Я отрицательно мотнула головой.
— Нет. Но чем больше Отражений, тем больше вариантность последующих событий, и тем больше возможностей к возврату скопленной энергии назад. Отражение — это полноценный мир, отличающийся от истинной Реальности лишь тем, что события там развиваются по собственному сценарию. Возможно, там никогда не рождалась твоя тетка, или же у нее не проявился дар провидения, или же она счастливо вышла замуж и нарожала детей с десяток. В каждом Отражении свой ход событий.
— Но причем тут Вечный? — спросил Скай и, не дожидаясь ответа, подошел ко мне, оторвал руки от живота и заменил их собственной ладонью. — Тьма, ты вся горишь.
Я тяжело сглотнула, прижалась спиной к стене и продолжила давать ответы:
— Он сдерживает… историю, — облизала пересохшие губы. — Не дает развиваться, чтобы избежать… Отражений… новых. Те убийства… у них был смыс… смысл. Ученый-маг… изобрете…
— Ирис!
Я, протяжно застонав, сползла по стене вниз. Аквей задрал мне рубаху и выругался, громко и некрасиво.
— Цветок, Ирис, — сказал водник. — Он все-таки появляется.
— Убери, — прохрипела я. — Сейчас.
За весь прошедший день цветок не давал о себе знать, и мы решили, что моя родная сила начала подавлять кровь Вайториса, даже вздохнули с облегчением, оба. А он зацвел ночью, да еще в созданном мирке.
— Тьма! — вдруг взвыл Скай.
— Что? — едва дыша от боли спросила я и приподнялась на локте.
Кожа на животе тлела. Ожог более всего напоминал по форме бутон…
— Огонь, — хрипло воскликнула я и застонала от нового приступа боли. — Его огонь пробуждается. Мама…
Последнее слово вырвалось всхлипом. Скай обнял мое лицо ладонями, в глазах его смешались жалось и тревога.
— Потерпи, — попросил он. — Я очень стараюсь убрать его.
— Я терплю, — ответила я, глядя на Аквея через невольную пелену слез. — Просто очень больно.
— Ненавижу, — отрывисто произнес Скай сквозь зубы. — Рыжую тварь ненавижу. Всей душой…
Он вновь склонился надомной. Прохлада его рук пробивалась сквозь испепеляющий жар внутри моего тела, но никак не могла унять боль.
— Скай, — позвала я. — Если огонь проснется, он сможет найти меня и в истинной…
— Я понял, — тон водника звучал мягко. Но я видела, что его едва не трясет от злости. — Первый лепесток. Тьма!
Я откинула назад голову, надеясь хотя бы на небольшой обморок, чтобы забытье спасло меня от беспощадного пламени, бежавшего по крови, но сознание упорно не желало мутиться. Я осознавала каждое мгновение пробуждения чужеродной силы.
— Уже три лепестка, — голос Ская зазвенел, как натянутая струна. — Ирис, — я открыла глаза и встретилась с беспомощным взглядом Аквея, — я ничего не могу сделать. Ничего, он мне не подвластен.
— Вода.
Мы одновременно повернулись на тихий голос. Отец стоял в дверях и смотрел на нас.
— Вода, — повторил он.
— Спасибо! — воскликнул водник, и я провалилась под холодную водную толщу.
Скай приподнял мою голову, дал вдохнуть, а после вновь опустил под воду. Я смотрела на его расплывающийся силуэт, а после вовсе закрыла глаза. Держалась, сколько могла. Сосредоточившись на воздухе, начала меньше внимания обращать на боль, стало даже легче. Вскоре легкие напомнили, что им нужен воздух, я упрямо терпела. И прежде, чем я дошла до предела, ладонь Аквея легла мне под затылок, и он вновь приподнял меня.
— А-ах, — шумно вдохнула я.
— Он поддается, слышишь? — спросил меня Скай, лихорадочно поблескивая глазами. — Ирис…
Лицо водника вдруг сменилось лицом отца. Я так ясно чувствовала его руки, удерживающие меня, совсем как в детстве. А через мгновение поняла, что лежу в своей кровати, что через закрытые занавеси василькового цвета пробивается солнечный луч, и у меня впереди день, полный открытий. Но подушка такая мягкая, а одеяло теплое… Улыбнулась, не открывая глаз, и попыталась натянуть одеяло до носа. Папина рука придержала край одеяла, я услышала его негромкий смешок, а затем теплые губы коснулись моего лба, и ласковый добрый голос произнес:
— Просыпайся, малышка. Пора.
Я открыла глаза и вновь увидела водяную толщу над собой. Даже через прозрачную неверную преграду я поняла, что Аквей в ярости. Кажется, у него вновь что-то не получалось. Губы водника шевельнулись, он выругался, это я тоже угадала. «Просыпайся», — вновь услышала я тихий шелест. Поджала губы и призвала свою родную силу. Впервые, по-настоящему, не осторожничая и не пробуя. Призвала, пробуждая от долгого сна. И она забурлила, понеслась по жилам, схлестнулась с огнем, нащупала воду и сплелась с ней, щедро делясь неукротимой силой жизни.
Скай встретился со мной взглядом через слой воды. Он смотрел на меня, когда на поверхность всплыл черный цветок с огненной сердцевиной, и когда мужские пальцы сжались на стебле. Я усилила напор, выталкивая из себя неродную мне стихию, и цветок остался в ладони водника. Облегченно выдохнула, и стайка пузырей помчалась к поверхности.
Я села и обнаружила, что перед моим домом теперь есть маленький водоем, больше похожий на яму, заполненную водой. Эта мысль показалась мне забавной, и я рассмеялась, легко и даже счастливо. Моя стихия отозвалась на этот смех всплеском, прошлась по коже, словно лаская, и растаяла, так и оставшись рядом. Незримая, но близкая. Позови, и она откликнется.
— Ирис…
Я обернулась на голос Ская и захлебнулась сиянием синих глаз.
— Моя невероятная, — произнес он, с откровенным восторгом рассматривая меня.
— He-а, сопляк, ошибаешься. Не так ли, моя нежная?
Этот насмешливый голос, в котором бушевало пламя ярости вызвал во мне волну гнева, ненависти и… отчаяния.
— Потом поговорим, рыжий, — также зло и насмешливо ответил Скай и мягко нырнул в воду, увлекая меня за собой.
— Нет! — рев Вечного прорвался даже сквозь все увеличивающуюся водяную толщу.
— Ирис! Найду!
— Да пошел ты, — буркнул Аквей, и вытолкнул меня на широкое крыльцо в доме на сваях, в нашей с ним реальности. После забрался на него сам и устало вздохнул. — Не против, наконец, поспать?
— Нет, — я мотнула головой и поднялась на ноги, опять обнаженная.
— А может и не спать… — задумчиво произнес водник, провожая меня пристальным взглядом.
— Спать, — веско ответила я. — Потом можно и не спать.
— Потом-то, конечно. Это даже логично, потом не спать, — усмехнулся Аквей и закрыл за собой дверь.
Я успела почувствовать его ладонь на своем бедре, и губы, коснувшиеся уголка губ, а после провалилась в очередной сон-воспоминание…
Мужские голоса вплывают в приоткрытое окно. Они негромкие, словно собеседники не желают разбудить тех, кто еще досматривает сны за стенами уютного двухэтажного дома. Я привстаю с постели, прислушиваюсь. До меня долетает смешок, я узнаю папу. Мне любопытно, с кем он разговаривает. Кто столь ранний визитер, что пренебрег сладким предутренним сном?
Откидываю одеяло, опускаю ноги на пол и потягиваюсь. После поднимаюсь с постели, встаю на носочки и крадусь к окошку, словно меня могут услышать с улицы. Берусь за край белоснежной кружевной занавеси и отвожу ее в сторону, чтобы выглянуть в окошко. И сразу вижу их. Это папин друг. Его волосы пламенеют, словно яркий огонь на фоне сумрачного рассвета. Я вытягиваю шею, пытаюсь услышать, о чем говорят мужчины, но до меня долетают лишь обрывки слов:
— Вайтор… неразумно…
— Ты, слепец, Терраис, — огневик Вайторис повышает голос, но тут же сбавляет тон, и я не слышу, что он говорит отцу.
Неожиданно наш гость поднимает голову и замечает мой любопытный нос в окошке. На его губах появляется ироничная улыбка, и мужчина прикладывает ладонь к груди, склоняясь в приветственном полупоклоне. Папа оборачивается, но я успеваю юркнуть за занавесь раньше, чем он успевает меня заметить. Однако ранний визитер не оставляет втайне, кого он успел разглядеть в окне второго этажа.
— Твоя дочь становится настоящей красавицей, Тер, — слышу я голос Вайториса.
— Да уж, — ворчливый голос отца я тоже слышу хорошо. Похоже, мужчины приблизились к дому. — Уже невозможно с ребенком съездить в город, так и таращатся вслед.
— Да ты никак ревнуешь, — наш гость весело смеется.
— Еще бы, — усмехается папа. — Вчера я держал ее на коленях, а сегодня об этом мечтает какой-нибудь сопливый юнец. Я вижу в Ирис малышку, а он женщину. Это… раздражает.
— Ты ведь можешь создать ей судьбу.
— О, нет, Вайтор, я никогда не суну нос в судьбу дочери. Она пойдет предначертанным ей путем.
Я вновь не удерживаюсь и выглядываю в окно. Теперь ко мне спиной стоит наш гость. Его волосы собраны в хвост, и он алой змеей спускается по позвоночнику до самого крестца. Он выше моего отца, более поджарый. Красивый. Когда я была маленькой, мне нравилось смотреть на него. В карих глазах Вайториса всегда прячется веселая хитринка, словно он постоянно готов к проказам. Но мой папа мне нравится больше. У него глаза добрые, и улыбка такая, что даже в зимнюю стужу становится теплей. Нет-нет, ни один мужчина не может сравниться с моим папой! И если я когда-нибудь выйду замуж, то мой супруг непременно будет похож на отца.
— Ирис, — я вздрагиваю и замечаю, что папа смотрит на меня. И его гость тоже. Отец грозит мне пальцем.
— Я не подслушивала! — восклицаю я и мотаю головой для большей убедительности.
Вайторис негромко смеется, а я заливаюсь краской и захлопываю окно. После забираюсь на кровать, накрываюсь одеялом до самого носа и вспоминаю папины слова про наши поездки в город и его чувства. Мне приятно. В это мгновение я решаю, что никогда, никогда-никогда не уйду от родителей, потому что никто не будет любить меня также сильно, как они. Правда, мама всегда отвечает на мои клятвы, что сердце решит за меня, и однажды я сама выйду за порог, чтобы последовать за своим избранником. Но мне семнадцать, и мое сердце пока молчит. Ему хорошо здесь, на Зеленом холме…
— Ирис! — я вздрогнула и посмотрела на Ская. Он по-прежнему стоял посреди пыльной горной дороги, уперев ладони в бока. — Так за что я впал в немилость? Если мне предстоит бежать за собственным жеребцом, я имею право знать причину приговора.