Неудачное, в общем, он место выбрал для разговора.
— То есть отмотать назад ты предлагаешь только Аллу? — уточнил я.
Он наконец опустил руку. Усмехнулся, будто бы даже прощая мою обидчивость.
— Ну, ты все равно разводишься же? Больше делить нам нечего.
— То есть ты все это время думал, что дело в Алле? — снова уточнил я.
— Ну а в чем? Алка тебе понравилась, но ты что-то сопли жевал, я и подумал, что тебе не надо, вот и приударил за ней. Ты взбесился, отбил обратно и почему-то на меня обиделся. Я до сих пор не понимаю, неужели она стоила того, чтобы с родным братом десять лет сквозь зубы общаться? Она ж ш…
— Пасть закрой.
С моей точки зрения та история выглядела слегка иначе.
«Сопли жевал» — это водил девушку на свидания, не пытаясь волочь ее в постель в первый же вечер, как братец. Алла рассказывала, что он чуть ли не на коленях ее умолял дать ему всего один маленький шанс, всего одну встречу. В конце которой чуть не изнасиловал под предлогом: «Ну ты же сама согласилась».
— Да брось! — У Витьки полностью отсутствовало чувство самосохранения. Или на моем лице и вправду не отображалось все, что я хочу с ним сделать? — Неужели ты до сих пор возносишь ее на пьедестал и жизнь тебя ничему не научила? Она выбрала тебя, только потому что ты больше зарабатывал, малыш Бодя! Очнись!
— Вить. Сейчас тебе лучше заткнуться.
— Ой, дурааааааак… — Он расхохотался и потерся спиной о кору яблони, как большой кот. — Она ведь мне писала, Бодь, когда я только в Руан переехал. Я стал выглядеть покруче тебя, и она решила сменить одного брата на другого. «Помнишь, — писала, — как нам вдвоем было весело? Я тогда не знала, что замуж надо выходить не за того, кто надежнее, а за того, с кем вместе смеешься!»
Я стиснул зубы, понимая, что он не врет. Наверняка и сохранил это письмо, с него станется.
— Ну так что ж. — Сжал кулаки, направляя весь свой гнев в них. — Теперь она свободна. Можете вместе смеяться сколько угодно.
— Ну что ты… — Он согнулся, вынул руку из кармана и протянул ее ко мне тем самым жестом, которым трепал по голове в детстве, когда я говорил какую-то, с его точки зрения, глупость. — Это ведь у младших судьба — донашивать старую одежду. Не наоборот.
И в тот момент, когда я уже совсем было похвалил себя за то, что сдержался, он добавил:
— Так что на Дашу, пожалуйста, не заглядывайся. Старшим надо уступать.
Мать вышла ко мне, когда я умывался в бочке с дождевой водой, не желая пугать Дашку кровищей. Дрались мы, как школьники: не на убой, а на эффект. Он мне нос расквасил, я ему глаз подбил. Никаких серьезных травм, зато всем видно, что дружить больше не получится. Никогда.
— Богдаш…
Она протянула мне завернутый в полотенце компресс со льдом. Я приложил его к переносице и вздохнул. Мама вздохнула в ответ.
Не стала ничего говорить. Что тут скажешь. Если твои дети в возрасте за тридцать бьют друг другу морды, пороть их уже поздно.
— Даша — милая девочка.
А вот с этим я был согласен.
— Рукастая, вежливая. Но это не главное. Видно, что добрая. И без гонору этого, как у Алки твоей.
— Ага, все-таки не так прекрасна моя жена, как ты мне пела… — Я поморщился и переложил полотенце поудобнее.
— Ну что ты! — Мать махнула рукой. — Я даже поверила как-то, что я — та самая ужасная свекруха, которыми девочек пугают.
— Нет, мам, ну ты что…
Я подошел, обнял ее и погладил по спине. Мама потянулась чмокнуть меня в щеку.
— Вот бы нам такую невестку, как Даша, — мечтательно сказала она. — Мы с ней уже подружились!
— Ну… — начал я, обрадовавшись удобному моменту.
— Как бы Витюшу уговорить жениться на ней, а не как всегда? Хорошая жена будет.
— Почему Витюшу? — разозлился я. — Почему не меня уговорить!
— Так она же вроде с ним? — удивилась мама. — Он сказал, что ты ее привез по его просьбе со мной познакомить!
— Охренеть… — Я покачал головой. — Просто охренеть…
— Это не так? — Мама растерялась. Вот каждый раз она так терялась, когда Витюша нагло врал ей в глаза, а потом начисто забывала, как будто ничего такого не было! — Тогда почему они вместе в город собираются возвращаться?
ЧТО?!
Глава Не хочу ничего решать
Лариса Алексеевна — просто Лариса — оказалась такой милой, такой спокойной и улыбчивой, что я, испуганная всем происходящим, медленно, но верно расслаблялась. И в какой-то момент даже, увлеченная пельменями и короткими смешными байками про ее молодость, расслабилась настолько, что принялась болтать и о себе. О том, как три года назад решилась на переезд в Москву, как лихо все сложилось с новой работой и как бросила все в одночасье… вот только тут я очнулась и о причинах сказала обтекаемо: личные.
Мама Богдана не стала меня пытать, только посмотрела пронзительно и кивнула.
Все она поняла. К счастью — не до конца. Иначе сына держала бы на расстоянии от серийной любовницы женатых.
В какой-то момент с пельменями я осталась наедине, потому что Лариса Алексеевна убежала разнимать Богдана и Виктора и так и не вернулась. Зато пришел Виктор. С наливающейся блямбой под глазом. Дернул дверцу морозилки, высыпал из формы для льда кубики в раковину, парочку завернул в салфетку и приложил к будущему фингалу.
Долго стоял в дверях, глядя на то, как я ловко раскладываю по тестовым кругляшам ложкой фарш и потом защипываю края, как учила бабушка. Мы с ней, правда, вареники лепили, но какая разница?
— Хочешь услышать настоящую историю про Аллу и Богдана? — спросил он, садясь напротив, откладывая компресс и принимаясь мне помогать. Конечно, его пельмени получались несколько кривоватыми и все разного размера, но ведь главное — любовь, а не красота, да?
Конечно, я хотела, хоть и промолчала. Он так и понял. И все-таки рассказал.
Не такой уж он оказался избалованный весельчак, как мне поначалу казалось. Скорее грустный клоун, которого заставили играть роль веселого. И история про двух братьев, одинаково сильно влюбившихся в одну девушку, и ту девушку, которой было все равно, кого выбирать, и она выбрала более успешного, — тоже только на вид была похожа на сюжет для водевиля. Рассказанная вот так, спокойным ровным тоном, с парой шуток, но человеком, который только что за эту девушку схлопотал по морде, она оказалась самым печальным, что я слышала за последнее время.
— Понимаешь… мне влетело только за одно откровенное предложение, Даш. Только за то, что я спросил разрешения у брата попробовать начать все с Аллой с начала.
— Ты все еще ее любишь? — спросила я.
Виктор печально усмехнулся половиной рта, потрогал кончиками пальцев синяк под глазом и ответил:
— Не знаю. Честно. Хотелось пообщаться, чтобы понять это. Она ведь долгие годы оставалась для меня только мечтой, недоступной и запретной женой брата. Может быть, мы уже разные люди. А может — она моя вторая половина. Но если он так яростно реагирует даже на пороге развода, значит, не все у него остыло. А на пути у родного брата, Даш, я вставать не буду. И никому не советую к ним лезть.
— Тогда почему… — Я уже минуты три пыталась склеить края одного пельмешка, но они почему-то разлеплялись. Хотелось бросить все и расплакаться, но не при чужих же людях? — Почему он так упорно говорит, что свободен?
— Обида это. — Виктор положил аккуратный пельмень в рядочек на доску к его кургузым собратьям и тяжело встал, опираясь на стол. — Кто бы не обиделся, если любовь всей жизни пошла и вот так жестоко подала на развод? Но я думаю, они не разойдутся. Мне нужно жить дальше и похоронить эту мечту. Прости, что загрузил.
— Ничего…
Я отложила месиво из теста и мяса, отчаявшись придать ему нормальную форму.
— Богдан, наверное, тут еще с матерью останется, а ты в город ехала. Подбросить? — спросил Виктор.
— Да! — Я среагировала даже быстрее, чем он договорил. — Да, спасибо!
Но стоило нам выйти из дома, как мое решение отстраниться от Богдана и не мешать ему с Аллой разобраться самим разбилось вдребезги.
Во-первых, я снова его увидела — и глупенькое мое сердце, разбитое, усталое, измочаленное всеми прошлыми неудачами и все равно преисполненное надежд, сказало: «К черту! Мы тоже будем бороться за него!»
А во-вторых, Богдан так спокойно и уверенно сказал: «Садись в машину, тебя в офисе потеряли, небось», — что я направилась к его синему джипику даже раньше, чем сообразила, что делаю.
Потом только мозг подогнал объяснения, что совершенно не зазорно доехать до города с тем, с кем оттуда выехала, что Виктор мог и врать, что опухший нос Богдана говорит о том, что разборки были точно обоюдные.
А в тот момент я просто пошла и села в машину, вдохнула запах мужчины, которого мое тело без сомнений уже считало своим, и решила, что завтра я непременно все как следует обдумаю. Сегодня же у меня просто тяжелый день. Я девочка и не хочу ничего решать. Хочу кофе, платьице и Богдана.
Глава Обещания
Богдан молча довез меня до офиса. Уже давно стемнело и, честно сказать, если бы я ехала за лампочками в автобусе, я бы вернулась часа на два раньше. Но за всеми этими событиями я забыла даже о том, что у меня болел живот. Зато теперь кружилась голова и в костях разливалась горячим металлом усталость. Не оттого что я много ходила — просто сегодня столько всего случилось, что мне требовались досрочные выходные, чтобы разобраться.
Мы посидели в темноте — оба были еще не готовы прощаться, но и повода для разговора не было. Я не знала, как спросить его про Аллу, — потому что знала, что он скажет. Но это все равно могла быть и неправда. Он мог врать сам себе.
Почему молчал он?
Думаю, по той же причине. Какой смысл снова затевать разговор, если все уже было сказано. Оставалось всего три недели до момента истины… или вся жизнь.