зопасность; и они никак не могли решить, какой судьбы они желают человеку, который навлек на них столько бед. Мне незачем описывать эту бурю, ибо это был всего лишь еще один луковичный слой в этой злосчастной истории. Тем более что к тому времени, как взошло солнце, вихри черных туч умчались, вокруг вымокших Бодлеров настала тишина и спокойствие, как будто ночные события были только кошмарным сном.
Дети неуверенно встали на ноги. Руки их затекли, оттого что всю ночь Бодлеры цеплялись друг за друга. Они пытались сообразить, где же они находятся и каким чудом уцелели. Но сколько бы они ни озирались, ответить на эти вопросы все равно не могли, так как подобного зрелища им еще не приходилось видеть.
Поначалу Бодлерам показалось, что они все еще посредине океана, поскольку со всех сторон расстилался лишь водный пейзаж, уходящий в серый утренний туман. Но, заглянув за борт полуразрушенной лодки, дети увидели, что глубина воды тут не больше, чем в луже, и эта огромная лужа пестрит остаточным материалом, другими словами – всевозможными странными предметами. Из воды, точно неровные зубы, торчали большие деревянные обломки, извивались длинные обрывки веревок, запутанные в мокрые узлы. Там были груды водорослей, тысячи рыб шевелились и таращили глаза на солнце, а из тумана пикировали сверху морские птицы, чтобы позавтракать морепродуктами. Попадались и останки чужих судов – якоря и иллюминаторы, поручни и мачты, разбросанные повсюду, точно ломаные игрушки, а также разные другие предметы, возможно составлявшие груз, как то: разбитые фонари, лопнувшие бочки, промокшие документы и рваные остатки всевозможной одежды, шляп и обуви – от цилиндров до роликовых коньков. Старомодная пишущая машинка привалилась к большой нарядной птичьей клетке, а между клавишами вились маленькие разноцветные рыбки гуппи. Лежала там большая медная пушка, и из жерла как раз вылезал краб внушительных размеров. Безнадежно рваная сеть запуталась в лопастях пропеллера. Казалось, шторм смыл море прочь, обнажив дно и его содержимое.
– Что это за место? – Вайолет понизила голос. – Что произошло?
Клаус достал очки из кармана, куда положил их для сохранности, и с облегчением убедился, что они невредимы.
– Думаю, мы очутились на прибрежной отмели, – проговорил он. – В море попадаются такие места, где вдруг становится очень мелко, особенно вблизи суши. Должно быть, нашу лодку выбросило бурей на отмель вместе со всеми этими остатками кораблекрушений.
– Суша? – спросила Солнышко, прикладывая маленькую ладошку козырьком ко лбу, чтобы удобнее было вглядываться в даль. – Не вижу.
Клаус осторожно перешагнул через борт. Темная вода доходила ему только до колен, осторожными шагами он обошел лодку вокруг.
– Обычно прибрежные отмели бывают гораздо меньше, – заметил он. – Где-то рядом должен быть остров. Давайте поищем.
Вайолет последовала за братом, неся Солнышко на руках – все-таки та была еще очень мала ростом.
– В какую, думаешь, сторону мы должны направиться? – спросила она. – Мы ведь не хотим заблудиться.
Солнышко слабо улыбнулась.
– Уже, – поправила она сестру.
– Солнышко права, – согласился Клаус. – Будь даже у нас компас, мы все равно не знаем, где мы или куда надо двигаться. Мы можем идти в любом направлении.
– Тогда я предлагаю идти на запад. – Вайолет показала в сторону, противоположную той, где поднималось солнце. – Если придется идти долго, пусть хотя бы солнце не бьет в глаза.
– А вдруг мы найдем солнцезащитные очки, оставшиеся от нашей форменной одежды, – предположил Клаус. – Их унес штормовой ветер, но они могли попасть на эту же отмель.
– Тут можно найти что угодно, – согласилась Вайолет.
И не успели Бодлеры сделать нескольких шагов, как увидели, что так оно и было: в мутной воде перед ними лежал распростертый на спине граф Олаф, а к плечу его было прислонено гарпунное ружье. Оба глаза под единственной бровью были закрыты, он не шевелился. За все время, что Бодлеры имели дело с Олафом, они ни разу не видели его в таком спокойном состоянии.
– Выходит, нам и не требовалось выталкивать его из лодки, – заметила Вайолет. – Это сделал за нас шторм.
Клаус нагнулся и внимательно вгляделся в Олафа – тот не пошевелился.
– Наверное, ужасно, – сказал он, – не имея никакого укрытия, выдержать бурю.
– Окачур? – спросила Солнышко, и в этот самый момент глаза Олафа открылись, и таким образом Солнышко получила ответ на свой вопрос.
Негодяй нахмурился, повел глазами в одну сторону, потом в другую.
– Где я? – пробормотал он, выплевывая обрывок водоросли. – Где моя статуя?
– Прибрежная отмель, – ответила Солнышко.
Заслышав ее голос, Граф Олаф моргнул и сел, свирепо глядя на Бодлеров и вытряхивая воду из ушей.
– Сварите мне кофе, сироты! – приказал он. – У меня была очень неприятная ночь, сейчас мне требуется вкусный сытный завтрак, прежде чем я решу, что делать с вами.
– Никакого кофе тут нет, – отрезала Вайолет, хотя в двадцати шагах от них валялась кофеварка для эспрессо. – Мы идем на запад, думаем найти там остров.
– Вы пойдете, куда я вам прикажу, – прорычал Олаф. – Забыли, что я – капитан судна?!
– Лодка застряла в песке, – сказал Клаус. – Она вся разломалась.
– Все равно вы остаетесь моими приспешниками, – настаивал негодяй, – и я приказываю вам идти на запад, чтобы найти остров. Я слышал, что в этих отдаленных районах моря попадаются острова. Примитивные туземцы никогда не видели цивилизованных людей, так что, вероятно, они будут почитать меня как божество.
Бодлеры переглянулись и вздохнули. Слово «почитать» в данном случае означает «высоко ценить и испытывать глубокое уважение», однако у детей не было никого менее почитаемого, чем этот ужасный субъект, который стоял сейчас перед ними, ковыряя в зубах осколком раковины и обзывая обитателей незнакомых районов океана примитивными. И однако, куда бы ни попадали Бодлеры за время своих приключений, всюду находились люди либо настолько жадные, что почитали и превозносили Олафа за его злодеяния, либо настолько глупые, что не замечали, как он в действительности ужасен. Детям после слов Олафа захотелось бросить его тут, на прибрежной отмели, но трудно бросить кого-то в месте и без того заброшенном. Поэтому трое сирот и все тот же негодяй молча побрели вместе к западу по заваленной всяким мусором отмели, размышляя о том, что их ждет. Граф Олаф шел впереди с гарпунным ружьем на плече и время от времени прерывал молчание требованием кофе, свежевыжатого сока и прочих столь же недоступных элементов завтрака. Вайолет шла за ним и, используя найденный ею сломанный поручень вместо трости, выковыривала торчащие из грязи интересные металлические обломки. Клаус шел рядом с сестрой и время от времени что-то записывал в блокнот. Солнышко же ехала на плечах у Вайолет как своего рода наблюдатель, и именно она нарушила тишину торжествующим возгласом.
– Земля! – воскликнула она и указала вперед, в туман, где Бодлеры разглядели неясные очертания острова, вырастающего из отмели.
Он казался узким и длинным, как товарный поезд, а если прищуриться, то можно было увидеть купы деревьев и что-то вроде громадных белых простынь, колыхаемых ветром.
– Я открыл остров! – Граф Олаф громко захохотал. – Я назову его Олафленд!
– Это не вы открыли остров, – возразила Вайолет. – Там явно живут люди.
– А я их король! – объявил Граф Олаф. – Торопитесь, сироты! Мои королевские подданные сейчас приготовят мне большой завтрак, и, если у меня будет хорошее настроение, я, может, и позволю вам вылизать тарелки!
Бодлеры не собирались вылизывать ничьи тарелки, они просто продолжали идти в сторону острова, маневрируя между выброшенными на поверхность отмели обломками крушений. Дети как раз обогнули фортепьяно, стоявшее в воде, точно свалившись туда прямо с неба, как вдруг заметили небольшую белую фигурку, бежавшую им навстречу.
– Что? – спросила Солнышко. – Кто?
– Возможно, кто-то еще спасся во время бури, – сказал Клаус. – Вряд ли наша лодка была единственной в этом участке океана.
– Как ты думаешь, шторм настиг Кит Сникет? – спросила Вайолет.
– Или тройняшек? – спросила Солнышко.
Граф Олаф насупил бровь и положил перепачканный грязью палец на спусковой крючок гарпунного ружья.
– Пусть только появится Кит Сникет или кто-то из этих сопляков-сирот, – прорычал он, – немедленно застрелю. Я не позволю какому-то дурацкому волонтеру отнять у меня остров!
– Зачем же тратить последний гарпун, – быстро нашлась Вайолет. – Как знать, достанете ли вы взамен другой?
– Верно, – согласился Олаф. – А из тебя получается отличная приспешница.
– Чушь, – проворчала Солнышко и поглядела на Олафа, оскалив зубы.
– Сестра права, – поддержал ее Клаус. – Нелепо спорить о волонтерах и приспешниках, когда мы стоим на отмели посреди океана.
– Не будь так самоуверен, сирота, – возразил Олаф. – Не важно, где мы: для такого, как я, всегда найдется место. – Он нагнулся к самому лицу Клауса и мерзко ухмыльнулся, как будто отпустил шутку. – Разве ты этого еще не уяснил?
Вопрос был неприятный, но Бодлеры не успели на него ответить, так как фигурка все приближалась, и дети наконец увидели, что это маленькая девочка лет шести-семи. Она была босая, в простом белом платье, таком чистом, что она явно не попала в бурю. На поясе у нее висела большая белая раковина, глаза закрывали темные очки, очень похожие на те, какие носили Бодлеры, будучи посыльными. Девочка улыбалась во весь рот, но, когда, запыхавшись, добежала до незнакомцев, вдруг застеснялась, да и сами Бодлеры, как ни терпелось им узнать, кто она такая, не нашлись что сказать. Даже Олаф молчал и просто любовался своим отражением в воде.
Если вы лишились дара речи, очутившись лицом к лицу с кем-то незнакомым, стоит припомнить кое- что, сказанное когда-то Бодлерам их мамой, а еще раньше – мне. Так и вижу, как она сидит на диванчике, стоявшем в углу спальни, застегивает одной рукой ремешки сандалий и, держа в другой руке яблоко и жуя его, советует мне не волноваться по поводу вечеринки, которая началась на первом этаже, под нами.