– Если бы мне кто-нибудь помог встать, – сказал Фил, – уверен, что я мог бы вернуться к работе.
– Не говорите ерунды, – сказала Вайолет. – Вам надо в больницу.
– Она права, Фил, – сказал другой рабочий. – У нас с прошлого месяца остались купоны с пятидесятипроцентной скидкой на гипс в Мемориальном Госпитале Ахава. Мы с кем-нибудь вдвоем сложимся, и ногу тебе выправят. Сейчас я вызову санитарную машину.
Фил улыбнулся.
– Вы очень добры, – сказал он.
– Это катастрофа! – заорал Мастер Флакутоно. – Самая страшная авария в истории лесопилки!
– Нет-нет, – сказал Фил. – Все отлично. К тому же я никогда особенно не любил свою левую ногу.
– При чем тут твоя нога, ты, лилипут-переросток, – нетерпеливо перебил его Мастер Флакутоно. – Я говорю о станке! Он стоит непомерных денег!
– Что значит «непомерных»? – спросил кто-то.
– Это слово может означать много чего, – моргая глазами, вдруг сказал Клаус. – Оно может означать «неправильный». Может означать «неумеренный». Может означать «преувеличенный». Но в отношении к деньгам оно скорее всего означает «чрезмерный». Мастер Флакутоно хочет сказать, что станок стоит очень много денег.
Сестры Бодлер переглянулись и чуть не рассмеялись от облегчения.
– Клаус! – воскликнула Вайолет. – Ты снова объясняешь, что значат слова!
Клаус взглянул на сестер и сонно улыбнулся.
– Кажется, да, – сказал он.
– Нджиму! – воскликнула Солнышко, что означало нечто вроде: «Ты вернулся в нормальное состояние», и была права.
Клаус снова моргнул и посмотрел на страшный беспорядок, причиной которого невольно стал.
– Что случилось? – спросил он, нахмурившись. – Фил, что с твоей ногой?
– Ничего страшного, – ответил Фил, морщась от боли. – Просто немного побаливает.
– Ты говоришь так, будто не помнишь, что случилось, – сказала Вайолет.
– Что случилось когда? – нахмурившись, спросил Клаус. – Надо же! Я без ботинок!
– Зато я так отлично помню, что случилось! – завопил Мастер Флакутоно, указывая на Клауса. – Ты разбил наш станок! Я немедленно расскажу об этом Сэру! Ты полностью прервал штамповальный процесс. Сегодня никто не заработает ни одного купона!
– Это несправедливо! – сказала Вайолет. – Это был несчастный случай! И Клауса нельзя было ставить управлять станком! Он этого не умеет!
– Тогда пусть поучится, – сказал Мастер Флакутоно. – Ну-ка, Клаус, подними мои кастрюли!
Клаус пошел, чтобы поднять кастрюли, но не успел он к ним подойти, как Мастер Флакутоно вытянул ногу и сыграл с ним ту же шутку, что накануне, и мне очень неприятно говорить вам, что она снова удалась. Клаус снова шлепнулся на пол, очки упали с его носа и завалились за доски, но, что хуже всего, они вновь стали искривленными, треснувшими и безнадежно сломанными, совсем как скульптуры моей приятельницы Татьяны.
– Мои очки! – закричал Клаус. – Мои очки опять разбились!
В желудке Вайолет появилось странное дрожаще- ползущее ощущение, словно во время перерыва на ланч она наелась змей, а не резинки.
– Ты уверен? – спросила она Клауса. – Ты уверен, что не можешь их носить?
– Уверен, – ответил Клаус и с горестным видом протянул Вайолет свои очки.
– Ай-ай-ай, – проговорил Мастер Флакутоно. – Как ты неосторожен. По-моему, тебе самое время снова отправиться на прием к доктору Оруэлл.
– Мы не хотим ее беспокоить, – поспешно сказала Вайолет. – Я уверена, что, если вы дадите мне основные детали, я сама сумею сделать брату какие-нибудь очки.
– Нет-нет, – сказал мастер, и его хирургическая маска нахмурилась. – Оптиметрию лучше оставь специалистам. Попрощайтесь с братом.
– О нет! – в отчаянии воскликнула Вайолет. Она снова подумала про обещание, данное родителям. – Мы сами его отведем! Мы с Солнышком отведем его к доктору Оруэлл.
– Дерикс! – подала голос Солнышко, что, вне всяких сомнений, означало нечто вроде: «Если мы не можем помешать ему идти к доктору Оруэлл, то, по крайней мере, можем пойти вместе с ним!»
– Ну что ж, не возражаю, – сказал Мастер Флакутоно, и его глаза-бусинки еще больше потемнели. – Если подумать, это и впрямь хорошая идея. И то верно, почему бы вам всем троим не отправиться к доктору Оруэлл?
Глава восьмая
Стоя за воротами лесопилки «Счастливые Запахи», бодлеровские сироты смотрели на санитарную машину, которая с шумом промчалась мимо них, увозя Фила в госпиталь. Смотрели на буквы из разжеванной резинки, из которых состояла вывеска лесопилки «Счастливые Запахи». Смотрели они и на растрескавшийся тротуар единственной улицы Полтривилля. Короче говоря, они смотрели на все и вся, кроме здания в форме глаза.
– Нам не следует идти, – сказала Вайолет. – Мы могли бы убежать. Могли бы спрятаться до следующего поезда и, как только он придет, незаметно сесть на него. Теперь мы умеем работать на лесопилке и могли бы получить место в каком-нибудь другом городе.
– А если он нас найдет? – сказал Клаус. – Если мы останемся совсем одни, кто защитит нас от Графа Олафа?
– Мы и сами можем себя защитить, – ответила Вайолет.
– Как мы можем сами себя защитить, если Солнышко совсем младенец, а я почти ничего не вижу?
– Но ведь раньше нам удавалось себя защитить, – сказала Вайолет.
– Но лишь с трудом и в последнюю минуту, – возразил Клаус. – Мы каждый раз с трудом и в последнюю минуту спасались от Графа Олафа. Без очков мы не можем убежать и попробовать жить без посторонней помощи. Остается только посетить доктора Оруэлл и надеяться на лучшее.
Солнышко тихонько взвизгнула от страха. Вайолет, разумеется, была слишком большой, чтобы визжать, если того не предполагала экстренность ситуации, но не настолько, чтобы не испытывать страха.
– Мы не знаем, что с нами может случиться там внутри, – сказала она, глядя на дверь в зрачке глаза. – Вспомни, Клаус. Постарайся вспомнить. Что с тобой произошло, когда ты туда вошел?
– Не знаю, – сказал Клаус с сокрушенным видом. – Я помню, как пытался уговорить Чарльза не отводить меня к глазному врачу, но он все повторял, что врачи – мои друзья и мне нечего бояться.
– Ха! – произнесла Солнышко, что означало: «Ха!»
– А что было потом? – спросила Вайолет.
Клаус закрыл глаза и задумался:
– Мне и самому очень бы хотелось это знать. Но у меня как будто начисто стерли часть мозга. Войдя в дом, я словно заснул и проснулся только потом, на лесопилке.
– Но ты не спал, – сказала Вайолет. – Ты бродил, как зомби. А потом из-за тебя произошел несчастный случай, и бедному Филу сломало ногу.
– Но я ничего этого не помню, – сказал Клаус. – Это как если бы я… – Его голос замер, а взгляд на мгновение устремился вдаль.
– Клаус? – с тревогой в голосе окликнула его Вайолет.
– Как если бы я был под гипнозом, – закончил Клаус. Он посмотрел на Вайолет, потом на Солнышко, и по его виду сестры поняли, что он что-то прикидывает в уме. – Конечно. Гипноз мог бы все объяснить.
– Я думала, гипноз существует только в фильмах ужасов, – призналась Вайолет.
– О нет, – возразил Клаус. – Как раз в прошлом году я читал «Энциклопедию гипноза». В ней описаны все известные в истории случаи гипноза. Был один древнеегипетский фараон, которого гипнотизировали. Стоило только гипнотизеру крикнуть «Рамзес!», и фараон принимался кричать петухом даже в присутствии всего двора.
– Это очень интересно, – сказала Вайолет, – но…
– Один китайский купец, который жил во времена династии Линг, тоже подвергался гипнозу. Стоило только гипнотизеру крикнуть «Мао!», и купец принимался играть на скрипке, хотя прежде ни разу в глаза не видел этого инструмента.
– Истории, конечно, поразительные, – сказала Вайолет, – но…
– В Англии загипнотизировали одного человека, который жил в двадцатые годы двадцатого века. Стоило гипнотизеру крикнуть «Блумсбери», и тот неожиданно стал блестящим писателем, хотя вообще читать не умел.
– Мази! – вмешалась Солнышко, что, пожалуй, означало: «Клаус, у нас нет времени выслушивать твои истории!»
Клаус улыбнулся.
– Извините, – сказал он, – но это была очень интересная книга, и я рад, что она оказалась как нельзя более кстати.
– А что в этой книге говорилось про то, как не дать себя загипнотизировать? – спросила Вайолет.
Улыбка исчезла с губ Клауса.
– Ничего, – ответил он.
– Ничего? – повторила Вайолет. – Во всей энциклопедии по гипнозу про это ничего не говорилось?
– Если и говорилось, то я не читал. Я думал, что самое интересное – это знаменитые случаи гипноза, поэтому про них и читал, пропуская все скучные места.
Впервые с тех пор, как они вышли из ворот лесопилки, бодлеровские сироты посмотрели на здание в форме глаза, а здание посмотрело на них. Клаус, конечно, увидел вместо офиса доктора Оруэлл большое размытое пятно, но его сестры увидели беду. Круглая дверь, выкрашенная в черный цвет, чтобы походить на зрачок глаза, казалась глубокой, бесконечной дырой, и у детей было такое чувство, будто они вот-вот в нее упадут.
– Я больше никогда не буду пропускать в книгах скучные места, – сказал Клаус и осторожно пошел в сторону здания.
– Ты ведь не собираешься туда входить? – скептически сказала Вайолет (слово «скептически» здесь означает «таким тоном, который давал Клаусу понять, что он ведет себя как дурак»).
– А что нам еще остается? – спокойно сказал Клаус.
Он стал ощупывать стену здания, чтобы найти дверь, и здесь мне хотелось бы ненадолго прервать историю бодлеровских сирот и ответить на вопрос, который вы себе задаете. Это очень важный вопрос, вопрос, который многие, многие люди задавали много, много раз во многих, многих местах по всему миру. Разумеется, его задавали бодлеровские сироты. Его задавал мистер По. Его задавал я. Его задала, перед своей безвременной кончиной, моя обожаемая Беатрис, хотя задала слишком поздно. Вопрос таков: Где Граф Олаф?
Если вы следите за историей трех сирот с самого начала, то вам известно, что Граф Олаф всегда шныряет поблизости от этих несчастных детей, строя злокозненные планы с целью прибрать к рукам состояние Бодлеров. В считаные дни после прибытия сирот на новое место Граф Олаф и его гнусные приспешники – здесь слово «гнусные» означает «ненавидящие Бодлеров» – обычно появляются на сцене, рыща неподалеку и творя подлые дела. И тем не менее он до сих пор не дал о себе знать. Поэтому я уверен, что, пока трое сирот нехотя направляются к офису доктора Оруэлл, вы непременно задаете себе вопрос, где же, в конце концов, находится этот презренный негодяй. Ответ таков: