– Очень интересная корреляция!
– И что это значит? – поинтересовался Ник, не выдержав роли молчаливого подопытного кролика.
– Что все хорошо. Продолжим.
Лаборатории сменяли одна другую. Иногда к Борису присоединялись другие сотрудники.
– Пробы «Бэ-четырнадцать», «Бэ-десять», «Бэ-десять-доп» и перекрестно всю серию «Зэт».
– Тест по Дачевскому – Кромышу.
– Сделаем сравнение по материалу. Да, полное, кроме четвертого раздела.
Ника уже подташнивало и противно сохло во рту, язык казался шершавым и горьким. Хотелось уйти отсюда, хоть к черту лысому, хоть к Упырю в гости. Да и просто заорать, хлопнув дверью – тоже хотелось. Он с трудом сдерживался.
Наконец его оставили в покое. Ник сидел у Бориса в закутке и пил теплый, плохо заваренный чай. К чаю прилагались сушки, о которые чуть не сломал зуб. Хозяин то присаживался к столу, то убегал за стеллажи и чем-то гремел там. Возвращаясь, хватал телефонную трубку и бубнил отрывисто, понять было ничего невозможно.
Появившись в очередной раз, Борис привел деда. Судя по всему, они успели переговорить.
– А мне что-нибудь скажут? – с раздражением спросил Ник.
– Конечно. Поехали домой, по дороге обсудим.
Ник со стуком поставил кружку.
Уже зажглись фонари. Дед не торопился или просто не рискнул ехать в темноте по разбитой дороге – «Янгер» повернул в противоположную от пустыря сторону.
– Не сердись, – попросил Георг. – Видишь ли, разговаривать с Борисом очень сложно, он все время забывает, что неспециалист понимает его с пятого на десятое. Если кратко, то шансы у тебя есть. Скоро начнешь принимать препараты. Хорошо бы делать это под наблюдением врача, но ты, полагаю, не ляжешь в больницу.
Ник откинулся на спинку, упершись затылком в подголовник. Плавное движение «Янгера» укачивало. Свет от фар плыл по асфальту, делая темноту за обочиной еще гуще. Справа виднелись огоньки пятиэтажек. Слева тянулся забор, но уже дощатый, без камер наблюдения. Потом начался то ли лес, то ли запущенный парк.
– Они изучают про́клятых? Ну, там, в лабораториях.
– Естественно. А Борис, между прочим, величина. Только под грифом «секретно». У него есть интересная работа, посвященная л-рею. Борис рассматривает его дар как комплекс проклятий.
– В смысле?
– Прямом. Известно, что л-рею не следует причинять зла, оно может вернуться к тебе. По сути, это банальное зеркало.
– А то, что его нельзя убить…
– Поправка: его очень сложно убить. Если сбросить бомбу, л-рей, конечно, погибнет. Другой вопрос, что бомба может не разорваться, у пилота случится инсульт, заклинит бомболюки и прочее, прочее. Это не считая Псов.
– Удачник?
– Скорее бессмертник. Удачнику везет во всем, а у этого конкретная специализация.
Мигнул сигнал светофора. «Янгер» повернул в кварталы, застроенные новыми многоэтажками. Ник смотрел, как проплывают мимо освещенные окна.
– У некоторых людей – особенно тех, кто настроен негативно, – в присутствии л-рея падает давление, слабеют руки, ноги. Это один из признаков энерговампира.
Дед крутанул руль, подрезая зазевавшуюся «Олжанку».
– В общем, работа получилась у Бориса интересная, но… Во-первых, неполиткорректная. А во-вторых, это уже с моей точки зрения, в ней не рассматривается важный вопрос.
«Янгер» перестроился еще раз и набрал скорость.
Ник молчал.
– Тебе неинтересно?
– Почему? Я слушаю.
– Хорошо. У каждого проклятия есть цена. Например, вампир вряд ли желает своим близким несчастья, но выпьет их в первую очередь. Просто потому, что каналы с большей пропускной способностью.
– Я видел таблицы.
– Тогда имеешь представление, о чем я говорю. Так вот, у л-рея очень четко срабатывает защита. И практически ни одного, так скажем, другого сопутствующего фактора. Что это значит?
– Что в комплексе проклятия работают иначе, более… ограниченно. Без этих самых факторов. Может, мешают друг другу.
– Еще версия?
– Борис ошибся, и это не проклятия.
– Все? Абстрагируйся от ситуации. Ну, вообрази, что ты на уроке химии. Берешь разные реактивы и смешиваешь.
Ник подумал.
– Сопутствующие факторы есть, но они другие. Не сумма исходных, а нечто новое.
– Да. Вот это очень может быть. Но что это новое? Какую цену мы платим за существование л-рея?
Машина вырвалась из города на шоссе. Замелькали в свете фар деревья, мигнули и пропали встречные огни. Ник покосился на стрелку спидометра и сел ровнее.
– У меня еще дела. А тебе хорошо бы лечь пораньше, устал, наверное, – сказал дед.
Значит, разговор об л-рее исчерпан. На сегодня. Ник не сомневался, что рано или поздно имя Матвея Дёмина еще прозвучит.
– Пойдем в парк?
Таня помотала головой.
– Хочу, но не могу. Честно. Я сплю-то по шесть часов в сутки. Мне нужно закончить эту работу! Если все получится… Меня тогда возьмет в мастерскую Феликс Эдгар. Такой человек! Он мир видит весь и сразу, целиком, но до мельчайших деталей. Картины его… Слов не хватает, не придумали, как рассказать, а он это нарисовал. Я очень хочу к нему. Феликс Эдгар вообще преподает в Артемьевском, а у нас только раз в три года мастерскую набирает.
– А что у тебя за работа? – спросил Ник.
Они шли по набережной, приближаясь к мостику, такому низкому, что в канал не заходили даже катера.
– Это один день в городе. Тут, в Сент-Невее. Одна и та же улица, те же дома, перекресток, мостовая. Но по этой улице идут разные люди, в разное время. Утром – школьник. Вечером – уставший мужчина. Днем – женщина, многодетная мама. Ночью гуляют влюбленные. И каждый из них видит свою улицу. Понимаешь?
– Наверное.
– Я хочу показать, каким разным может быть город. Показать так, чтобы глянул – и прожил этот миг не собой, а другим человеком. Ощутил себя им. Прочувствовал. Не думать, а… сердцем. Душой.
– Интересно.
– Да. Но у меня не получается! Ну, разное освещение, другой угол, пропорции, оттенки – это все банально. Чего-то не хватает. Не могу поймать. А может, это не в работах не хватает, а во мне. Таланта, например.
– У тебя получится, – сказал Ник. Он действительно верил.
– Спасибо. Знаешь… Иди сюда! – Таня за руку втащила его на мост. – Встань вот так. Обопрись на перила. Чувствуешь?
Ладонь холодило железо. Медленно бежала под мостом вода – она казалась серо-сизой в этом ущелье без солнца. Каменные берега покрывали зеленые наросты.
– Сейчас день, а был вечер. Здесь стоял мужчина, так же положив на перила руку. Он каждый день ходит этой дорогой с работы домой. Вот уже девятнадцать лет. А вчера остановился и задумался. Через неделю у них с женой годовщина свадьбы. Придут дети, и дочь принесет маленького внука. Младенец похож на крикливую гусеничку, но мужчина его очень любит. Придут друзья. Коллеги. Родственники. Этот мужчина мало где был за свою жизнь, всегда находились дела поважнее: семья, работа. И вот он стоит здесь, смотрит на канал и думает, что многое уже не успеет сделать. Но он все равно счастлив. Посмотри его глазами! На стены, окна, воду.
Ник отдернул руку. Ему и впрямь почудилось, что он каждый вечер спешил по этому мосту домой. Туда, где его любят и ждут.
– А еще была женщина, – говорила Таня, сама положив руку на перила. – Давно. Во время блокады. Осень, начало подмерзать. А перед этим прошел дождь. Все – мостовая, доски, железо – покрыто наледью. Идти очень трудно. Она устала. На женщине грубое стеганое пальто, слишком большое и тяжелое для ее тела. Но все равно холодно. Потому что сама женщина не дает тепла, вымерзла изнутри. За пазухой хлеб и немного крупы – все, что удалось выменять. Дойти необходимо. Дома дети, своих двое и соседский, у которого погибли родители. Крохотный мостик – серьезная преграда. Женщина цепляется за перила. Она не видит ничего. Ни домов, ни канала. Весь мир сжался: только покрытые наледью камни и железо под рукой. Вцепиться, удержаться, подтянуть себя. Дойти.
Стало зябко, Ник повел плечами.
– А еще раньше тут был молодой офицер. Немного старше тебя. У него перчатки, но правую он снял и голой рукой взялся за перила. Новая шинель, новая портупея. Завтра он уезжает на фронт. Первая мировая. Ему страшно. И стыдно за свой страх, недостойный офицера. Он думает, что никогда не вернется в Сент-Невей. Смотрит на канал, но видит не его, а весь город разом, с его множеством мостов и каналов, с тесно стоящими домами, переулками, двориками. Вбирает в себя каждой частичкой. Не парадный Сент-Невей, а свой, родной.
Ник сжал перила. Он поверил на мгновение: город – действительно его. Здесь он жил, ходил по этим улицам. Еще чуть-чуть, и вспомнит.
– У меня кружится голова, когда я представляю это, – сказала Таня. – Одна точка, а какое множество миров. Таких разных, непостижимых! Вот здесь, где мы стоим.
Да, по этому мосту могли проходить его отец и мама. Дед в молодости, сразу после демобилизации.
– Это глупо? – смутилась Таня, Ник слишком долго молчал.
– Ну что ты! А он вернулся?
– Кто?
– Офицер.
– Нет. Он служил в Растьевском полку и погиб на позициях во время газовой атаки. Ну что, пойдем? – Таня запихала озябшую руку в карман Нику, и он сжал ее пальцы, согревая.
Перешли мост. Один поворот, и снова откроется людная улица. Не сговариваясь, Ник и Таня замедлили шаг. Остановились у глухой стены, почти не освещенной солнцем.
– Странно, – сказала Таня. – Я знаю про них. Но ничего не знаю о тебе. Откуда ты? Кто твои родители? Кого ты любишь? Чего ждешь?
Ник погладил в кармане ее пальцы.
– Я живу в Сент-Невее и люблю Сент-Невей. Мои родители погибли, я их не помню. Сейчас я с дедом. Больше родных у меня нет.
– А какой он, твой дед?
– Сильный. Цельный. Умный. Эрудированный. Знает, чего хочет, и все для этого делает. Не для себя хочет, для других, для будущих поколений. Дворянин, долг превыше всего. Им очень легко восхищаться, легко его уважать. Но с ним сложно жить. Сложно быть его внуком.