Ник впервые говорил о Георге Леборовски и не мог остановиться.
– У него высокая планка, а он этого даже не замечает. Ему кажется, так и должно быть. Он решает сложнейшую задачу и не дает себе ни малейшей поблажки.
– Ты хочешь, чтобы дед тобой гордился? Быть достойным?
– Конечно.
– Тебе кажется, иначе дед не будет тебя любить?.. Ой, извини! Я не должна так.
– Все нормально. Наверное, ты права. Но не только: уважение такого человека дорого стоит. Для меня это важно.
Свободной рукой Ник потрогал Танины волосы.
– Мне все время хочется к тебе прикасаться. Ну, не в том смысле. То есть и в том тоже. – Ник улыбнулся и с удовольствием заметил, что Таня покраснела. – Просто… Ты действительно существуешь? Я иногда не верю в это. Ты рядом, здесь. Разве так бывает?
Ник действительно не верил. За что ему – такой подарок? Он помнил себя, раздавленного болью. Как валялся в казарме и скрипел зубами, а бойцы разжимали ему челюсти и вливали с ложки разбавленный спирт, не жалея дефицитный продукт. Только после спирта получалось уснуть, и то чудилось в бреду: он не в казарме, а на своей лежке высоко над откосом, куда взрослому не пробраться. Нужно стрелять, уже поймал в прицел арефа – но тот превращается в зверя, огромного, бурого с проседью. Зверь поднимает голову и смотрит на Ника. Что ему крутой склон? Вспрыгнет. Ник хочет выстрелить, он должен, но не получается…
За что ему, не помнящему, не знающему о себе ничего, кроме войны, лечебницы и приюта, – такая девушка?
Таня вытащила его руку из кармана и прижала к своей щеке. Спросила:
– А ты?
– То есть?
– Ты – здесь?
Ник промолчал. Как, ну как можно рассказать ей?
Он наклонился и притронулся губами к ее губам. Таня странно замерла, словно и не дышала. Ник даже испугался. Но она потянулась, привстав на цыпочки, и закинула руки ему на шею.
Наверное, Таня тоже не умела целоваться. Сначала было странно и неловко, а потом вдруг сошлось как надо. Ник прижался спиной к стене, придерживая девушку за талию. Если бы мог, притиснул ближе, но боялся причинить боль. И боялся: вдруг Таня почувствует, что происходит с его телом.
– Ты есть, – пробормотала она, повернув голову. Ник поцеловал щеку, висок.
Он снова хотел поймать ее губы, но Таня отстранилась. Глянула сияющими глазами.
– Значит, так бывает.
– Я не хочу тебя отпускать.
– А ты и не отпускай.
Потом Ник шел по улице и все трогал пальцем губы. Ему казалось, они распухли и это заметно. Мельком глянул на себя в зеркало-витрину. Какая дебильная улыбка! Прикусил изнутри щеку. Вон уже машина, в которой ждет Леон.
Утром, когда дед уже уехал, а Леон только пошел в гараж, зазвонил телефон. Резкие трели прокатились по пустым комнатам. Ник вздрогнул от неожиданности. Он никак не мог проснуться и сидел за столом, покачивая в ладонях кружку с остатками чая. За окном моросило, казалось, еще не рассвело.
– Я возьму, – сказал Ник Александрине, которая убирала посуду.
В библиотеке шторы не успели поднять и было темно – света, проникающегося из столовой через гостиную, едва хватало, что рассмотреть стоящий на бюро телефон. Ник снял трубку.
– Дом Леборовски.
– Микаэль? Здравствуй, это Алейстернов. Деда позовешь?
– Он минут пять как уехал.
– Разминулись, да. Ладно, позвоню ему попозже на Бастионную.
Ник хотел попрощаться, но майор сказал:
– Слышал, вы недавно ездили в одно интересное учреждение. Ты там провел весь день. Понравилось?
– Не очень.
– Понимаю. Тебя ознакомили с результатами обследования?
Ник присел на облучок кресла.
– В общем, да.
– Это хорошо, когда достаточно данных. Или ты считаешь, что некоторые вещи лучше не знать?
На пороге появилась Александрина.
– Микаэль, Леон уже готов. Поторопитесь, вы можете опоздать.
– Сейчас.
Женщина поправила волосы, уложенные в тугой пучок, и пошла к окну.
– Мне пора, – сказал Ник в трубку, глядя, как Александрина поднимает шторы.
– Школа-школа, я понимаю. Хотя в такую погоду, согласись, намного лучше остаться дома. Сидеть в кресле и рассматривать старые фотографии. Ты интересуешься старыми фотографиями? Мне вот в детстве нравилось листать бабушкин альбом. Правда, меня ругали: я все время доставал карточки, чтобы прочитать надписи на обороте, и прорези для уголков рвались. Но с подписями-то интереснее. Без них – люди и люди. А с ними – история. Иногда очень важная. История моей семьи, а значит, моя. Согласен, Микаэль?
– Наверное. Я не думал об этом.
– Ну, подумай на досуге. До свидания, Мик.
Послышались короткие гудки. Ник раздраженно потер висок, в котором начала накапливаться боль.
К обеду солнце прокалило небо до белесо-голубого цвета. На асфальте высыхали последние лужи, одуряюще пахло зеленью. Тополя, еще утром покрытые еле заметной дымкой, расправили листья. Во дворе носились первоклашки, покидав в угол сумки и развесив на ограде мундиры. Отдельными группками стояли парни постарше. В одну из компаний затесался Воитель и что-то рассказывал, взмахивая рукой.
Выйдя из калитки, Ник хотел свернуть на привычный маршрут, но услышал гудок. Серебристый «Янгер» приткнулся у поребрика, высунув на тротуар хищный обтекаемый нос. Гимназисты, проходя мимо, замедляли шаг и окидывали машину взглядом. Один из парней завистливо вздохнул, когда Ник открыл дверцу.
– Привет! Я пораньше освободился и решил за тобой заехать, – сказал дед. – Надеюсь, ты не против?
– Конечно нет.
– Отлично. Сразу домой или где-нибудь покатаемся?
– Где? – удивился Ник.
– По центру, например.
– Давайте.
«Янгер» плавно отчалил от тротуара, рыкнув на подвернувшуюся под колеса ярко-розовую «Марицу».
Они прогулялись по набережной, глядя, как проплывают под мостами катера с туристами. Прошли насквозь туристический базарчик и оказались возле Королевского театра, закрытого на реставрацию. По лесам, выстроенным до куполов, ползали рабочие.
Дед рассказывал, как вернулся в этот город после войны и какими тогда были улицы. Показал ресторанчик, где сделал предложение Кристине, и любимую скульптуру Марины: королеву Анну с дочерями и юным принцем. Скульптура пряталась в Коронном парке, незаметная на первый взгляд среди прочих. В парке пахло сахарной ватой и бегали дети. Ник даже поверил на минуту, что помнит тут себя и Денека…
Дома встретила Александрина.
– Господин Георг, был посыльный и оставил вам пакет.
– Спасибо, давайте. – Дед глянул на корявую подпись. – Это от Бориса. Микаэль, поднимемся ко мне.
У двери кабинета достал связку ключей. Перебрал, выискивая нужный.
– Проходи, посмотрим, что нам прислали.
В пакете оказался флакон с косо наклеенной этикеткой. Ни названия, ни состава препарата, только написанная от руки дата изготовления и рекомендации принимать по одной капсуле два раза в день.
– И все? – удивился Ник.
– А что ты еще хотел?
– Ну, результаты анализов, заключение врача.
– Остались у Бориса. Перестраховался по привычке: никогда не отправляет документы с обычным курьером. Будет время, съезжу, заберу.
Ник открутил крышку – она легко подалась, флакон не был запечатан. Выкатилась на ладонь капсула из двух половинок: красной и белой.
– Утром, когда ехал в гимназию, я вспомнил про шрам. Ну, у меня под коленом.
Уронил капсулу обратно во флакон.
– Это во дворе было. Знаете, такие старые двухэтажные дома, и между ними проход, не заасфальтированный. Выбоины засыпаны шлаком, по краям одуванчики. На меня оттуда вылетела машина. В упор. Я отскочить хотел, но споткнулся и упал. Колено расшиб, а машина стороной прошла. Если б не упал, точно бы зацепила. Потом прибежала мама… Платье темно-синее, в белую крапинку. Только у нее были длинные волосы, а не как на фото. Они на лицо упали, когда мама наклонилась. Еще помню, у нее из сумки редиска высыпалась. Глупо, правда? Редиску помню, а мамино лицо – нет.
Дед рассеянно складывал пакет из-под флакона. Жесткая бумага плохо гнулась, а он все пытался свернуть ее. Сказал:
– Косы Марина и вправду носила, но потом обрезала. Она любила менять прически.
Ник опустил флакон в карман и шагнул к стене с фотографиями.
– Я все спросить хотел, с вами и отцом – это кто?
Дед подошел, встал за спиной.
– Наверное, кто-то из сотрудников УРКа, я уже не помню, столько времени прошло.
– Сколько?
– Лет пятнадцать.
– А с обратной стороны не подписано?
– Вряд ли. Это важно? Не хочу снимать, крепление неудобное. Намучился, пока вешал. А почему тебя вдруг заинтересовало?
Ник пожал плечами.
– Так просто. Ну, вы там и отец.
Дед положил руку ему на спину, выпроваживая из кабинета.
– Извини, мне нужно еще поработать.
Дверь закрылась. Ник задумчиво посмотрел на замок и пошел к себе.
В приюте вечера были тускло-желтыми. В спальнях висели матовые абажуры, под которыми прятались шестидесятиваттки, слишком слабые на такое большое помещение.
Здесь же вечера поменяли окраску и стали черно-серыми. Нет, пока Ник сидел в библиотеке или ужинал с дедом – все было нормально. Даже регулярные тренировки в тире перестали удивлять и вошли в привычку. Но потом, когда дом затихал, Ник долго лежал на спине и смотрел, как качаются на потолке тени. Шуршало в саду. Постукивала о стекло ветка. Тикали напольные часы. Изредка поскрипывало или щелкало – дерево высыхало после долгих дождей. Ник ощущал каждой клеточкой тела, какой огромный дом окружает его. Дом, полный старых вещей, принадлежащих одной семье из поколения в поколение.
«Я – Микаэль Яров».
Было сложно убедить себя, что он находится здесь по праву. Иногда казалось: все происходящее вот-вот закончится. Останутся только воспоминания, такие же зыбкие и ненадежные, как об Арефе. Уже сейчас реальность путалась, Ник понял это в медцентре УРКа, когда смотрел на пульсирующий белым светом коридор. Тот самый. Знакомый.