Ник закричал.
В голове словно взорвалось. Гул, как в горах. Как будто шла колонна бронетехники. Как будто передняя машина уже наехала на присыпанную дорожной пылью мину.
Жесткие руки на плечах. Ник дернулся, вырываясь, и понял, что лежит на полу.
– Тихо, успокойся.
Над ним склонились дед и Александрина.
– Ты потерял сознание, – сказал Георг. – Я вызову врача.
– Нет!
– Микаэль…
– Я не поеду в больницу! Пустите меня.
Ник сел. Прикоснулся к лицу – сухо, а казалось, из носа побежала кровь.
– Выйди, Александрина! – приказал дед.
Стук каблуков болью отозвался в голове.
Ник посмотрел на окно. Шторы так и остались раздернутыми. За стеклом был сад, освещенный фонарями.
– Надеюсь, я не напугал ваших гостей. – Он постарался сказать это ровно.
– Мик, каких гостей?
– Ну, в холле, они еще про Дёмина… – Ник осекся. А если и это показалось?
Шаги. Ну вот, гости есть, и кто-то идет сюда. Ник повернулся. В дверном проеме стоял мертвый Алейстернов. Улыбался.
– Я не хочу в больницу! – Ник вскинул руку, защищаясь. – Пожалуйста!
Веселый голос прокричал за окном:
– Звели сплятались в кусты – значит, водой будешь ты!
– Я не сумасшедший!
– Великан голодный рыщет! Пиф-паф!
Звук выстрела разорвал воздух.
…лейтенант Корабельников ударил по спине, заставляя пригнуться ниже.
Но разве его не убили? Вот же дыра от пули над бровью.
Поднялся с брусчатки мужчина в бронежилете. Пошел, оскальзываясь на раздавленных абрикосах. У мужчины не было затылка. Пахло жженой резиной и горячим металлом.
Жарко. Горит автобус…
К губам прижалась ложка и наклонилась, процеживая горьковатую воду. Ник глотнул.
Он лежал на кровати в своей комнате. Горели все лампы, темнота за окном отливала глянцем.
– Не надо в больницу! – Ник вцепился в руку Георга.
– Никто тебя туда не отправляет. – Дед надавил, заставляя снова лечь.
Георга потеснили, блеснул в электрическом свете шприц.
– Я не хочу укол!
Холодная игла нащупала вену. Сейчас вопьется – и все закончится, как для белобрысого Янека. Ник будет лежать, пускать слюни и гадить под себя. В коробке без окон, где стены и потолок одного цвета. Где нет звуков. Нет времени. Ничего и никого нет – только серые санитары со стертыми лицами.
– Не надо! – Ник забился, пытаясь оттолкнуть склонившегося над ним человека.
На него навалились.
– Не привязывайте меня! Я не сумасшедший! Пустите!
Мягкие бинты резали запястья и щиколотки острее железных «браслетов». Голый Ник лежал под яркой лампой, а за изголовьем переговаривались врачи. Серый санитар притулился к стене, держа под мышкой свернутое одеяло. «Он агрессивен». «Мальчик не осознал еще, что находится в безопасности». «Повторяю, он агрессивен». «Давайте подождем». «Я за более радикальные методы». «Это мой пациент».
Кажется, Ник заплакал.
Мертвый Алейстернов посмотрел на него с сочувствием. А мужчина, что стоял рядом с ним – смутно знакомый, в черной куртке и черных штанах, – сказал огорченно:
– Что же ты, Ник?
– Я нормальный. Я не сумасшедший, я просто не помню.
– Да. Но ты вспомнишь. Ты должен.
– Я не могу в больнице!
Он лучше убьет себя. Возьмет у деда в тире пистолет… Зачем в тире? У него же в кармане камуфляжной куртки лежит «ТР-26». Там, на плоту.
…плот несло вдоль высокого берега, покачивало, и весь мир раскачивался перед глазами. Не отвернуться, не спрятаться, рукой не пошевелить. Кажется, что он, Ник, прибит к бревнам. До пистолета тоже не дотянуться. И больно! Даже небо в черных пятнах, так больно.
Зачем – так? За что?
Впрочем, можно закрыть глаза. Сказать: «Меня тут нет».
Больница? Все равно. Пусть. Он устал. Хватит.
Бревна разъехались под спиной, и Ник стал опускаться. Сквозь толщу воды он видел желтое пятно – солнце. Медленно и бесшумно проплывали над лицом рыбы.
– Мик! Не смей! – прорезал тишину голос. – Открой глаза! Не спи!
– Угу… Угу, – повторял кто-то по-совиному.
– Борис! Сделай что-нибудь!
– Угу.
– Микаэль, держись, ну же, мальчик!
Как спокойно. Можно уснуть.
– Угу, угу.
Она бродила по улицам, избегая людных мест. Мама наверняка волновалась, но Таня не могла заставить себя повернуть к дому. Уже стемнело, когда наконец вошла через арку во двор.
У подъезда стоял Руська. Светлый чуб у него свешивался на один глаз.
– Салют, прекрасная Татьяна!
Опять пьяный. Пьяных Таня обычно опасалась, но с Руськой она училась с первого класса, а напиваться он стал уже в шестом. Успела привыкнуть.
– Мадемуазель, прошу! – Руська с полупоклоном распахнул дверь.
Проходя мимо, почуяла странный сладковатый запах. Не удержавшись, Таня всмотрелась. Руськина кровь казалась густой, темно-синей, она с трудом протискивалась сквозь вены и артерии. Мышцы походили на куски протухшего мяса. Противно.
Таня торопливо шагнула за порог, потянула дверь, но Руська вошел следом.
– Татьяна! Разрешите вас проводить!
– Ты меня уже провожаешь, Русик.
Парень схватил сзади за плечи.
– А куда же ты тогда бежишь?
Он дышал в шею – очень противно, и Таня вывернулась.
– Извини, Русик, дела.
– Погодь! Чет ты, Танюх, совсем дикая стала. Нет чтобы поговорить.
Руська снова обхватил лапами, развернул и прижал к перилам.
– Пусти!
Пьяный навалился сильнее, зарылся лицом в ее волосы. Он давил всем телом, не давая не то что вырваться – вздохнуть.
– Руська!
Одна рука шарила по коленкам, взбираясь все выше, другая ухватилась за пуговицу жакета.
Только не сейчас. Только не после Генчика.
– Не смей!
Вырванная «с мясом» пуговица покатилась по ступенькам. Треснула блузка, и Таня почувствовала чужие пальцы у себя на коже. Царапнуло ногтем.
– Пусти, дурак! – отчаянно закричала она.
Рука извернулась, протискиваясь глубже.
– Ниче, тебе понравится!
– Руська! – Таню корежило, выгибало дугой – она с трудом справлялась со своим телом. Казалось, волосы потрескивают, точно наэлектризованные.
Пальцы ухватили и сжали сосок.
– Нет!
Она ударила так сильно, что ослепла и оглохла, перестала ощущать себя. А потом больно стукнулась коленями о ступеньку.
– Нет… мамочка… нет…
Руська лежал, навалившись на перила. Поблескивали белки глаз. Рот приоткрыт.
– Русик…
Из ушей и носа у парня тянулись темные полосы. Поскуливая, Таня коснулась одной из них и поднесла пальцы к глазам. Кровь.
– Ой, мамочка… Русик, я же не хотела!
Что она наделала…
– Нет!
Застучали двери. Из квартир на площадку хлынули люди, все незнакомые, огромные, в громоздких пятнистых куртках и с черными блестящими лицами. Подъезд залил ослепительный свет. Люди обступили, и в их черных лицах отразилась она, Таня – с задранной юбкой, в разорванной блузке, с испачканной в крови рукой.
– Гаси ее! – крикнул кто-то.
Руку дернуло вверх, сквозь ткань жакета впилась игла.
Раздвинув пятнистых людей, на ступеньки шагнул старший лейтенант Сайгар. Его лицо качалось высоко под потолком, плоское, как воздушный змей, вот только у воздушного змея не бывает таких глаз.
– Какие же вы, бабы, дуры и ничему не учитесь, – сказал Сайгар. Его лицо опустилось, стало огромным. – Даже придумывать ничего не надо.
«Я не хотела», – попробовала сказать Таня, но губы не слушались. Тело стало ватным.
– Грузите, – скомандовал лейтенант.
«Мама. Ася. Ник».
Серо, комната точно вылиняла. Ник осторожно повернул голову и посмотрел в окно. Утро. В саду моросило. Капли были такими мелкими, что звук дождя не различался.
Ник хотел снова опустить веки, но заметил у кровати деда. Тот сидел на стуле, свесив голову, и спал. На лице у Георга проступила щетина, некрасивая, седая. Правая рука с набрякшими венами лежала поверх одеяла.
В соседней комнате заскрежетал механизм, готовясь отмерить удары.
«Бом».
Георг едва заметно вздрогнул, но не проснулся. Ник прикоснулся к его запястью.
– Дед.
Лицо Георга на мгновение смялось в гримасе, дернулись губы. Он открыл глаза.
– Не отдавай меня в больницу, – прошептал Ник.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Только не надо в больницу.
Дед пощупал его лоб.
– Э, да ты мокрый! А температуры нет. Я сейчас. – Он встал.
– Подождите! – Ник успел ухватить за рукав. – Я хотел попросить.
– Вернусь и…
– Нет, сейчас.
Дед снова опустился на стул.
Ник медленно сосчитал про себя до трех.
– Я вот о чем: если возникнет необходимость, если вы захотите, чтобы меня тут не было, я уеду, сразу же. В любой город, в любое ПТУ. Нужно, так под другим именем. Что угодно. Но только не в психушку.
– О чем ты говоришь, Мик!
– Пожалуйста, пообещайте это. Я… все для вас сделаю. Но не надо в больницу.
Дед растер лицо руками.
– Микаэль, прости, но этого я обещать не могу. Дослушай меня! Мы не знаем, что с тобой может еще случиться. А если понадобится помощь специалистов? Если это нужно будет для твоего блага?
– Нет. Я там не смогу. – В горле у Ника позорно пискнуло, и он замолчал.
– Хорошо. Давай так. Я не буду настаивать на госпитализации без крайней необходимости. Я не отправлю тебя в больницу, пока не будут испробованы другие методы.
– Спасибо.
В спальню заглянул Борис, он жевал, и изо рта у него свисала веточка петрушки.
– Привет-привет. Угу, здоров и бодр?
Ник улыбнулся.
– Почти. Что со мной было?
– Вопрос, конечно, интересный. Я бы сказал, очень интересный. Понимаешь, вот если б ты помер, я бы гарантированно определил. А так, выходит, ошибочка в диагнозе.
– Борис, ты, кажется, хотел умыться? – перебил дед.
– Угу.
– Александрина даст тебе все необходимое.
Борис ушел.
Дед снова потрогал лоб. Прикосновение его руки – теплой, сухой – было приятно. Нику захотелось спать.