– Мы можем переодеться буквально кем угодно, – сказала Вайолет. – Глядите, вот в этом парике я буду похожа на клоуна, а вот в этом – на судью.
– Да. – Клаус приподнял кверху маленький сундучок с несколькими ящичками. – Кажется, это гримировальный набор. Тут полно всяких фальшивых усов, бровей и даже парочка стеклянных глаз.
– Туичо! – Солнышко подняла длинную белую вуаль.
– Нет уж, спасибо, – сказала Вайолет. – Я один раз уже надевала эту вуаль, когда Олаф на мне чуть не женился. Больше не хочу. Да и откуда тут в Пустошах взяться невесте?
– Посмотри, какое длинное одеяние, – сказал Клаус, – оно подошло бы раввину, только вряд ли Мадам Лулу поверит, что ее среди ночи вздумал навестить раввин.
– Джинон! – провозгласила Солнышко, обматываясь с помощью своих четырех зубов спортивными брюками. Младшая из Бодлеров имела в виду что-то вроде «Все эти вещи мне очень велики». И она была права.
– Они даже длиннее, чем костюм в полоску, который тебе купила Эсме, – добавил Клаус, помогая сестре выпутаться из брюк. – Никто не поверит, будто пара спортивных штанов разгуливает сама по себе.
– Вся одежда нам велика, – заключила Вайолет. – Посмотрите на бежевое пальто. Если мне его надеть, я буду урод уродом.
– Уроды! – выкрикнул Клаус. – Вот оно!
– Оно – что? – спросила Солнышко.
– Мадам Лулу говорила, что в Шатре уродов уродов не хватает. Если мы нарядимся во что-то уродское и скажем, что ищем работу, может, она наймет нас для участия в карнавале?
– Но что они, собственно, делают, уроды? – поинтересовалась Вайолет.
– Я читал книжку про одного человека, его звали Джон Меррик. У него от рождения были ужасные физические недостатки и страшно уродливый вид. На одном карнавале его взяли и выставили напоказ в Шатре уродов, и люди платили деньги, чтобы поглазеть на него.
– А зачем людям хочется смотреть на врожденное уродство? – проговорила Вайолет. – По-моему, это жестоко.
– Это и было жестоко, – ответил Клаус. – В мистера Меррика часто чем-нибудь кидали и всячески его обзывали. Боюсь, Шатер уродов не очень приятный сорт развлечения.
– Казалось бы, кто-то должен положить этому конец, – сказала Вайолет. – Но и Графу Олафу тоже следовало бы положить конец, однако никто этого не делает.
– Радев. – Солнышко пугливо оглянулась. Под словом «радев» она разумела «Скоро покончат с нами, если мы поскорее не переоденемся».
Старшие мрачно кивнули в ответ.
– Вот нарядная рубашка, – сказал Клаус. – Вся в оборках и бантиках. А вот огромные штаны с меховыми манжетами.
– А мы сможем влезть в них вдвоем? – спросила Вайолет.
– Вдвоем? – удивился Клаус. – Да, наверное, сможем, если не снимать своей одежды, чтобы олафовская сидела плотнее. Каждый будет стоять на одной ноге, а другую спрячет внутрь штанины. На ходу придется прислоняться друг к другу, но, может, и получится.
– И с рубашкой поступим так же, – подхватила Вайолет. – По одной руке просунем в рукав, а другую прижмем под рубахой к себе.
– Но голову-то нам не спрятать, – напомнил Клаус, – и если у нас будут торчать обе головы, мы будем выглядеть как…
– …двухголовый человек, – закончила Вайолет, – а двухголовый человек – именно то, что требуется для Шатра уродов.
– Отличная мысль, – одобрил Клаус. – Двухголового человека никто не высматривает. Но тогда нам и лица нужно изменить.
– Для этого у нас есть гримировальный набор, – ответила Вайолет. – Мама, когда она играла в той пьесе про убийцу, научила меня наводить поддельные шрамы.
– А вот банка с тальком, – сказал Клаус. – Мы можем напудрить себе волосы.
– Как ты думаешь, заметит Граф Олаф, что это вещи из его багажника? – сказала Вайолет.
– Сомневаюсь, – ответил Клаус. – Там такой беспорядок. Некоторыми костюмами он, видно, давно не пользовался. Думаю, если взять все, что нужно для двухголового человека, Олаф и не хватится.
– Бериу? – поинтересовалась Солнышко. Она хотела сказать «А как насчет меня?».
– Да, все эти костюмы сшиты на взрослых, – заметила Вайолет, – но что-нибудь тебе подберем. Может, ты поместишься в башмаке, получится голова на одной ноге. Вполне уродливо.
– Челиш, – отозвалась Солнышко, желая сказать приблизительно «В башмак я уже не помещусь».
– Верно, – согласился Клаус, – прошло то время, когда ты была величиной с башмак, ты за последнее время подросла. – Он засунул руку в глубину багажника и вытащил что-то косматое, похожее на енота. – Может, вот это подойдет. По-моему, это фальшивая борода, которую носил Олаф, когда притворялся Стефано. Борода длинная, получится короткая маскарадная одежда.
– Давайте все примерим и выясним, что получится, – предложила Вайолет, – и побыстрее.
Бодлеры устроили быструю примерку и всего за несколько минут выяснили, насколько легко превратить себя совсем в других существ. Вайолет, Клаус и Солнышко, конечно, обладали некоторым опытом по части переодеваний: Клаус и Солнышко использовали медицинские халаты, когда находились в больнице и пытались спасти Вайолет, и даже Солнышко помнила, как они все трое наряжались в разные костюмы для собственного развлечения, когда жили с родителями в своем большом особняке. Однако на сей раз Бодлеры чувствовали себя прямо-таки Графом Олафом и членами его труппы, когда быстро и бесшумно уничтожали черты своей индивидуальности. Вайолет, порывшись в гримировальном сундучке, нашла несколько карандашей, которыми обычно делают брови более выразительными, и хотя нарисовать шрамы на лице Клауса было операцией простой и безболезненной, старшей сестре показалось, что она нарушает обещание, давным-давно данное родителям, – всегда заботиться о младших брате и сестре и уберегать их от бед. Клаус помог Солнышку завернуться в фальшивую бороду Олафа, но, когда увидел выглядывавшие из спутанных косм глаз и кончики зубов, ему показалось, будто он скормил свою сестричку какому-то голодному зверьку. А когда Солнышко принялась помогать своим старшим застегнуть нарядную рубашку и присыпать тальком волосы, чтобы они выглядели седыми, ей показалось, будто Клаус и Вайолет утонули в олафовской одежде. Трое Бодлеров внимательно вгляделись друг в друга, и им почудилось, будто Бодлеров теперь нет, а есть только двое незнакомцев – один с двумя головами, а другой с головой, покрытой мехом, – и они очень одиноки, одни, совсем одни.
– Мне кажется, мы совершенно неузнаваемы, – Клаус с трудом повернулся и посмотрел на старшую сестру, – может, дело в том, что я снял очки, но, по-моему, мы абсолютно не похожи на себя.
– А ты сможешь видеть без очков? – спросила Вайолет.
– Если прищурюсь, то да, – ответил Клаус и прищурился. – Читать я не смогу, но налетать на предметы не буду. Я боюсь, что в очках Граф Олаф меня узнает.
– Тогда ходи без очков, а я не стану завязывать волосы лентой.
– Голоса нам тоже надо изменить, – продолжал Клаус, – я постараюсь говорить как можно более высоким голосом, а ты, Вайолет, низким.
– Отлично, – произнесла Вайолет самым низким голосом, на какой была способна. – А тебе, Солнышко, пожалуй, лучше всего просто рычать.
– Гррр, – попробовала Солнышко.
– Очень похоже на волка, – произнесла для тренировки своим новым голосом Вайолет. – Скажем Мадам Лулу, что ты полуволк-получеловек.
– Тяжело тебе придется, – проговорил Клаус самым высоким голосом, каким сумел. – Хотя и с двумя головами справляться тоже будет не легче.
– Мы объясним Лулу, что у нас до сих пор была очень тяжелая жизнь, но теперь, если мы будем работать на карнавале, она, как мы надеемся, изменится к лучшему. – Вайолет вздохнула. – И тут нам не придется притворяться: у нас действительно была тяжелая жизнь и мы действительно надеемся, что теперь она изменится к лучшему. Мы уже стали почти такими же уродскими, какими притворяемся.
– Не говори так, – сказал Клаус нормальным голосом, но тут же спохватился и пропищал: – Не говори так. Мы вовсе не стали уродскими. Мы как были, так и остались Бодлерами, хоть и носим одежду Олафа.
– Да, знаю, – низким голосом произнесла Вайолет, – но как-то странно притворяться совершенно другим человеком.
– Гррр, – согласилась Солнышко.
Дети убрали ненужные им олафовские вещи назад в багажник и молча побрели к фургону Мадам Лулу. Передвигаться вдвоем в одних штанах было неудобно, а Солнышку приходилось то и дело останавливаться и отбрасывать с глаз шерсть. Было и в самом деле странно притворяться кем-то совсем другим, хотя Бодлерам давно уже не приходилось быть самими собой. Вайолет, Клаус и Солнышко не считали себя детьми, созданными для того, чтобы прятаться в багажниках автомобилей, или маскироваться под кого-то другого, или добиваться работы в Шатре уродов. Но им уже и вспомнить было трудно то время, когда они жили беззаботно и занимались тем, что им больше всего нравилось. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как Вайолет могла просто сидеть и спокойно размышлять над изобретениями, вместо того чтобы лихорадочно создавать нечто, способное срочно вызволить их из неприятностей. Клаус с трудом вспоминал, какую книгу последний раз читал просто для своего удовольствия, а не как средство изыскать способ расстроить очередной злодейский план Олафа. Солнышко же много-много раз использовала свои четыре зуба, чтобы выпутаться из трудных ситуаций, но очень давно не кусала ничего просто для своего развлечения. По мере того как дети приближались к фургону, каждый неуклюжий шаг, казалось, уводил их все дальше от их реальной жизни в качестве Бодлеров и приближал к притворной жизни карнавальных уродов. И это было в самом деле до чрезвычайности странно.
Когда Солнышко постучала в дверь, Мадам Лулу окликнула: «Кто там?» – и впервые в жизни вопрос их очень смутил.
– Мы – уроды, – ответила Вайолет своим новым, низким голосом. – Трое… то есть двое уродов. Мы ищем работу.
Дверь со скрипом открылась, и перед детьми предстала Мадам Лулу. На ней было длинное мерцающее платье, которое переливалось всеми цветами радуги, когда она двигалась, а на голове – тюрбан, очень похожий на тот, который носил Граф Олаф в бытность учителем Пруфрокской подготови