— Это ты так решила? — Я откинулась на стуле, крепко обнимая пальцами чашку, чтобы не было заметно, как они дрожат.
— Мы вместе решим. Завтра мы с Богданом поговорим, и все будет как прежде.
— Он не станет с тобой разговаривать.
— Станет. Уж в этой малости он бывшей жене не откажет. — Улыбка Аллы была холодной как лед. — И все, Даш, на этом для тебя все закончится. Так что просто не позволяй себе надеяться.
— Пока от него не услышу — не поверю, — упрямо мотнула я хвостом.
Сердце колотилось как бешеное.
Но я не собиралась верить ее словам больше, чем словам человека, которого люблю.
Алла рассмеялась с легкой ленцой, словно ей было некогда и скучно объяснять мне элементарные вещи.
— Он же настоящий мужчина, Даш, — сказала она мне, понизив голос и склонившись над столом, словно раскрывала секрет. — Ему будет стыдно. Не мучай его, я тебе не разрешаю. Мы с ним просто уедем на время, смотаемся в отпуск, порадуемся второму медовому месяцу. А когда вернемся — тебя уже не будет. По своей воле или вынужденно. Я как женщина женщине даю тебе добрый совет: переключись на кого-нибудь другого. Здесь ты уже проиграла.
Глава Развод
Первое сентября в первом классе.
Последний звонок и выпускной.
День восемнадцатилетия.
Вручение дипломов.
Первый Новый Год в Москве.
Получилось: по пальцам сосчитать те дни, в которые я просыпалась с утра с предвкушением праздника. Умывалась, чистила зубы и мыла голову с особенным чувством.
Сегодня Тот Самый День.
День развода Богдана.
Платье цвета пыльной розы я приготовила еще с вечера, повесив его на плечиках на оконную ручку, больше было некуда. Почему-то это трогательно напомнило мне утренники в детском саду, когда в день праздника накрахмаленные платьица снежинок развешивали по всем окнам в группе.
То самое белье с кружевом цвета топленого молока, которое еще хранило его прикосновения. Крошечные жемчужные капельки в уши.
Я заканчивала красить глаза — в честь праздника стрелки получились идеально с первого раза! — когда в дверь комнаты резко стукнули пару раз. И сразу, не дожидаясь ответа, вошла Нинель Матвеевна.
— Так ты, значит, не просто Даша от Богдаши? — сразу агрессивно начала она. — Ты полюбовница его! Он тоже молодец: ко мне свою девку приволочь. Мало мне тут его мужиков из деревни, теперь будет бордель разводить. Собирайся!
— Куда?
Я судорожно куталась в покрывало, которое, по иронии судьбы, было примерно того же сложного оттенка пепла розы, что и платье от Диор.
— А вот не мое дело! — отрезала суровая старуха. — У меня тут не шалашовник. Давай, давай, собирайся, нечего тут разлеживать. С утра уже половина улицы спросила, с чего это я вдруг свахой всяким девкам гулящим заделалась! Время вышло, для тебя мест больше нет!
Но испортить настроение мне сейчас было сложно. На тумбочке коротко звякнул телефон: пришло сообщение от Богдана.
«Я возвращаюсь. Встречаемся в одиннадцать у загса».
— Хорошо, я уже ухожу, — улыбаясь экрану, сказала я и закрыла дверь за хозяйкой дома.
Неважно. Подумаешь — пойду прямо с чемоданами. Ночевать сегодня я буду уже в нашей — нашей! — квартире.
Губы я докрашивала в такси, а туфли переодела в маленьком сквере у загса, сидя на гранитном бортике у фонтана, изображающего влюбленную пару. Сам фонтан еще не включили, обещали запустить только первого мая, поэтому новобрачные обходили его стороной и фотографировались у железной арки, скупо увитой пластиковым вьюном, у заборчика, украшенного чугунными обручальными кольцами желтого цвета, и у двух высоких вазонов, торжественно стоящих по обе стороны от входа, ведущего в Храм Любви. Я там бывала в юности: выцветшие пыльные ковры, бархатные диваны и марш Мендельсона из хриплых динамиков под потолком для тех, кто уверен, что нашел свое счастье, и крошечная темная комнатушка — для остальных; тех, кто потерял. Детей записывали тоже на бархатных диванах, а смерти, разводы — все там, в духоте темно-зеленых стен.
Тогда мы той комнатушки даже побаивались. Как все меняется… Иногда развод — радость большая, чем свадьба.
Телефон снова коротко пиликнул. До одиннадцати оставалось еще больше часа, но мало ли что случилось?
«Чуть задержусь, одно срочное дело нарисовалось», — написал Богдан.
Какое еще дело может быть срочнее, чем развод?!
С гулко бьющимся сердцем я ткнула пальцем в контакт, уже не беспокоясь, не помешаю ли я ему за рулем. Сообщение смог написать, значит, и ответить сможет.
После бесконечно долгих — я считала! — шести гудков, Богдан поднял трубку:
— Даш? Ты ждешь? Извини, но… — И на этом связь оборвалась.
Я набрала его снова — но больше телефон не отвечал. А на третий звонок равнодушный голос поведал, что абонент вне зоны действия сети.
Резкий порыв апрельского ветра взвихрил мои так и не уложенные волосы, зимним холодком напомнив о том, что апрель — это еще не победа. Рано радуешься.
Я села на бортик фонтана, изо всех сил уговаривая себя, что пока для беспокойства нет причин. Богдан обещал, что приедет, пусть и задержится. Мало ли какое у него дело — может быть, опять что-то на стройке?
Или Алла решила воплотить свой план…
Но об этом думать не надо.
Апрельский день в самом разгаре подозрительно похож на лето: сухой асфальт, уже изрисованный разноцветными мелками, скрип качелей и детский визг вдалеке, запах пробуждающейся живой земли и свежей травы, расцветающих деревьев и молодой листвы. Но в тени домов, под балконами, укрытые от теплого солнца густо сплетенными ветвями кустов еще прячутся почерневшие остатки снега. Заплеванные, забросанные окурками, они намекают, что зима ушла еще недалеко.
Мимо меня прошло несколько свадеб, вспугивая резвящихся на солнце воробьев гудками машин, громогласными поздравлениями и взрывами хлопушек с конфетти. Некоторых невест закидывали розовыми лепестками, некоторых — рисом и мелкими монетками, а одной особенно не повезло: ей в лоб засветили конфетой.
На меня поглядывали, но мельком: молодые были лет на десять младше нашей компании, а их родители — на десять старше. Они, поди, и не знали, какая у нас тут мировая драма развернулась и кто эта странная девушка в вечернем платье и с чемоданами.
Ко мне даже подбежал один малыш лет пяти — серьезный, в костюмчике. Вручил белый пион и, смутившись, снова убежал прятаться за пышное белое платье мамы.
А я сочла это добрым знаком, символом удачи и вертела сочный стебель в пальцах, пока на нервах не измочалила его в хлам.
Одиннадцать, двенадцать, час…
«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Попробуйте перезвонить позднее».
Два, три, четыре…
Я сходила к ларьку со слойками, держа в поле зрения свои чемоданы, купила пирожок с яблоками и бутылку колы. Усмехнулась, поймав недружелюбный взгляд продавщицы. Интересно, она вообще всех ненавидит, или у нее на меня зуб из-за Аллы? Спасибо, конечно, что в этом городе мне еще продают еду.
Темно-синие тени уже ложились вдоль залитой солнцем аллеи, ведущей от дверей загса к моему фонтану, тихо-мирно прошла еще одна свадьба — без гудков и хлопушек, были только жених с невестой и двое свидетелей. Выпили шампанского на крыльце и разошлись в разные стороны.
А я ждала.
«Телефон абонента выключен или…»
Я верила Богдану.
Верила.
Верила!
Одна за другой из дверей загса вышли работницы, торопясь домой, к своим семьям, последняя выходящая девушка моих лет сочувственно покосилась, запирая дверь, но подходить ко мне не стала.
Я скомкала в руках шарик пиона, и он разлетелся вихрем белых лепестков, усеяв весенним снегом землю вокруг меня.
Словно я невеста.
Словно пришла зима.
«Телефон абонента…»
Когда совсем стемнело, стихли голоса на детской площадке и в окнах домов вокруг зажглись уютные желтые окна, стало ясно, что Богдан уже не придет.
Глава Возвращение
С темнотой пришел промозглый холод. Я достала из рюкзака тот самый палантин, в который куталась, когда месяц назад — так давно! — мы со Светкой бежали на день рождения тогда еще незнакомого мне Богдана.
Хотелось бросить все вещи прямо тут и бежать налегке — куда? Топиться?
Нет, я уже взрослая женщина. Я сейчас все хорошенько проверю и только тогда… топиться. Шучу. Жить заново. Подумаешь — потеряла любовь всей жизни. Люди, бывает, без ног, без рук — и живут.
О том, что можно вызвать такси, я вспомнила, когда, пройдя уже добрую половину пути до дома Богдана с двумя чемоданами, рюкзаком и на каблуках, все-таки подвернула ногу и вскрикнула, с трудом удержавшись от слез. Плакать было нельзя, боялась не суметь остановиться.
Уже из машины было видно, что окна в квартире темные, но я попросила водителя подождать, поднялась и долго звонила в дверь. Никто не открыл.
Офис Богдана тоже был заперт, и я, глубоко вдохнув, назвала адрес его семейной квартиры. За шлагбаум такси не пустили, но я все равно дошла до подъезда. На звонок не ответили, и я постучала консьержу.
— Кого вам? — нелюбезно поинтересовался тот, косясь на работающий в углу холла телевизор. Там показывали какой-то сериал, и ему явно не терпелось вернуться.
— Богдана Чернова. Или… Аллу.
Консьерж смерил меня недоверчивым взглядом с головы до ног, но к туфлям взгляд смягчился. Фейс-контроль и дресс-код я прошла.
— Алка еще утром усвистела, а хозяин ее не живет тут давно, — поделился добрый человек, которому выдуманные телевизионные страсти были явно интереснее местных сплетен. — Ты б ей позвонила сначала.
— Я позвоню, — пообещала я и вернулась к машине.
— Теперь куда? — спросил таксист, с удовольствием глядя на набежавшие цифры счета.
— Минутку… — попросила я.