Ник щелкнул выключателем. На столе пусто, ни единой бумажки. Кресло аккуратно задвинуто.
Ему нужна только фотография.
Крепление оказалось обычным: колечко накидывалось на гвоздь. На обоях осталось темное пятно по размеру рамки. Ник поднес фотографию к глазам. Судя по всему, это Сент-Невей: номера у машины здешнего региона. Улица в районе исторического центра: брусчатка, кирпичная стена, кованая решетка водостока, какие бывают именно там. Мужчина рядом с отцом, наверное, его ровесник. Стрижка похожая – короткая, как у многих военных. Такая же суховатая, жилистая фигура. Да и в лице много сходного. Может, родственник?
Ник, помедлив, перевернул фотографию.
На обороте твердым почерком было написано: «Учителю! Начало проекта “Идентификация”. Сент-Невей, УРК-29». Дата – за год до его рождения. Той же рукой сделана подпись слева: «Артур Гориславский». Справа отметился его отец: «Родислав Яров».
Ну и что? Прошло столько лет. Разве странно, что дед забыл этого Гориславского? И мало ли было учеников!
Мало, возразил себе Ник. Во всяком случае, тех, чьи фотографии до сих пор висят в кабинете.
Снова посмотрел на мужчину. Обычное лицо, разве что нос приметный, с горбинкой. Гориславский – фамилия не из редких.
Со второй попытки Ник зацепил колечко за гвоздь. Выровнял рамку.
На пороге оглянулся, проверяя, не оставил ли следов, и выключил свет.
Закрыть дверь оказалось сложнее, ключ двигался туго. У Ника опять затряслись руки, и он не мог вспомнить: два или один оборот? Щелкнуло. Кажется, все-таки один.
У себя в комнате глянул на часы: прошло меньше двадцати минут.
Отмычки снова отправились за учебники.
Ник постоял у окна, засунув кулаки в карманы джинсов. Может, Алейстернов не успел сказать что-то еще и бесполезно ломать голову?
Или хотел, чтобы Ник спросил у деда? Напрямую.
Но зачем – вот вопрос.
Ник спустился в библиотеку, скинув по дороге цепочку с входной двери и зажигая свет во всех комнатах. На бюро рядом с телефоном лежал справочник годичной давности. Полистал: Артур Гориславский в нем не значился. Сотрудники УРКа не регистрируются? Для проверки открыл на букве «А». Алейстернов Альберт нашелся: судя по названию улицы, он живет на полпути между детдомом и гимназией. «Жил», – поправил себя Ник. Потер висок; сейчас, когда напряжение схлынуло, голова раскалывалась от боли.
Очень хотелось позвонить Тане. Просто так. Услышать ее голос. Казалось, от этого может стать легче.
Ник потрогал телефонную трубку, но номер – он помнил его наизусть, хотя и пользовался редко – набирать не стал.
Ну, и что дальше?
Подумав, вытащил папку со статьями деда. Он читал их все и фамилию Гориславский не помнил, но, может, просто не обратил внимания?
Ник просматривал страницу за страницей, не вникая в содержание. Вскоре от мелькания строчек зарябило в глазах, приходилось то и дело возвращаться. Но нет, ни Артур Гориславский, ни проект «Идентификация» там не упоминались.
От боли сдавливало виски, и пришлось отдохнуть, прежде чем взяться за папку с материалами УРКа. Тоже безрезультатно.
Досье на Дёмина Ник снял с полки уже от отчаяния. Открыл и угрюмо уставился на первую страницу. Там не было ничего интересного, только дата и место рождения, информация о родителях, группа крови, регистрационный номер в УРКе и прочее, прочее. Листать дальше? Бестолковое занятие, как пальцем в небо тыкать. Ник раздраженно оттолкнул папку – и едва успел поймать, прежде чем она свалилась со стола. Первый лист замялся, разгладил его ладонью.
Стоп! Осторожно убрал руку, точно строчки могли исчезнуть. В середине таблицы среди прочих данных значилось: «Проект “Идентификация.1”: № 236. 83 %».
Прошумело за окном. Мигнул и погас свет – автомобиль заехал в гараж.
Ник убрал папку, открыл шахматную доску и расставил фигуры, выбрав этюд наугад.
– Не спишь? – спросил дед, останавливаясь на пороге библиотеки.
Поблескивали капли на его плаще – на улице, оказывается, начался дождь.
– Пойдем, чаю выпьем, что ли, – предложил Георг.
– Я согрею. – Ник поднялся. – А что с Алейстерновым?
– Пьяный водитель выехал на пешеходный переход со второго ряда, Альберт не успел его заметить. Погиб на месте.
– Когда похороны?
– Прощание будет в центральном отделении УРКа завтра. А потом тело отправят на родину.
Дед стряхнул капли с отворота.
– Схожу переоденусь.
Ник напряженно прислушивался, пока дед поднимался по лестнице. Потом стало тихо – перекрытия не пропускали звуки.
На кухне пахло корицей и моющим средством с лимонной отдушкой. Сейчас эти запахи раздражали, от них сильнее разболелась голова.
В хлебнице нашлись оставшиеся с ужина булочки, в холодильнике – сыр и варенье. Ник поставил на плиту чайник. В блестящем боку отразилось напряженное лицо с закушенной губой. Рассердившись, постарался расслабить мышцы.
Лучше бы дед зашел в кабинет сейчас, чем ждать до завтра. Что Георг подумает, если ключ повернется с заминкой? Что его внук – вор? Или шпион?
Зашумела вода, чайник медленно нагревался. Ник потрогал его пальцем и остался стоять спиной к двери.
Шаги. Дед идет неторопливо. Ник снова закусил губу и закрыл глаза. У него не хватит выдержки! Не сейчас, когда сдавливает виски.
– Микаэль!
Это же глупо – пытаться переиграть Георга Леборовски!
– Мик!
Он повернулся.
Дед смотрел на него пристально, с удивлением.
– Ты что? Вода уже кипит.
Крышечка подпрыгивала и звенела. Фыркало из-под нее паром.
– Задумался.
Ник прогрел чайничек, отсыпал в него заварки и залил кипятком. Накрыл льняной салфеткой.
– Чай заваривать тебя в детдоме научили или на блокпосту? – поинтересовался дед.
Ник скупо улыбнулся и достал кружки.
– Вы давно знали Алейстернова? – спросил, хлопая дверцами шкафчика – искал сахар.
– Больше десяти лет. Я преподавал одно время в Академии, и Альберт у меня учился.
– А мой отец?
– Ну, он-то окончил раньше.
Ник выставил на стол бело-голубую коробку с рафинадом и сел напротив деда. Кубик сахара медленно растворялся в кружке. Ткнул его ложечкой.
– Я все хотел спросить: а что стало после войны с «Четвертым отделом»? Его расформировали?
– Конечно.
Если дед и удивился резкой смене темы, то вида не подал.
– Но вы остались в армии. Почему не в УРК?
– У нас слишком разные методы. А я перевелся в разведуправление. Есть там интересный отдел, занимается про́клятыми.
– В каком смысле?
– Их использования. Тот же слухач иногда полезнее любой аппаратуры. А ведьма? Знаешь, как вовремя может оказаться прободение язвы? Про удачника и говорить нечего. Мы такие схемы разрабатывали! – Дед оживился. – Особенно для неконтролируемых, чтобы чужим досталось, а по своим не шарахнуло. Я, кстати, тогда с Борисом познакомился, он защиту рассчитывал – ну вот по самому краю допустимого риска. Мы же молодые были, борзые.
– И они соглашались? Про́клятые.
Дед усмехнулся.
– Естественно. Методику отбора отрабатывали еще в «Четверке», мы многим арестованным предлагали альтернативу.
– А оборотням?
– Конечно. Они были безопасны для нас, пока кормились на стороне, и чаще других возвращались из-за линии фронта. Живучие, собаки.
Дед подлил себе чаю.
– Про́клятых всегда стремились использовать. Тебя это удивляет?
Ник помолчал, прежде чем ответить.
– Нет. Я мог бы и сам догадаться. А как вы оказались в Академии?
– Очень просто. С УРКом мы часто пересекались, и когда меня позвали прочитать курс, я не стал отказываться – это было полезно. Мы работали над совместными проектами.
«Например, “Идентификация”», – подумал Ник, посмотрел на деда и быстро опустил глаза.
– Проекты сложные, трудозатраты, выгодные и нам, и другим службам. На одном из них я познакомился с твоим отцом. Привел его в дом. Марине он сразу понравился.
– Они быстро поженились?
– Повстречались несколько месяцев. Родислава ждал перевод, он должен был курировать проект на местах, и Марина заторопилась.
Дед сказал об этом сухо. Может, не хотел вспоминать?
– Пойдем спать. – Георг поднялся. – Завтра я рано уеду. Еще некролог писать. Да… и нужно сказать Александрине.
Ник убрал чашки в мойку.
– Мне в областную библиотеку надо, реферат по истории готовить. Я вернусь попозже?
– Конечно, договорись с Леоном.
На второй этаж поднимались вместе. Возле двери в кабинет дед задержался, потом качнул головой.
– Завтра. Все завтра, – и поморщился, точно от боли. – Нелепая смерть! Альберт был в Арефе во время зачистки. Казалось, кто там выжил, тем до ста лет отмерено. А вышло… – Дед махнул рукой. – Ладно, Мик, спокойной ночи.
Он вдруг притянул внука к себе и коснулся лба сухими горячими губами.
– Да… Спокойной… – сбивчиво ответил Ник.
Юджин покосился на Матвея. Мальчишка спал, упершись затылком в подголовник. Губы в сухих трещинках приоткрылись, под ресницами виднелись густые тени. Юджин сбросил скорость и опустил стекла. Влажный предрассветный воздух потек в салон. Машина ползла по дороге все медленнее и медленнее, пока не остановилась. Юджин заглушил мотор.
Тишина-то какая.
Он посидел, откинувшись на спинку – мучила изжога, поаккуратнее надо бы с кофе, – потом решительно полез из машины. Посыпалась роса с травы, намочила брюки. Со стороны деревни ветром донесло петушиный крик.
Первая папироса, на голодный желудок, не принесла облегчения. Во рту стало еще противнее. Но затяжка за затяжкой, и полегчало.
Матвей все спал.
Юджин обошел машину и полез в багажник, достать рацию. Антенну пришлось закрепить на крыше. В эфире свистело и трещало, повозился, пока сбросил координаты и предполагаемый маршрут.
Быстро светало. Уходил туман, и слева на горизонте проступил березовый лес. Птичий гомон заглушил деревенских петухов. Юджин побродил вокруг машины, разминая затекшую спину. Сквозь лобовое стекло, усыпанное раздавленными мошками, было видно, какое обиженное у Матвея лицо. Юджин машинально потянул из пачки папиросу, но, спохватившись, убрал.