Мужик задрожал и умолк, не пытаясь больше злить колдунью.
— На заре вернусь.
Вечер опустился на Ивушки, погружая всё вокруг в черноту, даже обычно звёздное небо плакало сегодня. Рыдали и местные в избушках, причитая на свою судьбу. Дряхленькая старушка ковыляла по превратившейся в сплошную лужу дорожке в поисках ночлега, старые лапти совсем промокли, как и всё её нехитрое одеяние. Седые волосы выбились из-под платка, прилипнув ко лбу.
Она остановилась у избушки местного старосты и отворила калитку. Раскаты грохочущего грома раздались в аккурат, когда нищенка постучала в избу. Поскольку в доме не сразу поняли, что кто-то ждёт на пороге, пришлось попытать удачу ещё раз.
Дверь открыл мальчик лет семи. Он уставился на незваную гостью голубыми глазищами, расширившимися от удивления будто два блюдца.
— Маменька, тут это… — крикнул он, не зная, как объяснить увиденное. — Бабушка на пороге!
— Чего такое, Мишутка?
Крепкая женщина с уставшим лицом показалась из тёплой избушки, а заметив на пороге старушку, всплеснула руками и тут же потянула её внутрь.
— Проходите, бабушка, замёрзли небось.
Издревле в Тридевятом было принято старших уважать, а путников с порога не прогонять. Традиции кочевали из поколения в поколение, посему вскоре старая путница уже сидела у печки с плошкой горячих щей, отогревая замёрзшие косточки.
— Откуда вы, бабушка, к нам пришли? — спросил мальчишка, присаживаясь рядом.
Его собственные бабка с дедом давеча отошли в мир иной. Вначале старую хворь забрала, а следом и супруг её отправился. Мишка очень скучал по старикам, до сих пор таская с собой вырезанную дедом деревянную лошадку — последнее, что покойный для него сделал. Так что в незнакомке отчасти видел ушедших родных. Его мать тем временем примостилась на другой лавке, веретено дрожало у неё в руках, а сама женщина была сильно расстроена, хоть и сие пыталась скрыть.
— С самых высоких гор путь держу, слыхал о таких? — спросила она.
Нехитрые пожитки старая разместила у себя в ногах, протянув уставшие ноги на мешок.
— Ужели вы, бабушка, с самого Тридесятого к нам пожаловали? — подняла на неё удивленный взгляд жена старосты.
— Ух, ты! А Горыныча видали⁈ Правда, что у него три головы?
— Мишутка, не донимай бабушку.
— Ничего, милая, мне с детками болтать за радость. И прав ты, Мишенька, три головы у него, да только каждая по-своему думает.
— Ужели вы с ним встречались? — от удивления открыл рот мальчик, проникаясь к старушке ещё большим уважением. — Может, вы колдунья какая?
— Мишка!
— А как же, Мишутка, самая что ни на есть настоящая. — улыбнулась старуха беззубым ртом.
— Вы ведь добрая колдунья, бабуль? А то сегодня злая грозилась наш урожай погубить, ежели злата для Кощея не соберём…
Женщина на соседней лавке тяжело вздохнула.
— Муж ушёл по домам злато-серебро собирать, да только нет ни у кого в закромах столько… Хозяйством живём, калиты давно худые…
— Тяжёлая у вас доля.
— Не вам о нас беспокоиться, бабушка. Вы-то зачем в Тридевятое пришли? Сейчас здесь времена не спокойные. Оставайтесь у нас, всё лучше, чем на во дворе… Там сейчас нечистая сила шалит во славу своего тёмного Повелителя.
— Не волнуйся обо мне, доченька, уж я с нечистью сладить могу.
— Полно вам, бабушка…
— Бабуль, а ты ведь настоящая колдунья! Можешь нам золота наколдовать?
— Мишка! Так волшебство не действует…
— А чего ж не помочь добрым людям? Напоили, накормили, обогрели. Пришёл мой черёд вам отплатить.
— Не может быть… — прошептала женщина напротив, веретено выпало из её дрожащих пальцев.
— Вот только права твоя маменька, нельзя просто так из ниоткуда золото достать?
— Значит не выйдет… Жаль… — протянул мальчик.
Но прежде чем, он успел расстроиться, старушка убрала ноги с мешка и развязала его, являя взору домашних обычный горшок, в коих обычно варили кашу.
— Загляни-ка в мой волшебный горшок, Мишутка. Авось там чего завалялось.
— Разве так можно?.. — скромно спросил тот, едва сдерживая любопытство.
— Совестно нам вас, бабушка, обременять…
— Ну, что ты, доченька, лучше тоже в горшок погляди, а я пока по нужде во двор сбегаю.
— Дак ведь дождь там и темно…
Но бабуля, кряхтя, сползла с лавки и шустро вышла за дверь.
— Маменька, тут такое… — пролепетал Мишка, не веря собственным глазам.
Женщина присела рядом с ними и замерла, с удивлением глядя на сияющие в руках мальчика самоцветы, коими был наполнен горшок до самых краёв…
— Бабушка!.. — прокричала она, выскакивая на крылечко.
Но лишь ветер гулко отозвался на зов, да дождь ударил в лицо. Она кругом оббежала избу, заглянула в сарай и нужник, в хлев и на сеновал — старушки будто след простыл.
— И правда, добрая колдунья… — прошептала она, заходя в дом.
Вернувшийся к домашним, смертельно уставший староста так и осел на пол, разрыдавшись как мальчишка, когда сын принёс ему чистый как весеннее небо самоцвет… Один такой стоил больше, чем вся их деревенька. Теперь у Ивушек появился шанс выжить при правлении тёмного чародея.
— Смеешь смеяться надо мной? — недовольно спросила Василиса, глядя на протянутую калиту. — Я говорила о сундуке злата-серебра, а ты что принёс?
— Не серчай, колдунья могучая. Прошу, хоть глазком внутрь загляни…
Она недоверчиво выполнила нехитрую просьбу и открыла калиту, созерцая содержимое.
— Можете, коли вас к стенке припереть. — спокойно заметила колдунья, убирая оброк за пазуху. — Как и обещала, посевы ваши трогать не стану. Повелитель держит своё слово.
Василиса отвернулась и направилась к краю селения, где её уже ожидала лошадь, на сим работа была окончена.
Глава 12Полюбить зло
Как и ожидалось, Кощей Бессмертный бурной деятельностью Василисы был доволен. Самоцветы, что она принесла из речных земель, а затем и другие не менее богатые дары сделали его более лояльным к девушке, однако, он продолжал держать ухо востро, не подпуская её к себе близко. Порой Василиса замечала редкие взгляды в свою сторону, но даже поговорить один на один с тёмным чародеем дольше пары минут отчёта о сборе дани у неё не выходило, что уж говорить о попытках завязать с ним отношения…
В царском тереме теперь было глухо и безрадостно, служки ходили тише воды, ниже травы, стараясь лишний раз не попадаться на глаза Повелителю и временами появлявшихся в стенах Царьграда членам Культа, кои были куда боле опасны, чем вечно запирающийся в покоях Кощей, которому, казалось, дела до всего, что творится не было. Василиса пару раз вступала в перепалки с Оксаной, что вечно пыталась задеть её, ежели предоставлялась такая возможность, но они прекращались, стоило лишь тени Кощея мелькнуть в соседнем коридоре.
— Повелитель, во славу твою мы начали призывать древних богов, они согласились служить верой и правдой, славя имя твоё.
Василису мутило от щенячьего восторга в глазах умалишённого тёмного мага, сидящего по левую руку от Кощея. По правую расположилась вездесущая Оксана.
— И какой мне прок от этих убогих?
Кощей откинулся на золочёном кресле, вырезанном специально для него лучшими мастерами Царьграда в кротчайшие сроки. Василиса в который раз отметила про себя, что он любит всё красивое, даже кафтан всегда как с иголочки, чем бы его обладатель ни занимался. Тёмные каштановые волосы аккуратно уложены под витой короной, обручем опоясывающей голову. Все цацки и богатая одежда в сочетании с точёными чертами лица и ладно сложенным телом делали его одним из прекраснейших мужчин Тридевятого царства, так что Василиса порой с ужасом ловила себя на мысли, что невольно любуется своей целью, хотя должна бы его бояться.
— Древние боги могут для вас мёртвые войска собрать, тот же Мороз…
— А, похабный дед. — Кощей скривился и отмахнулся. — Впрочем, мне до этого нет дела.
— Повелитель, я закончила со сбором дани с восточных территорий. — подала голос Василиса, заметив мрачное настроение чародея.
— Хоть ты меня радуешь.
Он поднял золочёную чарку и пригубил хмельного мёда, что сладко заиграл на языке, слегка дурманя голову.
— Ты неплохо справляешься, Василиса.
— Благодарствую, Повелитель.
— Только прикажите, я мигом соберу оброка вдвое больше, чем эта светленькая. — не выдержала Оксана.
— Твоими методами собирать дань вскоре будет не с кого. — поморщился Кощей. — Сколько раз тебе повторять, что мертвецов я всегда сделать успею, а с живых куда больше прока?
— Повелитель прав. Чем больше люди стараются выжить, тем больше злата в закромах у Повелителя.
— Не дурна. — усмехнулся Кощей, буравя Василису слегка пьяным взглядом. — Давеча ты обмолвилась, что к Сёстрам ненависть питаешь.
— Повелитель желает узнать почему?
— Желает.
— Они увели мою старшую сестру из семьи, пытались и меня сделать одной из них. Вот только узнав о скоропостижной кончине сестры в их тереме, я поняла, что методы этих женщин варварские и жестокие.
— О моих ты, значит, другого мнения?
— Вы — это нечто иное. Вы не пытаетесь притворяться праведником, не читаете бесконечные нотации о мировом благе и не заставляете детей ломаться под действием своих методов. Раньше я лишь слыхала о вашей силе и даже мечтать не могла, что когда-нибудь окажусь подле вас.
— Мягко стелешь, да жёстко спать.
— Вы не верите мне, Повелитель?
— Я никому не верю, Василиса, поэтому я Бессмертен.
Он поднялся из-за стола, оставив недоеденной добрую половину сочного перепела, и исчез, растворившись тёмной дымкой в воздухе.
— Думала, так просто подобраться к Повелителю? — ехидно спросила Оксана. — Мне-то твои мотивы ясны как день.
— И знать не хочу, что ты обо мне думаешь, шавка.
— Как ты меня назвала, светленькая?
— Не ты ли валяешься в его ногах как последняя сука в ожидании, что он тебя приголубит? Можешь даже не мечтать с такой-то рожей.