ополучным скитаниям сирот. То, что на свете, возможно, существует еще один живой Бодлер, было бы столь непомерным, невероятным чудом, что дети прямо боялись и мечтать о нем. И все-таки мечтали. Они размышляли о словах Колетт – мол, вдруг случится чудо и они все получат то, чего больше всего желают, – и ждали утра, когда хрустальный шар Мадам Лулу вдруг подарит им чудо, о котором они мечтают.
Наконец встало солнце, как встает каждый день, и наступило раннее утро. Трое Бодлеров спали очень мало, ибо все время мечтали, наблюдали, как в фургоне постепенно светлеет, слушали, как ворочаются в своих гамаках Хьюго, Колетт и Кевин, и предавались размышлениям – вошел ли уже Граф Олаф в шатер гадалки и узнал ли что-нибудь новое. И как раз когда ожидание сделалось совсем невыносимым, они услышали торопливые шаги и громкий металлический стук в дверь.
– Просыпайтесь! Просыпайтесь! – раздался голос крюкастого.
Однако, прежде чем написать, что он сказал еще, я хочу упомянуть еще об одной черте, общей для чуда и тефтелей: и то и другое может выглядеть чем-то одним, а на поверку оказаться чем-то совсем другим.
Так однажды случилось со мной в кафетерии, когда в поданном на ланч блюде у меня обнаружилась маленькая фотокамера. Так случилось и с Вайолет, Клаусом и Солнышком, хотя в тот момент они еще не знали, что сказанное крюкастым обернется чем-то совсем иным, а вовсе не тем, о чем они подумали, когда услышали голос за дверью фургона.
– Просыпайтесь! – опять закричал крюкастый и замолотил в дверь. – Вставайте, да поживее! У меня прескверное настроение, мне с вами некогда возиться. Работы по горло. Мадам Лулу и Граф Олаф уехали по делам, поэтому я отвечаю за Шатер уродов. Хрустальный шар обнаружил, что один из проклятых Бодлеров-родителей жив. А в фургоне с сувенирами почти не осталось статуэток.
Глава четвертая
– ЧТО? – спросил Хьюго, зевая и протирая глаза. – Что вы сказали?
– В фургоне с подарками почти закончились статуэтки, – повторил из-за двери крюкастый. – Но это вас не касается. Народ уже собрался, так что, уроды, чтоб через пятнадцать минут были готовы.
– Подождите минутку, сэр! – Вайолет вовремя спохватилась, что должна говорить измененным, низким голосом. Они как раз вылезали с Клаусом из гамака, по-прежнему деля на двоих одну пару штанов. Солнышко уже ждала на полу, изумленная до такой степени, что даже забыла поворчать. – Вы сказали – кто-то из родителей Бодлеров жив?
Дверь фургона приотворилась, и в нее всунулась голова крюкастого с выражением подозрения на физиономии.
– А вам, уроды, какая разница? – осведомился он.
– Так ведь мы читали про Бодлеров в «Дейли пунктилио», – нашелся Клаус. – Нас очень заинтересовало дело этих малолетних жестоких убийц.
– Да вот, понимаете, – отозвался крюкастый, – родители их считались мертвыми, но Мадам Лулу поглядела в свой хрустальный шар и увидела, что один из них жив. Это длинная история. Но все это значит, что у нас куча новых хлопот. Граф Олаф и Мадам Лулу с раннего утра уехали по важным делам и оставили Шатер уродов под моим присмотром. Теперь я распоряжаюсь вами, так что шевелитесь и будьте готовы к представлению.
– Грр! – заворчала Солнышко.
– Чабо полностью готова, – объяснила Вайолет, – а нам собраться недолго.
– Мой вам совет – поторопитесь. – Крюкастый начал было закрывать дверь, но вдруг остановился. – Странно, один шрам у вас вроде как стерся.
– Шрамы заживают, вот и стираются, – ответил Клаус.
– И очень плохо, – отрезал крюкастый, – вид делается не такой уродский. – Он захлопнул дверь, и дети услышали удаляющиеся шаги.
– Жалко его, беднягу, – заметила Колетт. Она спрыгнула на пол и скрутилась в узел. – Каждый раз, как они с этим Графом приезжают, жалость берет, как посмотрю на его крюки.
– Все равно ему лучше, чем мне, – проговорил Кевин, зевая и расправляя свои равнодействующие руки. – Наверняка у него один крюк сильнее другого. А у меня обе руки и обе ноги действуют одинаково.
– А у меня они изгибаются в любом месте, – вставила Колетт. – Ладно, давайте лучше делать, как он велит, – готовиться к представлению.
– Вот и правильно, – согласился Хьюго. Он протянул руку к полке рядом с гамаком и достал зубную щетку. – Мадам Лулу говорит, мы всегда должны давать людям, что они хотят, а этот человек хочет, чтобы мы были готовы как можно скорее.
– Слушай, Чабо, – Вайолет бросила взгляд на сестру, – давай помогу тебе поточить зубы.
– Грр! – согласилась Солнышко, и старшие Бодлеры сообща нагнулись, взяли на руки младшую сестру и отошли в угол, где висело зеркало, чтобы пошептаться, пока Хьюго, Колетт и Кевин совершают утренний ритуал, иначе говоря, пока они делают все необходимое, чтобы начать свой карнавальный трудовой день.
– Ну и что вы думаете? – спросил Клаус. – Может так быть, чтобы кто-то из наших родителей остался жив?
– Не знаю, – ответила Вайолет. – С одной стороны, трудно поверить, что хрустальный шар Мадам Лулу в самом деле магический. С другой стороны, она всегда извещала Графа Олафа, где нас искать. Не знаю, что и думать.
– Тент, – шепнула Солнышко.
– Да, ты, наверно, права, Солнышко, – прошептал Клаус. – Если бы удалось проникнуть в Гадальный шатер, может, мы бы и сами обнаружили что-нибудь полезное.
– Вы ведь обо мне шепчетесь, правда? – окликнул их Кевин с другого конца фургона. – Наверняка говорите: «Ну что за урод этот Кевин – то он бреется левой рукой, то правой, и никакой разницы нет – руки-то абсолютно одинаковые!»
– Нет, Кевин, мы не про вас разговаривали, – ответила Вайолет. – Мы обсуждали историю с Бодлерами.
– Ничего про них не слышал, – отозвался причесывавшийся Хьюго. – Кажется, вы упоминали, что они убийцы?
– Так напечатано в «Дейли пунктилио», – ответил Клаус.
– О, я никогда не читаю газет, – заявил Кевин. – Газету приходится держать перед собой обеими одинаково сильными руками, и я при этом ощущаю себя уродом.
– Тебе лучше, чем мне, – вставила Колетт. – Я так способна извернуться, что могу подобрать газету языком. Вот это действительно уродство!
– Интересная дилемма. – Хьюго снял с вешалки одно из висящих там одинаковых пальто. – Но я считаю, мы все в равной степени уроды. Так, а теперь пошли и дадим отличное представление!
Бодлеры вышли из фургона следом за своими товарищами по работе и направились к Шатру уродов, где у входа их с нетерпением поджидал крюкастый. В одном из крюков он держал что-то длинное и мокрое.
– Заходите внутрь и дайте им отличное представление, – приказал он, показывая на откинутую полу шатра, служившую входом. – Мадам Лулу сказала, что если вы не дадите зрителям того, что они хотят, мне разрешается использовать вот эту огромную тальятеллу гранде.
– А что это такое? – поинтересовалась Колетт.
– Тальятелла – такая итальянская макаронина, – крюкастый размотал длинный мокрый предмет, – а «гранде» по-итальянски значит «большая». Тальятеллу гранде сделал для меня сегодня утром один из работников карнавала. – Олафовский приятель начал крутить большой макарониной над головой, и Бодлеры с товарищами услышали мягкое свистящее шуршание, будто рядом прополз большой земляной червь. – Не будете слушаться, – продолжал крюкастый, – я вас отлуплю тальятеллой гранде. Ощущение, говорят, не из приятных, более того, даже очень и очень противное.
– Не беспокойтесь, сэр, – проговорил Хьюго, – мы все-таки профессионалы.
– Рад это слышать. – Крюкастый насмешливо хмыкнул и последовал за ними в Шатер уродов.
Внутри шатер казался еще больше и просторнее оттого, что там стояло мало вещей: несколько складных стульев на деревянной сцене, над ней полотнище с надписью из крупных, неаккуратно выведенных букв: «Шатер уродов». За небольшой стойкой одна из женщин с напудренным лицом продавала прохладительные напитки. В шатре в ожидании представления уже слонялось человек семь-восемь. Мадам Лулу, правда, упоминала, что дела на Карнавале Калигари идут не блестяще, но все-таки Бодлеры ожидали на представлении уродов больше народу. Когда дети и их коллеги поднялись на сцену, крюкастый заговорил, обращаясь к этой небольшой кучке людей так, будто перед ним толпа:
– Леди и джентльмены, мальчики и девочки, юноши и девушки! Спешите купить вкуснейшие прохладительные напитки. Сейчас начнется представление уродов!
– Ты погляди на них! – хихикнул немолодой мужчина с крупными прыщами на подбородке. – У этого крючья вместо рук!
– Я вовсе не из числа уродов, – зарычал крюкастый. – Я просто работаю на карнавале.
– Ой, простите, – извинился мужчина. – Не в обиду вам будет сказано, приобрели бы лучше парочку искусственных рук, никто бы и не ошибался.
– Невежливо критиковать чью-то наружность в присутствии этого человека, – сурово заметил крюкастый. – А теперь, леди и джентльмены, смотрите на горбуна Хьюго и ужасайтесь – вместо обыкновенной спины у него большой горб, поэтому и вид у него уродский!
– Да, верно, – подтвердил прыщавый. Видно было, что ему все равно над кем – только бы посмеяться. – Ну и урод!
Крюкастый покрутил в воздухе тальятеллой гранде в качестве противного напоминания Бодлерам и их коллегам.
– Хьюго! – рявкнул он. – Надевай пальто!
Под хихиканье зрителей Хьюго вышел к краю сцены и попытался натянуть пальто, которое держал в руках. Обычно люди с необычной фигурой заказывают портному перешить одежду так, чтобы она сидела удобно и улучшала фигуру. Но когда Хьюго стал напяливать на себя пальто, стало ясно, что никакого портного никто не нанимал. Пальто сперва сморщилось на спине из-за горба, потом растянулось, а в конце концов лопнуло, как только Хьюго застегнул пуговицы. За какие-то считаные минуты пальто превратилось в лоскутья. Хьюго покраснел, отошел вглубь сцены и уселся на складной стул, в то время как немногочисленная публика разразилась хохотом.
– Ну разве не весело? – вскричал крюкастый. – Даже пальто ему не надеть! Вот урод так урод! Но это еще не все, леди и джентльмены! – Пособник Олафа снова потряс тальятеллой гранде, а другим крюком залез себе в карман. С гадкой улыбкой он вытащил оттуда кукурузу и показал публике, подняв высоко вверх. – Вот простой кукурузный початок, – провозгласил он. – Его может съесть любой нормальный человек. Но на Карнавале Калигари нет Шатра нормальных людей, а есть Шатер уродов, и наш новенький урод сейчас покажет, какой он уморительный грязнуля.