– Никогда не знаешь, какая работа может вдруг подвернуться, – нашлась наконец Вайолет. – Причем в любой момент.
– Ты правда так думаешь? – с надеждой спросил Хьюго.
– Да, – ответил Клаус. – Нельзя знать, когда судьба постучится в дверь.
Кевин оторвался от супа и посмотрел на Бодлеров. В глазах у него засветилась надежда.
– И какой рукой она постучится?
– Судьба может постучаться любой рукой, – ответил Клаус, и в ту же минуту послышался стук в дверь.
– Уроды, откройте!
Услышав этот нетерпеливый голос за дверью фургона, дети вздрогнули. Как вы, конечно, поняли, когда Клаус употребил выражение «Судьба постучится в дверь», он имел в виду, что его коллегам подвернется какая-то работа получше, чем прыжки в яму с голодными львами ради того, чтобы неизвестные люди получили то, что они хотят. Клаус не имел в виду, что в дверь постучится подружка отъявленного негодяя и подаст еще более опасную идею. Но, к моему огорчению, должен сказать, что именно Эсме Скволор постучалась в дверь, царапнув ее длинными ногтями:
– Открывайте! Мне надо с вами поговорить.
– Одну минутку, госпожа Скволор! – откликнулся Хьюго и направился к двери. – Постараемся соблюдать хорошие манеры, – посоветовал он остальным. – Не так часто с нами хотят побеседовать нормальные люди. Мне кажется, нам стоит наилучшим образом использовать эту возможность.
– Мы будем вести себя хорошо, – пообещала Колетт. – Я не приму ни одной диковинной позы.
– А я буду пользоваться только одной правой рукой, – добавил Кевин. – А может быть, только одной левой.
– Отлично, – одобрил Хьюго и отпер дверь.
В проеме показалась Эсме Скволор с противной улыбочкой на лице.
– Я – Эсме Джиджи Женевьев Скволор, – представилась она, как поступала, даже когда окружающие и так прекрасно знали, кто она.
Она вошла внутрь, и Бодлеры увидели, что она нарядилась соответственно, то есть надела по этому случаю особенный наряд, чтобы произвести впечатление. На ней было длинное белое платье, такое длинное, что доходило до пола и лежало вокруг ног, и казалось, Эсме стоит в большой луже молока. На груди сверкающими нитками было вышито: «Я люблю уродов», правда, слово «люблю» заменяло огромное сердце – символ, порой употребляемый людьми, которые не видят разницы между словами и формой. На одном плече у Эсме висел большой коричневый мешок, на голове красовалась странного вида круглая шляпа, из макушки которой торчала черная нитка, а спереди было изображено большое сердитое лицо. Дети предполагали, что этот наряд, вероятно, очень моден, иначе Эсме ни за что бы не оделась так, но они не представляли, кому могло бы понравиться такое одеяние.
– Какой прелестный наряд! – сказал Хьюго.
– Спасибо, – отозвалась Эсме. Она ткнула своим длинным ногтем Колетт, и та послушно встала, уступая Эсме свой стул. – Как вы можете судить по надписи на платье, я люблю уродов.
– Правда? – сказал Кевин. – Как мило с вашей стороны.
– Вот именно, – подтвердила Эсме. – Я заказала это платье специально, чтобы показать, как я их люблю. Глядите – мешок на плече должен напоминать горб, а шляпа придает мне такой вид, будто у меня две головы, как у Беверли-Эллиота.
– Да, у вас вид и впрямь вполне уродский, – согласилась Колетт.
Эсме нахмурилась, как будто совсем не это хотела услышать.
– Ну конечно, на самом-то деле я не урод, а нормальный человек, – продолжала она, – но мне хотелось показать вам всем, как я вами восхищаюсь. А теперь, пожалуйста, дайте мне коробку пахтанья. Оно сейчас в моде.
– Пахтанья у нас нет, – ответил Кевин, – но, кажется, есть клюквенный сок. А могу сварить вам горячего шоколада. Вон Чабо научила меня добавлять корицы, получается очень вкусно.
– Том ка гаи! – протявкала Солнышко.
– Да, у нас еще есть суп, – добавил Хьюго.
Эсме бросила на Солнышко хмурый взгляд.
– Нет, спасибо, – сказала она. – Но все равно вы очень любезны. Право, уроды, вы так любезны, что я считаю вас не просто работниками на карнавале, куда я заехала погостить. Я считаю вас за моих ближайших друзей.
Бодлеры, разумеется, понимали, что ее нелепое высказывание так же фальшиво, как ее вторая голова. Однако на их товарищей оно произвело сильнейшее впечатление. Хьюго широко улыбнулся Эсме и выпрямился насколько мог, так что горб стал почти незаметен. Кевин покраснел и опустил глаза вниз, на свои руки. А Колетт совсем разволновалась и, не удержавшись, изогнула тело таким образом, что оно стало похожим и на букву «К» и на букву «З» одновременно.
– О, Эсме, – сказала она, – вы правда так считаете?
– Разумеется. – Эсме показала себе на грудь. – По мне, лучше быть тут с вами, чем с самыми знатными людьми на свете.
– Вот здорово! – сказал Кевин. – Еще ни один нормальный человек не называл меня другом.
– А как же иначе! – Эсме нагнулась и поцеловала Кевина в нос. – Все вы мои уродские друзья. И мне так грустно думать, что завтра кого-то из вас съедят львы. – Бодлеры следили, как она сунула руку в карман платья, достала белый платочек с такой же вышивкой, что и на груди, и вытерла глаза словом «уроды». – Видите, у меня даже настоящие слезы текут при мысли об этом.
– Ну, будет, будет, наш близкий друг. – Кевин похлопал ее по руке. – Не грустите.
– Ничего не могу с собой поделать. – Эсме отдернула руку, как будто боялась, что равнорукость заразна. – Но вам предоставляется благоприятная возможность, которая сделает нас всех очень-очень счастливыми.
– Благоприятная возможность? – переспросил Хьюго. – Интересно. Беверли-Эллиот как раз только что говорил о том, что благоприятный случай может подвернуться в любой момент.
– И он прав, – ответила Эсме. – Я предоставляю вам случай оставить работу в Шатре уродов и присоединиться к труппе Графа Олафа.
– А что мы конкретно будем делать? – поинтересовался Хьюго.
Эсме улыбнулась и начала перечислять положительные аспекты работы у Графа Олафа, что означает здесь «представляя возможности гораздо более благоприятными, чем они были на самом деле, подчеркивая положительные стороны и почти не упоминая отрицательных».
– Это театральная труппа, – объяснила она. – Поэтому вы будете наряжаться в разные костюмы, разыгрывать сценические этюды, а иногда совершать убийства.
– Этюды! – воскликнул Кевин, прижимая обе руки к сердцу. – Я всю жизнь мечтал играть на сцене!
– А я всегда мечтал носить театральный костюм! – присоединился к нему Хьюго.
– Но ты и так выступаешь на сцене, – возразила Вайолет, – и каждый день носишь неподходящий костюм в Шатре уродов.
– Если вы присоединитесь к нам, то будете ездить по разным увлекательным местам, – продолжала Эсме, метнув злобный взгляд на Вайолет. – Члены труппы Графа Олафа побывали и в Конечном лесу, и на берегах озера Лакримозе и повидали ворон в Городе Почитателей Ворон, хотя сидят они всегда на заднем сиденье автомобиля. А что самое главное – вы будете работать на Графа Олафа, одного из самых блестящих и красивых мужчин на земле.
– Вы в самом деле думаете, что такой нормальный мужчина, как он, захочет работать с такими уродами, как мы? – спросила Колетт.
– Конечно захочет. Графу Олафу нет дела до ваших физических недостатков, для него важно, чтобы вы повиновались его приказаниям. Сами увидите: в олафовской труппе всем без разницы, уроды вы или нет. И денег получите целое состояние. Во всяком случае, Олаф получит.
– Bay! – отозвался Хьюго. – Вот это, я понимаю, благоприятный случай!
– У меня было предчувствие, что вы обеими руками за него ухватитесь, – сказала Эсме. – Не в обиду тебе будь сказано, Кевин. А теперь, если предложение вас заинтересовало, от вас требуется только одно.
– Собеседование перед приемом на работу? – нервно спросила Колетт.
– Моим близким друзьям незачем подвергаться такой неприятности. Нет, вы должны выполнить одно простое задание. Завтра днем во время львиного шоу Граф Олаф объявит, кому из уродов прыгать в яму со львами. Но я хочу, чтобы тот, на кого падет выбор, вместо этого столкнул в яму Мадам Лулу.
В фургоне воцарилась тишина, все обдумывали услышанное.
– Вы хотите, – наконец произнес Хьюго, – чтобы мы убили Мадам Лулу?
– Не думайте об этом как об убийстве, – возразила Эсме. – Думайте как о сценическом этюде. Это явится сюрпризом для Графа Олафа и доказательством вашей храбрости и послужит основанием для вступления в его труппу.
– Столкнуть Лулу в яму со львами не кажется мне таким уж храбрым поступком, – отозвалась Колетт. – Это жестоко и нехорошо.
– Как может это быть жестоким и нехорошим, если даешь людям то, чего они хотят? – возразила Эсме. – Вы хотите вступить в труппу Графа Олафа, публика хочет видеть, как кого-то съедят львы, а я хочу, чтобы Мадам Лулу столкнули в яму. Завтра один из вас получит замечательную возможность дать всем то, чего они хотят.
– Гррр, – заворчала Солнышко, но лишь брат и сестра поняли, что она имела в виду «Всем, кроме Лулу».
– Когда вы представляете дело таким образом, – задумчиво проговорил Хьюго, – то это звучит не так уж скверно.
– Разумеется. – Эсме поправила фальшивую голову. – А кроме того, Мадам Лулу выражала горячее желание видеть, как вас всех съедят львы, так что вам должно быть приятно столкнуть ее в яму.
– Но почему вы хотите, чтобы ее сбросили в яму? – спросила Колетт.
Эсме нахмурилась:
– Граф Олаф мечтает сделать Карнавал Калигари популярным и чтоб Мадам Лулу помогала нам своим хрустальным шаром. Но, на мой взгляд, нам ее помощь не требуется. И потом, мне надоело, что мой дружок все время дарит ей подарки.
– Но, по-моему, это недостаточная причина, чтобы отдавать ее на съедение львам, – осторожно проговорила Вайолет своим измененным голосом.
– Я не удивляюсь, что такое двухголовое существо соображает крайне туго. – Эсме протянула обе руки с длиннющими ногтями и похлопала Вайолет и Клауса по щекам, покрытым шрамами. – Ну ничего, вступите в труппу Олафа, подобные уродские мысли перестанут вас волновать.