– Ну, и дальше?
– Это паром. – Юджин тоже выбрался наружу и прихлопнул на щеке комара. – К нему должен прилагаться паромщик.
Матвей, сощурившись, попытался разглядеть деревню, но ее загораживал лесок – сосны, осинки, а у самой воды тальник.
За спиной взревел гудок. Юджин подождал несколько секунд и нажал на клаксон еще раз. Замолчали испуганные лягушки. С той стороны донеслись голоса, обрывки музыки – и только.
– Здорово, – снова сказал Матвей.
Он стянул футболку и расстегнул джинсы.
Юджин забеспокоился:
– Куда? Застудишься.
– Ага, простыну, заболею и умру.
Нырнул Матвей прямо с дощатого настила. Царапнули живот водоросли. Противно! Словно утопленники пальцами поскребли. Сверху вода прогрелась, но снизу осталась ледяной, и Матвей старался не уходить на глубину. Мешало солнце – низкие лучи били в лицо, заставляя жмуриться. Чем ближе к берегу, тем грязнее становилась вода; дно здесь было илистое, топкое.
Матвей уцепился за край парома, подтянулся на руках и перебросил тело через бортик. Больно ударился коленом, даже солнце в глазах раздробилось на мелкие осколки.
– Зараза!
На коже бисеринками выступили алые капли. Смахнул их ладонью.
Паром поскрипывал под ногами. От непонятного механизма с длинной рукоятью воняло солидолом. Рядом валялся тулуп, весь в пятнах.
Дикие люди! Зачем им тулуп весной?
Матвей перепрыгнул на пристань и задрал голову, вглядываясь в будку. Похоже, хозяина не было. Пойти поискать в деревне? Или подождать здесь? Он оглянулся: Юджин стоял у воды, приложив от солнца ладонь козырьком. Другой рукой старик упирался в поясницу, видно, опять разболелась. Матвей дернул плечом и сошел на берег. На песке лежала глубокая тень, холодила подошвы. Оскальзываясь, взобрался выше и уселся на траву. Голую спину щекотала ветка тальника.
В деревне, кажется, праздновали. Слышались голоса, смех, музыка. Интересно, какой сегодня день недели?
Матвей сорвал листок, облизнул и прилепил на ободранное колено.
Примолкшие было лягушки заорали снова, звуки хорошо разносились по реке. Юджин отвернулся и, спрятав зажигалку в ладони, раскуривал папиросу. Машина рядом с ним казалась уставшим бегемотом с грязным, запыленным брюхом.
Матвей зябко поежился. Солнце совсем увалилось за деревню, в тени было холодно, и кожа пошла пупырышками. Саднило колено. «Ничего, подождет», – ожесточенно подумал Матвей, глядя, как курит Юджин. Старик привалился к капоту и стряхивал пепел себе под ноги.
Зашуршал тальник. В кустах за паромом кто-то сдавленно хихикнул и снова затаился.
Блеснула слюдяными крыльями ранняя стрекоза. Сделав вираж, она примерилась и вцепилась лапками в листик. Закачалась у Матвея перед лицом, так близко, что можно было различить ворсинки на ее тельце. Огромные фасеточные глаза смотрели высокомерно и непроницаемо. Стрекоза была похожа на доктора Каплейкехера.
– Дура, – беззвучным шепотом сказал ей Матвей.
На стрекозу это не произвело впечатления.
Громче послышались голоса: выше по течению, за излучиной, к реке спускались девушки. Кто-то взвизгнул.
– Держись!
– Ай, юбка!
– Вон корень торчит.
– Тише, девочки, тише!
Смешки в ладонь. Плеснула вода. Еще раз.
Медленное течение вынесло из-за поворота венки из одуванчиков. Тянулись за ними намокшие ленты: красные, голубые, зеленые. Венки приблизились было к парому, но их закрутило течением и оттолкнуло.
Затрещали ветки. Выметнулось полуголое тело и шумно упало в воду. Засвистели, загорланили. Из кустов вылетели еще парни. Вскипела река. Кто-то уже лез обратно с венком в руках. Возмущенно пищали в отдалении девушки.
Парни, пошуровав в кустах, умчались в сторону деревни. Там набирал силу праздник, и музыка из проигрывателей соперничала с хоровым пением.
Юджин на той стороне реки сидел в машине, приоткрыв дверцу. Света от лампочки в салоне хватало, чтобы читать газету. «Угробит аккумулятор», – сердито подумал Матвей. Подождал еще, но Юджин продолжал неторопливо переворачивать листы. Вот он достал термос, налил чаю и поставил кружку на приборную панель.
Матвей поднялся и снова спустился к парому. Посмотрел внимательнее на механизм, от которого воняло солидолом. Кажется, все просто. Навалился на рукоять. Заскрежетало, загремела в воде цепь, но барабан не провернулся и наполовину, застрял. Зараза! Матвей подергал рукоять, вызывая противные звуки: казалось, кто-то клацает железными зубами.
– Эй, чего творишь?
По склону спускался мужик в майке и брезентовых штанах. Сивая борода его агрессивно топорщилась.
– А ну стой! Хулиганье, еть вашу…
Матвей бежать и не собирался.
Мужик запрыгнул на паром – качнуло, хлюпнуло под настилом – и потянул руку, намереваясь схватить за ухо.
– Будут тут еще!..
Матвей посмотрел паромщику в глаза.
Толстые пальцы в синих наколках растерянно шевельнулись в воздухе.
– А? Ты это, чей такой взялся? – сбавил тон паромщик.
– Нам нужно переехать. – Матвей качнул головой, показывая на машину.
Мужик обернулся. Юджин, заметив это, нажал на клаксон.
– Так это, того… поздно уже.
– Ну и что?
Паромщик кашлянул. От него явственно несло водкой и луком.
– Так… Нету больше никого. Чего мне, одних везти?
– Мы все оплатим.
Мужик сунул руку под майку и поскреб живот.
– Ну, заплатите, так чего это… не переехать.
Он выудил из кармана ключ, такой огромный, что было непонятно, как под его весом не сваливались штаны.
– Сейчас, того, отопру и поедем. Ты тута подождешь или опять туда?
– Туда, – сказал Матвей.
Кажется, мужику это не понравилось, но возражать он не стал, только сплюнул в воду.
Двигался паром неторопливо, поскрипывая механизмом.
Пришвартовавшись, мужик махнул рукой:
– Загоняй!
Паром слегка просел, когда на него въехала машина.
Юджин заглушил мотор и вышел.
– Вечер добрый.
– Вам тоже не хворать.
Матвей на голоса не обернулся. Сидел, положив подбородок на колени, и смотрел на комара. Тот потоптался на локте, примеряясь, куда воткнуть хоботок, потом перебежал к запястью, но и там не решился. Взлетел, прозвенев над ухом.
На плечи опустилась ветровка, сразу стало теплее. Матвей сбросил ее резким движением.
– Толку? У меня трусы мокрые.
– Возьми в чемодане сухие.
– А че, трудно было их сразу достать?
– Нет. Вот сам это и сделай.
Пришлось встать и открыть багажник. Замок на чемодане заело, Матвей рванул его, едва не выворотив. Да что за день такой!
Мокрые трусы он скомкал и швырнул на середину реки. Переоделся, сердито дергая локтями.
– У вас праздник? – спросил паромщика Юджин. Фонарь на корме подсвечивал его лицо снизу, резче выделяя морщины.
– Так это, Девкин день, весна на переломе. В городе-то подзабыли, а у нас ничего, гуляют.
Причалили. Мужик загремел цепью, продергивая через звенья дужку замка.
– Остановиться у кого на ночь можно?
– На том краю спросите Ванду. Забор синий. Бобылкой живет, глядишь, пустит.
– Спасибо.
Юджин дождался, когда Матвей сядет в машину, и завел мотор.
Выехали на дорогу. Щебенка с шорохом осыпалась из-под колес. Заваливало вправо, колея там почему-то была глубже. Юджин сосредоточенно выкручивал руль. Смотрел он только вперед и, даже когда автомобиль выровнялся, продолжил молчать.
– Ну хорошо! – не выдержал Матвей. – Я вел себя как безответственный дурак! Устраивает?
– Меня? – удивился Юджин.
Матвей сжал губы, чтобы не выругаться.
– Ты сегодня другая, – сказал Ник.
– Конечно! – согласилась Таня. – Смотри, какое солнце!
Каменный Сент-Невей нагревался, и даже в лиловой тени не было зябко. В прозрачном небе виднелся золотой шпиль с ангелом. Пахло тополиными листьями и ветром с Лады. Таня легко ступала в открытых туфельках, чувствуя сквозь подошву теплые булыжники мостовой. Замирало сердце: Ник то и дело касался ее плеча своим, и сейчас их разделяли не плащ и мундир, а лишь тонкая ткань блузки и рубашки.
– У тебя глаза светятся, – сказал Ник.
– Просто я очень люблю весну. Когда еще не лето, а вот-вот на самом его краешке.
Таня была свободна – на целый месяц! Целый месяц ей не нужно думать про старшего лейтенанта Сайгара! А еще ее эскизы похвалил сам Феликс Эдгар, оставил после урока и долго рассматривал альбом. Таня волновалась, что Ник не дождется, но он стоял у ограды, придерживая накинутый на плечо мундир. Улыбался, глядя, как Таня бежит ему навстречу. В последний момент она вспомнила, что девушка должна быть скромной, и замедлила шаг.
Пошли, взявшись за руки. Ник сжимал ее пальцы: «Ты здесь? Со мной?» – «Да!»
Потом долго целовались у глухой стены, рядом с мостиком, на котором Таня рассказывала про офицера Растьевского полка. Обдавало жаром от затылка до пяток. Тане казалось, что она тает, становится невесомой – и растекается по рекам и каналам Сент-Невея, сама становится водой, ощущает каждый камень набережной, видит все отражающиеся дома, набирает Ладу-силу и распахивается огромным заливом, где ветер, чайки и слепящее солнце.
– Съездим как-нибудь на залив? – спросила Таня уже на автобусной остановке.
– Конечно.
Она вскочила на ступеньки – одна из последних, за ней еще успела втиснуться молодая пара. Таня прижала ладонь к стеклу, глядя, как уплывает лицо Ника. А те двое тоже не ушли с площадки, обнялись, и парень что-то зашептал девушке. Их счастье было похоже на хрустящие вафли со взбитыми сливками, оно пахло корицей и немножко, совсем чуть-чуть, острым перцем. Так интересно, сладкое с перцем…
«Что я делаю!» – У Тани пресеклось дыхание. Она сама не поняла как, но откусила кусочек чужого счастья.
– С вами все в порядке? – с тревогой спросила женщина, привстала с сиденья и тронула Таню за плечо. – Девушка!
– Э, да она побелела вся.
– Девушка!
Звуки доносились с трудом, Таня непонимаю