Я же всегда настаиваю на том, что самая страшная часть дикого зверя – его чрево: если вы видите чрево, иначе говоря, брюхо зверя изнутри, значит вы уже познакомились с его зубами, когтями и даже шерстью и теперь вы попались и вряд ли можете на что-то надеяться. Вот почему выражение «у зверя в чреве» означает «в некоем ужасном месте, откуда едва ли можно рассчитывать благополучно выбраться», и случая применить это выражение вряд ли кто-нибудь ждет с нетерпением.
С сожалением должен сказать, что в книге, которую вы держите в руках, выражение «у зверя в чреве» будет использовано три раза. Я не считаю тех двух раз, когда я уже успел его применить: так просто хотел предупредить, что выражение «у зверя в чреве» будет употреблено в книге трижды. Трижды на протяжении моего повествования главные персонажи окажутся в ужасных местах, откуда у них будет мало шансов спастись. Вот почему я бы отложил эту книгу в сторону и таким образом поскорее благополучно спасся, ибо эта горестная история настолько мрачна и уныла, что читающему может показаться, будто он сам находится у зверя в чреве (этот раз тоже не считается).
Бодлеровские сироты как раз находились у зверя в чреве – в данном случае в темном и тесном багажнике длинного черного автомобиля. Если вы не являетесь небольшим портативным предметом, вы, вероятно, предпочитаете во время поездки сидеть, откинувшись на мягкую спинку сиденья, поглядывать в окно на проносящийся за окном пейзаж и, накрепко пристегнувшись ремнем, чувствовать себя в полной безопасности. Но Бодлеры-то не имели возможности откинуться назад, тела их ныли оттого, что вот уже несколько часов они лежали, плотно притиснутые друг к другу. Окон, чтобы выглядывать наружу, не было, лишь несколько дырок от пуль в стенках багажника говорили о каком-то вооруженном столкновении, расследовать которое я не решился. И дети никоим образом не ощущали себя в безопасности, когда думали об остальных пассажирах внутри машины, и старались представить себе, куда машина направляется.
За рулем сидел некий Граф Олаф, злобный тип с одной-единственной бровью вместо двух, обуреваемый жаждой денег, вместо того чтобы быть обуреваемым уважением к другим людям. Впервые Бодлеры познакомились с Графом Олафом после того, как узнали о гибели своих родителей во время ужасающего пожара, и очень скоро поняли, что его интересует только громадное состояние, оставленное им родителями в наследство. С неиссякаемым упорством (что в данном случае означает «где бы дети ни очутились») Граф Олаф преследовал их, используя один за другим разные подлые методы, для того чтобы наложить лапы на их наследство. До сих пор ему это не удавалось, хотя большую помощь ему оказывали его подружка Эсме Скволор, особа не менее злобная, но более приверженная моде, сидевшая сейчас рядом с ним на переднем сиденье, а также сборище разнообразных помощников, включая лысого с непомерно длинным носом, двух женщин, имевших обыкновение покрывать лица белой пудрой, и гнусного типа с крюками вместо рук. Все они сейчас сидели на заднем сиденье, и до детей сквозь рев мотора и шуршание колес по каменистой почве доносились их разговоры.
Казалось бы, зачем Бодлерам такая скверная компания? Им стоило бы выбрать какой-то другой способ путешествовать, а не забираться в багажник. Но дело в том, что дети хотели избегнуть еще более устрашающей и опасной ситуации, чем поездка с Олафом и его пособниками, поэтому привередничать не приходилось. Однако, по мере того как продолжалась поездка, Вайолет, Клаус и Солнышко испытывали все большее и большее беспокойство. Солнце, заглядывавшее в пулевые отверстия, начало гаснуть, дорога стала еще более каменистой и тряской, и Бодлерам оставалось только гадать – где они едут и что будет, когда они доберутся до места. Долгую тишину прервал голос крюкастого:
– Ну, скоро?
– Я тебе говорил, перестань спрашивать! – рявкнул Олаф. – Когда доедем, тогда доедем, и все тут.
– А нельзя сделать короткую остановку? – попросила одна из женщин. – Я заметила знак – место отдыха в нескольких милях отсюда.
– Некогда останавливаться, – отрезал Олаф. – Надо было в туалет зайти до отъезда.
– Но ведь больница уже горела, – жалобно отозвалась женщина.
– Да, давайте остановимся, – поддержал ее лысый. – Мы с ланча ничего не ели, в животе урчит от голода.
– Мы не будем здесь останавливаться, – заявила Эсме. – В Пустошах нет модных ресторанов.
Вайолет, старшая из Бодлеров, с трудом высвободила руку, положила ее Клаусу на занемевшее плечо и покрепче прижала к себе младшую, Солнышко, словно желая без слов сообщить им что-то важное. Эсме Скволор вечно твердила про что угодно – модно, не модно вместо слов «элегантно», «стильно». Но детям сейчас было интересно услышать совсем другое – где они едут. Пустоши, обширная пустынная местность, начинались далеко от окраины города, и в них на сотни миль вокруг не попадалось ни одной деревушки. Родители Бодлер давно уже обещали свозить туда детей полюбоваться тамошними знаменитыми закатами. Клаус, ненасытный книгочей, прочел вслух описание этих закатов, и с тех пор вся семья мечтала туда попасть. А Вайолет, наделенная изобретательским даром, даже начала создавать работающую на солнечной энергии печь, чтобы всем вместе лакомиться запеченными сэндвичами с сыром, пока солнце будет медленно опускаться за далекие снежные Мертвые горы и зловещий темно-синий свет заливать кактусы. Дети и представить себе не могли, что окажутся в Пустошах одни, без родителей, в тесном багажнике автомобиля, принадлежащем злобному негодяю.
– Босс, а ты уверен, что безопасно забираться в такую даль? – осведомился крюкастый. – Если за нами сюда явится полиция, тут нигде не спрячешься.
– Что нам стоит опять замаскироваться? – отозвался лысый. – В багажнике все для этого есть.
– Нам незачем прятаться, – ответил Олаф, – и маскироваться тоже. Благодаря глупой репортерше из «Дейли пунктилио» весь мир думает, что я мертв, забыли?
– Ты мертв, – Эсме противно хихикнула, – а трое бодлеровских отродий – убийцы. Нам незачем прятаться, надо это отпраздновать.
– Праздновать рано, – возразил Олаф. – Осталось сделать еще два дела. Первое – уничтожить последнюю улику, из-за которой мы можем угодить в тюрьму.
– Сникетовское досье, – добавила Эсме, и дети вздрогнули. Они нашли одну страничку из сникетовского досье, и она сейчас лежала в кармане у Клауса. Конечно, по одной страничке трудно судить, но, видимо, все досье содержало какую-то информацию о ком-то, уцелевшем во время пожара, и Бодлеры мечтали найти остальные страницы раньше, чем их найдет Олаф.
– Само собой, – поддакнул крюкастый, – надо найти досье. А какое второе дело?
– Найти Бодлеров, болван! – рявкнул Олаф. – Без них не заполучить бодлеровское наследство, а тогда все мои планы пойдут насмарку.
– А я не нахожу, что насмарку, – вмешалась одна из напудренных женщин. – Мне в них участвовать – сплошное удовольствие, хоть наследства мы пока и не заполучили.
– Думаешь, всем троим соплякам удалось выбраться из горящей больницы? – поинтересовался лысый.
– Эти отродья на редкость везучие, – отозвался Граф Олаф. – Скорей всего, они живехоньки, но было бы, конечно, проще, если хотя бы двое сгорели. Нам для получения наследства живым требуется только один.
– Надеюсь, это будет Солнышко, – сказал крюкастый. – Вот потеха была, когда мы ее в клетку посадили. С удовольствием засажу ее туда еще разок.
– Я лично надеюсь, что уцелела Вайолет, – возразил Олаф, – все-таки она хорошенькая.
– А мне наплевать, кто из них уцелеет, – заявила Эсме, – я хочу знать одно – где они.
– Вот это и будет знать Мадам Лулу, – ответил Олаф. – С помощью хрустального шара она нам скажет, где сироты, где досье и вообще все, что мы захотим узнать.
– Я никогда не верила в хрустальные шары и всякое такое, – заметила одна из напудренных женщин, – но когда эта Мадам Лулу стала сообщать, где искать Бодлеров, каждый раз, как они сбегали, я поверила в гадание.
– Держись меня, и узнаешь уйму нового, – заявил Олаф. – А-а, вот и поворот на Малоезженую дорогу. Мы почти доехали.
Машина резко вильнула влево, и Бодлеры вильнули вместе с ней, перекатившись на левую сторону багажника, и туда же перекатилось изрядное количество предметов, которые Олаф возил с собой для выполнения своих гнусных планов. Вайолет еле удержалась, чтобы не закашлять, когда одна из олафовских фальшивых бород попала ей в рот. Клаус заслонил лицо рукой, чтобы ящик с инструментами не разбил ему очки. А Солнышко плотно сжала губы, чтобы в зубах у нее не запуталась грязная нижняя рубаха Олафа. Малоезженая дорога оказалась еще ухабистее, чем главная, по которой они до этого ехали, и машина так грохотала, что дети перестали слышать разговоры внутри машины. Наконец Олаф нажал на тормоза, и автомобиль со скрипом остановился.
– Еще не доехали? – послышался голос крюкастого.
– Разумеется, доехали, болван, – огрызнулся Олаф. – Видишь, вывеска: «Карнавал Калигари».
– А где Мадам Лулу? – осведомился лысый.
– А ты как думаешь? – фыркнула Эсме, и все расхохотались.
Дверцы автомобиля со скрежетом открылись, и машина снова накренилась, когда все стали вылезать.
– Доставать вино из багажника, босс? – спросил лысый.
Дети замерли.
– Нет, – ответил Олаф, – у Мадам Лулу найдется для нас угощение.
Дети лежали не шевелясь и прислушивались к удалявшимся шагам Олафа с его труппой… Шаги становились все тише, тише, и когда они совсем стихли и лишь вечерний ветерок засвистел, залетая в дырки от пуль, дети наконец осмелились заговорить друг с другом.
– Что нам делать? – прошептала Вайолет, отпихивая бороду.
– Меррилл, – выпалила Солнышко. Подобно многим людям ее возраста, младшая из Бодлеров иногда употребляла слова, которые людям посторонним было трудно понять. Но ее старшие брат с сестрой сразу догадались, что она хочет сказать нечто вроде «Хорошо бы выбраться из багажника».
– И как можно скорее, – согласился Клаус. – Ведь мы не знаем, когда вернутся Олаф с труппой. Вайолет, не изобретешь ли что-нибудь, чтобы открыть багажник изнутри?