– Нет, спасибо, – отозвался Клаус, подумав про себя – сколько еще раз ему и сестрам предложат этот странный сладкий напиток. – Мы с сестрами уже пробовали его, и он нам не очень понравился.
– Не стану вас принуждать, – опять повторил Ишмаэль, – но со временем ваше первоначальное мнение о чем бы то ни было может измениться. До скорого свидания, Бодлеры.
Он слегка махнул им рукой, а Бодлеры помахали ему, выходя из палатки вслед за Пятницей, которая повела их вверх по склону, где на утреннем ветру колыхались палатки.
– Выбирайте любую, – сказала Пятница. – Мы переходим из одной палатки в другую каждый день – все, кроме Ишмаэля, он не может этого делать из-за больных ног.
– Разве это удобно – каждую ночь спать в другом месте? – усомнилась Вайолет.
– Это как посмотреть. – Пятница сделала глоток из раковины. – Я никогда по-другому и не спала.
– Ты всю жизнь прожила на этом острове? – спросил Клаус.
– Да. Мои родители, когда мама была беременна, отправились в путешествие по океану и попали в страшный шторм. Отца проглотил ламантин[43], а маму вынесло на берег. Я родилась уже здесь. Вы ее скоро увидите. А сейчас побыстрее переоденьтесь.
– Легко, – заверила ее Солнышко, и Пятница, вынув руку из кармана, пожала ей руку.
Бодлеры вошли в ближайшую палатку, где в углу лежали сложенные стопкой белые одеяния. Дети моментально переоделись, радуясь, что могут сбросить форму посыльных, промокшую и пропитавшуюся соленой морской водой. Однако, кончив переодеваться, они вдруг застыли на месте и уставились на груду мокрой одежды. Бодлерам стало не по себе в новом наряде паломников, что в данном случае означает «в теплых, но не красящих их одеждах, привычных для людей, которых они почти не знали». Казалось, трое детей отбросили прочь все, что происходило с ними до того, как они оказались на острове. Одежда, разумеется, не составляла всей истории Бодлеров, ибо одежда вообще никогда не составляет всей истории любого человека, за исключением разве Эсме Скволор, чья злодейская и модная одежда демонстрировала степень ее злодейства и модности. Но сейчас Бодлеры остро ощутили, что отбрасывают всю прежнюю жизнь ради новой жизни на острове с весьма странными обычаями.
– Я не выброшу ленту, – сказала Вайолет, пропуская между пальцами мягкую полоску ткани. – Все равно я буду изобретать, что бы ни говорил Ишмаэль.
– А я не брошу блокнот, – сказал Клаус, показывая темно-синюю записную книжку. – Все равно я буду заниматься исследованиями, хотя тут и нет библиотеки.
– Не бросать, – заявила Солнышко и показала сестре с братом небольшой металлический предмет. Один конец у него представлял собой простую ручку, как раз подходящую по размеру для Солнышкиной ладошки, а другой разветвлялся на несколько крепких проволочек, переплетенных между собой в пучок.
– Что это? – спросила Вайолет.
– Мутовка, – ответила Солнышко и была права.
Мутовка – предмет кухонной утвари, с помощью которого быстро смешивают разные ингредиенты. И младшая Бодлер обрадовалась, получив в свое распоряжение такую полезную вещь.
– Да, – сказал Клаус, – я помню, как отец пользовался такой же штукой, когда готовил яичницу-болтунью. А откуда она у тебя?
– Девочка Пятница, – ответила Солнышко.
– Она знает, что Солнышко умеет стряпать, – добавила Вайолет, – но, наверно, боялась, что Ишмаэль заставит ее выбросить мутовку.
– Похоже, она не так уж жаждет выполнять все обычаи в колонии, – заметил Клаус.
– Вродебы, – согласилась Солнышко и опустила мутовку в глубокий карман белого платья.
Клаус поступил так же с записной книжкой, а Вайолет – с лентой, и все трое постояли минутку, разделяя ощущение общей тайны. Таить секреты от людей, которые так любезно их приняли, было не менее странно, чем таить от Ишмаэля часть своей истории. Тайны, касающиеся ленты, записной книжки и мутовки, казались детям как бы утопленными на дне их карманов. Слово «утопленные» заменяет здесь «спрятанные», и оно обычно применимо к предметам, находящимся глубоко под водой, например к субмарине, погруженной в море, или носовой фигуре, погруженной в песок прибрежной отмели. С каждым шагом Бодлеры, продвигаясь к выходу из палатки, все больше ощущали, как их утопленные тайны шевелятся у них в карманах.
Слово «ферментация», подобно словам «рысь», «банка» и «сердечный», имеет два совершенно разных значения. Одно – это химический процесс брожения, в результате которого сок определенных фруктов становится слаще и крепче, как и объяснил своим сестрам Клаус еще на прибрежной отмели. Другое же значение относится к чему-то, что зреет у кого-то внутри, подобно тайне, которую в конце концов раскрывают, или же замыслу, который долгое время вынашивают. Когда трое Бодлеров вышли из палатки и вручили Пятнице то, что осталось от их прежней жизни, они ощущали, как созревают тайны внутри их, и задавались вопросом – какие еще тайны и замыслы остаются пока скрытыми. Сироты спускались следом за Пятницей вниз по песчаному покатому склону и раздумывали о том, что же еще зреет на этом странном острове, который стал их домом.
Глава четвертая
К тому времени, как бодлеровские сироты вернулись к палатке Ишмаэля, кабак был набит битком, как сказали бы в молодежной тусовке, что здесь означает – «в палатке было полно островитян в белых одеяниях, причем все они держали в руках собранную на прибрежной отмели добычу». Козы больше не спали, они стояли неподвижно двумя длинными рядами, а связывающие их вместе веревки тянулись к большим деревянным саням – неожиданный вид транспорта для такого теплого климата. Пятница провела детей сквозь толпу колонистов и коз, все посторонились, с любопытством рассматривая новеньких. Хотя Бодлеров выбросило на берег в результате кораблекрушения впервые, они привыкли попадать в незнакомые сообщества еще со времен Профрукской подготовительной школы, а потом Города Почитателей Ворон, однако им по-прежнему не нравилось, когда их разглядывают в упор. Но такова уж одна из странных житейских истин: никому, в сущности, не нравится, когда их разглядывают в упор, и в то же время никто не в силах удержаться от разглядывания других. Поэтому, подходя к Ишмаэлю, по-прежнему восседающему на громадном глиняном кресле, Бодлеры то и дело оглядывались на островитян с неменьшим любопытством, недоумевая, каким образом столько народу выбросило бурей на один и тот же остров. Получалось, что мир полон людей столь же несчастливых, что и Бодлеры, и все они в конце концов попадают именно сюда.
Пятница подвела Бодлеров к подножию кресла, рекомендатель улыбнулся им, и они сели у его ног, обмазанных глиной.
– Белые одежды очень идут вам, Бодлеры, – сказал он. – Значительно больше, чем та форма, которая была на вас прежде. Из вас выйдут чудесные колонисты, я в этом уверен.
– Пирронизм?[44] – вопросительным тоном заметила Солнышко. Что приблизительно значило – «как вы можете быть уверены, если судите лишь по нашей одежде?».
Но Вайолет почла за благо не переводить, так как вспомнила, что в колонии ценят любезность. Поэтому она решила сказать что-нибудь любезное.
– Не могу выразить, как мы ценим все это, – сказала Вайолет, стараясь не опереться на глиняные холмики, которые скрывали ноги Ишмаэля. – Мы не представляли себе, что будет с нами после того, как шторм утихнет. Мы благодарим вас, Ишмаэль, за то, что приняли нас.
– Здесь принимают всех, – ответил Ишмаэль, забыв, очевидно, что Графа Олафа отвергли. – И пожалуйста, зовите меня Иш. Хотите сердечного?
– Нет, спасибо, – отозвался Клаус (он не мог заставить себя звать рекомендателя уменьшительным именем). – Нам хотелось бы познакомиться с остальными колонистами, если позволите.
– Разумеется, – ответил Ишмаэль и похлопал в ладоши, требуя внимания. – Островитяне! – крикнул он. – Как вы, не сомневаюсь, заметили, у нас появилось трое новых спасшихся. Вайолет, Клаус и Солнышко – единственные, кто уцелел после вчерашнего шторма. Не стану вас принуждать, но раз уж вы все равно пришли ко мне за советом насчет штормовой добычи, почему бы вам заодно не представиться новым поселенцам?
– Отличная мысль, Ишмаэль! – сказал кто-то, стоявший ближе к выходу.
– Называйте меня Иш. – Ишмаэль погладил бороду. – Итак, кто первый?
– Вероятно, я, – отозвался славного вида мужчина, который держал в руках что-то похожее на большой металлический цветок. – Приятно с вами познакомиться. Меня зовут Алонсо. Я нашел пропеллер от аэроплана. Должно быть, бедняга-пилот угодил прямо в шторм.
– Какая жалость, – заметил Ишмаэль. – Что ж, аэропланов на острове нет, значит пропеллер вряд ли пригодится.
– Простите, – робко вмешалась Вайолет, – я немного разбираюсь в механизмах. Если мы приделаем пропеллер к мотору, приводимому в движение вручную, то получим настоящий вентилятор, он будет создавать прохладу в особенно жаркие дни.
Среди присутствующих послышался одобрительный гул, и Алонсо улыбнулся Вайолет.
– Здесь и в самом деле бывает здорово жарко, – сказал он. – Идея неплохая.
Ишмаэль хлебнул из раковины и нахмурился, глядя на пропеллер.
– Это как посмотреть, – возразил он. – Если сделать один вентилятор, начнутся споры – на кого его направить.
– Можно делать это по очереди, – предложил Алонсо.
– И чья очередь наступит в самый жаркий день? – парировал Ишмаэль, и глагол этот в данном случае означал «сказал твердым разумным тоном», хотя не обязательно его высказывание было разумным. – Не стану тебя принуждать, Алонсо, но я не думаю, что вентилятор стоит всех проблем, которые могут из-за него возникнуть. – Пожалуй, вы правы. – Алонсо пожал плечами и положил пропеллер на деревянные сани. – Пускай козы везут его в чащобу.
– Превосходное решение, – одобрил Ишмаэль, и вперед выступила девочка старше Вайолет года на два.
– Я – Ариель. Я нашла вот это там, где отмель едва прикрыта водой. Думаю, это кинжал.