В толпе послышался одобрительный гул.
– Эти трое детей никогда не вызывали у меня доверия, – сказала миссис Морроу. – Они плохо справились с заданием привести в порядок мои изгороди.
– Покажите им улики, – посоветовала Люсиана, и детектив Дюпен щелкнул пальцами.
– Неэтично обвинять кого-то в убийстве, не предъявляя улик, но мне посчастливилось кое-что найти. – Он сунул руку в карман пиджака и вытащил длинную розовую ленту, всю в пластиковых маргаритках. – Я нашел ленту перед дверью в камеру Графа Олафа. Именно такими лентами Вайолет Бодлер завязывает себе волосы.
Горожане ахнули, Вайолет обернулась к ним и увидела, что жители Г. П. В. смотрят на нее с подозрением и страхом, а ловить на себе такие взгляды весьма неприятно.
– Это не моя! – закричала Вайолет и достала ленту у себя из кармана. – Вот моя лента!
– Откуда нам это знать, – отозвался один из Старейшин. – Все ленты одинаковы.
– Нет, не все, – вступился за сестру Клаус. – Та, которая найдена на месте преступления, розовая и нарядная, а сестра любит простые и вообще не любит розовый цвет!
– А внутри камеры, – продолжал детектив Дюпен как ни в чем не бывало, – я нашел вот что. – И он поднял кверху маленькое круглое стеклышко. – Это стекло из очков Клауса.
– Но у меня оба стекла целы! – закричал Клаус, когда взгляды, полные подозрения и страха, обратились на него. Он снял с себя очки и показал толпе. – Вот, видите?
– Оттого только, что вы успели подменить ленту и очки, вы не перестаете быть убийцами, – заметила капитан Люсиана.
– На самом деле они не убийцы, – поправил ее детектив Дюпен. – Они пособники. – Он наклонился вперед, приблизив свое лицо к лицам Бодлеров, так что они почуяли его вонючее дыхание. – Вам, сиротам, невдомек, что значит слово «пособник». А это значит «помощник убийцы».
– Мы знаем слово «пособник», – огрызнулся Клаус. – О чем вы говорите?
– Я говорю о четырех следах от зубов на теле Графа Олафа. – Детектив Дюпен щелкнул пальцами. – Есть только одна достаточно неэтичная личность, которая способна загрызть насмерть, и это – Солнышко Бодлер.
– Да, правда, зубы у нее очень острые, – вставил какой-то старейшина. – Я это заметил, когда она принесла мне мороженое в горячем шоколаде.
– Наша сестра никого не загрызала! – воскликнула Вайолет негодующе, то есть в данном случае «выступая на защиту невинного ребенка». – Детектив Дюпен лжет!
– Неэтично обвинять меня во лжи, – возразил Дюпен. – Вместо того чтобы обвинять других, скажите-ка лучше, где вы были этой ночью?
– У Гектора в доме, – ответил Клаус. – Он и сам вам это скажет. – Средний Бодлер привстал на цыпочки и крикнул в толпу: – Гектор! Подтвердите, что мы были ночью с вами!
Горожане завертели головами, вороноподобные шляпы запрыгали, все прислушивались, но тщетно. В напряженной тишине не раздалось ни звука. Трое детей с минуту подождали, надеясь, что Гектор преодолеет робость ради их спасения. Но мастер молчал. Слышался лишь плеск Птичьего Фонтана да бормотанье сидевших вокруг ворон.
– Гектор иногда робеет в присутствии большого количества людей, – объяснила Вайолет, – но мы говорим правду. Я провела ночь в мастерской Гектора, Клаус читал в его тайной библиотеке, а…
– Хватит нести вздор, – оборвала ее капитан Люсиана. – Неужели мы поверим, что наш почтенный мастер создает механические приспособления и владеет тайной библиотекой? Вы еще, чего доброго, скажете, что он делает вещи из перьев?!
– Мало того что вы убили Графа Олафа, – сказал один из старейшин, – вы еще пытаетесь очернить Гектора и приписать ему какие-то преступления! Заявляю: Г. П. В. больше не является опекуном этих ужасных сирот!
– Правильно, правильно! – послышались голоса рассеянных в толпе людей – в точности как намеревались сделать дети.
– Я немедленно свяжусь с мистером По, – продолжал старейшина, – Банкир приедет и заберет их через несколько дней.
– Несколько дней – чересчур долго! – возмутилась миссис Морроу, и несколько горожан поддержали ее одобрительными возгласами. – Детей надо взять под присмотр как можно скорее.
– Я предлагаю сжечь их на костре! – закричал мистер Леско. Он выступил вперед и погрозил детям кулаком. – Правило номер двести один решительно возражает против убийств!
– Мы никого не убивали! – закричала Вайолет. – Лента, стекла очков, следы укусов еще недостаточное доказательство убийства.
– Для меня – вполне достаточное! – воскликнул один из старейшин. – У нас с собой факелы – сожжем их прямо сейчас!
– Постойте, – остановил его другой старейшина. – Мы не можем сжигать людей когда вздумается! – Бодлеры переглянулись, обрадованные тем, что хотя бы один горожанин не заразился психологией толпы. – У меня через десять минут важная встреча, – продолжал старейшина. – Начинать сжигать сейчас поздно. Может, вечерком, после обеда?
– Не получится, – проговорил еще один член Совета. – Вечером я приглашен на обед. А если завтра в середине дня?
– Отлично! – закричал кто-то из толпы. – Сразу после ланча. Самое подходящее время!
– Правильно, правильно! – прокричал мистер Леско.
– Правильно, правильно! – подхватила миссис Морроу.
– Гладжи! – крикнула Солнышко.
– Гектор, помоги нам! – позвала Вайолет. – Скажи этим людям, что мы не убийцы!
– Я уже говорил. – Детектив Дюпен улыбнулся из-под темных очков. – Убийца – только Солнышко, а вы двое сообщники. Сейчас я вас всех отведу в тюрьму, где вам и место. – Дюпен схватил Вайолет и Клауса за запястья одной своей костлявой лапищей, а другой сгреб Солнышко. – Увидимся завтра днем у костра! – крикнул он толпе и потащил сопротивлявшихся Бодлеров в здание тюрьмы. Дети, спотыкаясь, ввалились в темный, мрачный коридор, дверь за ними захлопнулась, с улицы до них донеслись слабые одобрительные крики.
– Я помещаю вас в Камеру люкс, – объявил Дюпен. – Она самая грязная.
Он провел их по темному коридору со множеством поворотов. Дети разглядели ряды камер с распахнутыми тяжелыми дверьми. Единственным источником света в каждой камере было маленькое зарешеченное окошко. Еще дети увидели, что все камеры пусты и одна грязнее другой.
– В тюрьму скоро угодите вы, Олаф, – сказал Клаус, надеясь, что голос его звучит уверенно, хотя в душе у него никакой уверенности не было.
– Я – детектив Дюпен, – оборвал его детектив Дюпен, – и моя единственная цель – совершить правосудие над вами, преступниками.
– Но если вы сожжете нас на костре, – быстро нашлась Вайолет, – вам не видать бодлеровского наследства.
Дюпен еще раз завернул за угол и втолкнул детей в маленькую сырую камеру, где в качестве мебели имелась лишь небольшая деревянная скамейка. При свете, падающем из зарешеченного окошка, Бодлеры убедились, что камера действительно, как и обещал Дюпен, очень грязна. Детектив хотел было закрыть дверь, но в темных очках не сумел разглядеть дверную ручку, поэтому он отбросил всякое притворство, то есть на минуту снял с себя часть своего маскарадного костюма, а именно – темные очки. Если детям раньше казался отвратительным его смехотворный маскарад, то еще отвратительнее им показалась одна-единственная бровь и блестящие-блестящие глаза их врага, давно преследовавшие их в кошмарных снах.
– Не волнуйтесь, – проскрипел он. – Вас не сожгут на костре, во всяком случае не всех. Завтра днем один из вас будет чудесным образом спасен. Если, конечно, вы сочтете спасением быть выкраденными из Г. П. В. моим помощником. А другие двое будут все-таки сожжены, как и планировалось. Вам, малявкам, по глупости не осознать того, что знает такой гений, как я: чтобы вырастить одного ребенка, может, и нужен целый город, но чтобы унаследовать состояние, требуется только один ребенок. – Негодяй рассмеялся своим громким грубым смехом и начал закрывать дверь камеры. – Но я не хочу быть жестоким, – добавил он и улыбнулся, показывая всем своим видом, что на самом деле он как раз хочет быть очень-очень жестоким. – Предоставляю вам самим решать, кто из вас троих будет иметь честь провести остаток своей жалкой жизни со мной, а кто сгорит на костре. Я приду во время ланча узнать ваше решение.
Бодлеровские сироты слышали визгливый смех своего недруга, пока он захлопывал дверь и шлепал своими спортивными туфлями по коридору, и у каждого возникло екающее ощущение в животе, где все еще переваривались уэвос ранчерос, которыми накануне вечером накормил их Гектор.
Прижавшись друг к другу в тускло освещенной камере, бодлеровские сироты слушали, как затихает вдали, отражаясь от стен городской тюрьмы, смех Графа Олафа, и размышляли – не превратились ли уже цветочки в их жизни в ягодки.
Глава десятая
Отказаться занимать свои мысли какой-то идеей, равно как отказаться занимать сказками свою малолетнюю племянницу или занимать беседой стаю гиен – крайне опасно. Если отказаться занимать сказками маленькую племянницу, малютка может соскучиться и в поисках занятий куда-нибудь забрести и свалиться в колодец. Если отказаться занимать беседой стаю гиен, они тоже могут соскучиться и в поисках занятий сожрать вас. Но чтобы отказаться занимать свои мысли чужой идеей (а если выразиться менее вычурно, то просто отказаться обдумать ее), вам потребуется куда больше храбрости, чем для встречи с кровожадными животными или с огорченными родителями, обнаружившими свое дитя на дне колодца. Ведь совершенно неизвестно, куда могут завести ничем не занятые мысли, особенно если они родились в мозгу безжалостного негодяя.
– Мне наплевать, что говорит этот кошмарный тип, – сказала своим младшим Вайолет, когда шлепанье пластиковых башмаков Детектива Дюпена затихло вдали. – Мы и не подумаем выбирать, кто из нас спасется, а кто сгорит на костре. Я наотрез отказываюсь занимать свои мысли таким предложением.
– Но что же нам делать? – спросил Клаус. – Попытаться сообщить мистеру По?
– Мистер По нам не поможет, – ответила Вайолет. – Он сочтет, что мы губим репутацию его банка. Нет, мы должны бежать.