Телефон умолк, но тут же зазвонил снова – слишком громко для пустой квартиры, и Таня поднялась.
В коридоре по углам лежали тени. Сумрачно поблескивало зеркало. В нем отразилось Танино лицо, бледное, с закушенной губой. Расширившиеся зрачки заняли почти всю радужку.
Надрывался звонок. Казалось, еще немного, и у старого телефона лопнет от натуги сердце.
Таня сняла трубку. Пластик сразу прилип к влажной ладони.
– Алло.
– Татьяна Мальевская? Старший лейтенант Сайгар, – небрежно бросил куратор. – Жду тебя завтра в одиннадцать.
Тени по углам зашевелились, заворчали, точно разбуженные медведи.
– Но я уже была на отметке.
– У доброго дедушки Савельевского? Значит, придешь еще раз.
Таня отвела трубку от уха, чтобы голос не царапал барабанную перепонку.
– Но он уже поставил штамп!
– Мальевская, в чем дело? У нас отменили пункт шесть-два? Ты обязана являться по вызову куратора или другого офицера, допущенного к твоему делу, в любое время дня и ночи.
– У меня завтра занятия в училище, – тоскливо сказала Таня.
Сайгар помолчал. Тишина сочилась из телефонной мембраны, густая и вязкая.
– Хорошо. В семнадцать, – смилостивился куратор.
Обессиленная, Таня привалилась к стене. Мокрые волосы прилипли к шее. Плакала гудками трубка…
…Минутная стрелка приближалась к двенадцати. Если опоздает – Сайгар напишет докладную, а это отметка в личном деле.
Переключился светофор. Красный. Еще несколько секунд.
Пролетели по улице машины. Таня позавидовала каждому сидящему внутри: они вольны ехать куда угодно.
Сменился цвет. Зеленый.
Как всегда, на крыльце заболел живот. Влажная от мороси ручка выскальзывала из ладони. Дверь открывалась с трудом – тугая пружина. Едва пропустив, тут же захлопнулась с глухим стуком.
Сегодня в кабинете плотные зеленые портьеры были задернуты, горела лампа – но ее скрывал зеленый же абажур. Лейтенант Сайгар в своем кителе казался огромным ящером. Притаился в засаде, ждет. Вот сейчас выстрелит липким языком, и нет ее, Тани.
В углу кабинета сидел еще кто-то, но лицо его скрывала тень, а всматриваться было страшно.
– Ну, чего встала, как корова на выставке? Садись.
Перед Сайгаром лежала папка с ее делом. Дымился окурок в пепельнице.
Стул тихонько скрипнул, когда Таня села.
– Вот свидетельство. Здесь стоит отметка. – Она все еще надеялась, что Сайгар проверит печать и отпустит.
– На хрен ты мне эту бумажку тычешь? А то я сам не знаю.
Лейтенант придвинул пепельницу, смял окурок и закурил новую папиросу, рассматривая Таню сквозь дым.
– И что он в тебе нашел? Ни кожи, ни рожи. Разве что кудри, а толку с них? Скажи, Генчик?
Тот, что сидел в углу, улыбнулся. Отразили свет стальные коронки у него во рту. Глаза – свинцовые плошки.
Курил лейтенант со вкусом, хорошо затягиваясь. У Тани першило в горле, но откашляться она не решалась. Вместо этого представила, как захрипел, задыхаясь, Сайгар, ударил себя кулаком в грудь – и выхаркал кровавые сгустки. Это ведь очень просто – заставить его легкие почернеть.
Нельзя.
– Ну и как он назвался? Этот, Яров.
Тане показалось, что она ослышалась. Моргнула удивленно. При чем тут Ник?
– Ты рожу-то не криви, невинность она разыгрывает.
– Я не понимаю.
– А тебе и не надо понимать. На вопрос отвечай. Каким именем представился Яров?
Они следят за ней?
– Ник.
– Громче! Что ты шепчешь!
– Он сказал, что его зовут Ник Яров.
– Когда вы в следующий раз встречаетесь?
Если бы она могла промолчать! Но тогда Сайгар достанет Уложение и ткнет пальцем в нужный пункт. А потом напомнит, что будет за отказ сотрудничать с УРКом.
– Мы не договариваемся. Он сам приходит к училищу.
– По вторникам и четвергам.
Ведь знает же! Но все равно спрашивает.
Чмокнул губами в углу Генчик. От этого звука Таню затошнило. Или от ненависти к Сайгару?
– Четверг у нас завтра. Значит, так, когда явится – пойдешь с ним гулять.
Таня хлопнула ресницами.
– Генчик, ну ты глянь на нее! Корова коровой. Дура, тебя же под него не подкладывают! Походите, за ручки подержитесь.
– Зачем вам это?
Куратор ухмыльнулся и лениво разрешил:
– Можно, Генчик! А то девочка забыла, кто она и где находится.
Тот, в тени, кивнул.
Сайгар, не вставая, открыл сейф и достал свернутый по-аптечному пакетик. Бросил на стол.
– Пойдешь с Яровым в кафе. Пусть возьмет сок, два стакана. Высыплешь незаметно в свой вот это, – куратор подтолкнул пакет, – а потом попросишь поменяться стаканами. Все ясно?
Они хотят его отравить? За что – мальчишку?! И почему так сложно?
– Не слышу!
Зазвенело в ушах от громкого голоса Сайгара.
– Я… – Таня не слышала себя и повторила громче: – Я не буду этого делать.
Показалось, Генчик что-то произнес. Таня глянула – нет, сидит, упершись руками в колени, и молча разглядывает ее, только глаза неприятно поблескивают и кривятся губы. Дышит часто.
– Что ты сказала? А ну, смотри на меня! – крикнул Сайгар.
Таня хотела поднять голову, но не могла. Взгляд блуждал по столу, цепляясь то за папку с делом, то за шнур от настольной лампы.
– Я не буду этого делать.
Тот, в углу, вдруг застонал. А Тане сделалось душно и жарко. Кожа покрылась липким потом.
– Что еще за выкрутасы, Мальевская?
Зазвенело – разбилась об пол лампа, разлетелась вдребезги. Таня вздрогнула, обхватила себя за локти.
Нет, померещилось: лампа так и стоит на столе.
Прикосновение… боль… жесткие пальцы…
Таня в ужасе повернула голову. Генчик не вышел из угла. Он только подался вперед, представляя старательно, в деталях, как взмахом руки очистил столешницу – полетели бумаги, ударила в стену пепельница. Сдернул ее, Таню, со стула и толкнул на стол. Одной рукой стиснул запястья, другой вздернул блузку – и зубами вцепился в белье.
– Не надо!
…Как свинья рылом, зарылся между грудей. Тычется мокрыми губами.
– Чего не надо, Мальевская?
…Коленом раздвинул ноги. Рука скользит по колготкам.
– Пожалуйста, прекратите! – Таня скорчилась на стуле. Рвалось – оттолкнуть, ударить.
Убить.
– В чем дело? Что надо прекратить?
– Пусть… он перестанет… – Таня с трудом разжимала зубы. Темнело в глазах. Держаться!
…Колготки снять не получилось, треснул тонкий капрон, и сразу под трусики просунулась рука.
Генчик застонал громче и вцепился себе в пах.
– А он разве что-то делает? Подумаешь, зачесалось у мужика!
Таня сложилась пополам, удерживая силу – а выплеснуть бы ее разом, чтобы Генчик взвыл и упал на пол, задергался в судорогах, подавился собственным языком!
– Он… думает.
…Прижал к столу, навалился…
– Вот как? А ты читаешь его мысли? Ты, Татьяна Мальевская, пользуешься своим проклятием?
…Сильнее раздвинул ноги…
– Не надо!
Из носа закапала кровь. Тане казалось, что она выкручивает сама себя, как хозяйка выкручивает мокрую тряпку.
«Я же… убью его!»
– Отвечай, дрянь! Пользуешься? Нарушаешь договор?
– Нет!
– Тогда откуда знаешь, о чем он думает?
Таня едва не соскользнула на пол. Тело сводило от усилий, и мышцы мелко дрожали.
Сайгар ухмылялся, довольный.
– Будем составлять протокольчик? И поедешь ты, девочка, в резервацию. Повезет, если не со статьей. Мать бы хоть пожалела.
Таня заглянула ему в глаза. А ведь Сайгар обрадуется, убей она Генчика. Сайгар хочет этого!
…Горячее, скользкое ткнулось между ног…
– Не надо протокол.
Лейтенант приподнял одну бровь.
– Значит, все хорошо? Никакого дискомфорта?
…То придвинется ближе, то слегка подастся назад. Смакует, предвкушая, и поскуливает от наслаждения…
Нужно, чтобы голос прозвучал ровно – сквозь напряжение мышц и вздувшиеся связки.
– Никакого.
– Ну вот и отлично!
Сайгар засмеялся.
– Видишь, Генчик, девочке у нас нравится. Продолжай, дорогой.
Таня заплакала. Слезы катились по лицу, смешиваясь с кровью из носа. На юбке расплывались пятна.
– Ладно, Генчик, стоп машина.
Мужчина в углу зашипел сквозь зубы.
– Угомонись, говорю! – рявкнул Сайгар, и Генчик съежился, как побитый пес. – Она все сделает. Так ведь? Да не бойся, дура! Надо было бы пацана убрать, стали бы разводить такую мороку. Ничего с ним не станется, обещаю. А ты как сделаешь, так передам тебя Савельевскому. Нет – в лечебницу закатаю. Ясно?
Таня кивнула.
– И учти: завтра за вами будут следить. Попробуешь хоть слово лишнее вякнуть… Как тебя на учет ставили, помнишь? Ну так это детские шалости. Под протокол для суда пятерых психопатов вроде Генчика приведут. Разложат тебя и оттрахают. Мысленно, девочка, мысленно. Мы же гуманисты, – и Сайгар снова засмеялся.
Таня не помнила, как он подписал пропуск. Не помнила, как вышла из кабинета и как перешла дорогу.
Очнулась в каком-то дворе. Стояла коленями на краю лужи. В луже отражалось серое небо. Юбка, рукава блузки – все в грязи.
В кармане лежал свернутый по-аптечному пакетик.
– Сюда!
Затрещали ветки. Рита продралась сквозь мертвые кусты и вывела к забору. Пара оторванных досок валялась на земле, и уже давно – поросли по краям грибами. Девчонка нырнула в дыру, показав круглую попку, обтянутую джинсовыми шортами.
– Ну, чего застрял? – послышался ее голос по ту сторону забора.
Пришлось лезть следом.
Участок был весь в пожухлой листве, вдоль тропинки пробивалась травка. Остов парника почернел и местами провалился.
– Третий год тут не живут, как в город уехали, так с концами.
У Риты азартно поблескивали глаза. Она ухватила Матвея за руку и повела через огород. По узкой тропке идти вдвоем было неудобно, девчонка то и дело задевала бедром.
Дом слепо смотрел заколоченными окнами, на двери висел замок. Рита уверенно взбежала на крыльцо и, встав на цыпочки, зашарила по верхнему краю наличника.