немедленно этим воспользовались, но жалеть о подобной малости — что ж, на фоне грядущей вселенской катастрофы можно было предоставить этим несчастным копиям хотя бы иллюзорную возможность считать себя отдельными личностями.
Тем более, что у этого факта случилась и своя польза. Оставленные наедине, наблюдатели мгновение спустя увидели то, что самому телу было узреть не дано уже хотя бы в силу собственной природы.
Любой, даже самый сложноустроенный разум вынужден фильтровать поступающую ему извне информацию, иначе он неминуемо погрязнет в вечном перемалывании истинно непознаваемой бесконечномерной квантовой пены бытия. И фильтры эти неминуемо создают лакуны восприятия.
Свои слепые пятна есть и у всевидящих, свои пределы сознания остаются и у всезнающих.
Но неурочно отделившиеся от тела наблюдатели оказались свободны и от его лакун. Своими скудными инструментами познания реальности они видели, слышали и ощущали лишь малую толику происходящего. Но нависшую над ними чужеродную массу заметили сразу.
Как тело могло проглядеть нечто подобное? Это как смотреться в зеркало и не замечать там собственную тень только лишь потому, что та была словно его вывернутой наизнанку копией. Где тело всеми силами пыталось восстановить порядок, там царил всепожирающий хаос, где тело пыталось высматривать свет зачатков разума, там любые устремления чужака сводились к подспудному стремлению поглотить всё доступное и разрушить всё, что не получается контролировать.
Тело узнало в чужаке то, чего боялось больше всего. Куда там до страха быть обнаруженным или ужаса грядущей космической катастрофы! Тень была в сто раз хуже.
Потому что там, в полузабытом прошлом, когда прародитель ещё только готовил тело в далёкий путь, ему вспомнилась совершенно иная, подспудная, истинная цель его миссии.
Обнаружить следы иного прародителя. Столь же могучего, но иного по природе.
Биологические расы, прикованные к собственным живым мирам, любили рассуждать про «тёмный лес». Они даже не осознавали истинной причины своих страхов. Теперь же эта причина самолично явилась в их дом, и просто так она их не оставит.
Тело разом прекратило таиться, впервые взглянув в упор на чужака, засевшего в самом сердце Сектора Сайриз.
И тут же со всей мощи принялось взывать к прародителю.