— Конечно, выдумал. А иероглифическое письмо я нарочно заранее в Москве изучил. Тоже, чтобы в случае чего не ехать в Александрию. Короче, со мной ясно, у тебя-то что?
— Худо, брат. Олимпиаду уже закрутили какие-то два хлюста из ихней хохляцкой компании. Как бы и Ларису не отсекли от меня, покуда мы тут ищем ту, которой по большому счету давно бы нужно было в каком-нибудь музее мумией лежать.
— Но-но! — грозно осек его я, шутливой миной показывая, что отныне мне не безразлична моя Бастшери.
— Что «но-но»! У нас по программе сначала Луксор, а потом Асуан, а у них — сначала Асуан, а потом Луксор. Правда, в Асуане мы должны пересечься ненадолго. А там что — неизвестно. Может, встречусь с ней в Асуане, а у нее уже тоже какой-нибудь цыганский барон завелся.
— Погоди еще, может, мы долго здесь в Луксоре просидим. Ведь, если не ошибаюсь, Уасет и есть та столица, в которой правила династия фараонов по имени Рамсес. То есть, это то самое место, откуда раскручивается в веках история моей Бастшери.
— Рамсес — это не династическое имя. У египтян принято династию называть числом, а не фамилией. А вообще, гляжу, ты уже увлекся историей Египта. Ишь ты — «моей Бастшери»!
— Завидуешь?
— Боюсь за тебя. Что, если все окажется правдой? Очень бы не хотелось возвращаться в Москву с Мамониным мертвым. Как-то привычнее с Мамониным живым.
— А ты умеешь мумифицировать?
Сразу после обеда, а кормили здесь еще лучше, чем в Каире, мы, воспользовавшись тем, что на сегодня было объявлено свободное времяпровождение, посвятили остаток дня проведению разведовательной операции. Поделив надвое все гостиницы Луксора, список которых с адресами был приобретен всего за один египетский фунт у портье, мы отправились выяснять, не поселилась ли где-нибудь Закийя Азиз Галал. Нам быстро повезло — только мы с Николкой побывали в одной из гостиниц, как на пути в следующую Мухин и Тетка перехватили нас с сообщением, что в первой же гостинице, куда они зашли, им сказали, что мисс Галал забронировала для себя один из лучших номеров и ожидается ее приезд завтра. Эта гостиница называлась «Савой» и, по оценке Мухина и Тетки, была гораздо лучше, чем наш «Виндсор». Она имела внутренний дворик с бассейном.
— Там такое патио[36], — объяснил Ардалион Иванович. — Стоят столики вокруг бассейна, лежаки для тех, кто хочет загорать. Разносятся напитки и закуски. В общем, высший класс. И главное, платишь один доллар и тебе дают билет на право посещения этого патио в течение суток. Даже если ты не живешь в гостинице. Так что завтра после обеда мы там расположимся и будем ожидать нашу подопечную.
Все это было радостно. Во-первых, уже завтра я вновь увижусь с моей Бастшери, а во-вторых, если мне суждено умереть во время второго свидания, то у меня в запасе еще целый вечер жизни и ожидания, еще целый вечер в Египте.
Мы принялись не спеша прогуливаться по городу, вышли к Нилу и, увидев купающихся мальчишек, решили, а почему бы и нам не искупаться. Правда, врач Мухин отнесся к этому скептически, рассудив, что неизвестно, какую заразу можно тут подцепить. Ардалион Иванович вошел в воду по пояс, трижды окунулся и сказал:
— Ну вот, я и в Ниле искупался, слава те, Господи!
Николка принялся плавать на спине туда-сюда параллельно берегу. Меня же вдруг обуяла дерзкая мысль переплыть Нил. Пловец я не из худших, противоположный берег был не так далеко — Нил здесь примерно как Волга под Ярославлем — и я решил рискнуть. Но отплыв от берега метров на тридцать, я вляпался в большое маслянистое пятно, оно всеми цветами радуги переливалось на солнце, и я решил, что лучше как-нибудь переплыву Волгу под Ярославлем. Однако, развернувшись, обнаружил, что меня довольно далеко унесло течением. Так вот почему трудно было плыть — быстрое течение. Кроме того, мне вдруг стало страшно — хоть и говорят, что здесь нет крокодилов, что они там, дальше, на юге, за Асуанской плотиной, а черт его знает — вдруг да какой-нибудь мудрый перестарок сидит себе на дне и лишь время от времени выплывает, чтобы полакомиться лихим русским человеком, устремившимся переплыть Нил.
На берег я вылез метрах в сорока от того места, где заходил в воду, сел, чтобы отдышаться, и никак не мог избавиться от ощущения, что моя игра со смертью вот-вот окончится поражением, что, может быть, в последний раз крокодил не дотянулся до моей пятки и не утащил на дно. Пора было прекращать дразнить крокодилов.
Однако вечером, когда мы после ужина отправились побродить по магазинам и просто подышать вечерним прохладным воздухом, чувство опасности вновь покинуло меня и о моей крокодило-боязни я вспоминал с иронией, особенно когда мы зашли в один магазин кожаных изделий, где в небольшом террариуме селились маленькие живые крокодильчики величиной с ладонь; я взял одного из них за хвост и приподнял. Он стал извиваться и шипеть, ощеривая пасть, как кошка. Хозяин магазина скалился белозубой улыбкой и уверял, что его чемоданы, портфели и сумки самые лучшие во всем Верхнем Египте. А ведь будь он древним египтянином — не позволил бы мне так дерзко обращаться со священным животным и меня непременно бросили бы на съедение большим крокодилам.
Комичная сценка произошла в другом кожевенном магазине, где Николке приглянулись туфли, но никак не могли отыскать сорок пятый размер. Хозяин магазина послал прислуживающего мальчика в подсобку поискать там. В это время неподалеку запел муэдзин, и хозяин магазинчика тотчас, как и положено у мусульман, рухнул на колени там, где застала его молитва. Положив ладонями вверх руки на пол, а лицом упав в ладони, он так и застыл, лишь время от времени приподымая лицо и взглядывая вверх с видом самого плаксивого прошения к Аллаху. Вероятно, он молился о том, чтобы нашлись туфли сорок пятого размера, потому что когда мальчишка прибежал и, видимо, спросил, где еще можно поискать, молящийся, оставаясь в согбенной позе, указал пальцем куда-то на одну из верхних полок. Мальчик полез туда и нашел-таки искомые туфли; правда, хотя на них и значился сорок пятый размер, Николке они все равно не налезли. Мы все-таки купили Николке туфли, правда, другие, подороже, Ардалион добавил денег — ведь у Николки порвался один ботинок, а в Асуане ему предстояла встреча с Ларисой.
— Ты не представляешь, как я влюблен! — признался мне Николка, вышагивая по улицам Луксора в новых туфлях.
— Не представляю, чего такого особенного ты в ней нашел, — безжалостно ответил я.
— Молчи лучше, если тебе жизнь дорога.
— Жизнь дорога мне как память, но не более того.
Но я лукавил, говоря так. Жизнь была мне и дорога, и мила, особенно в тот вечер, потому что я знал, что завтра ночью в роскошном номере гостиницы «Савой» у меня вновь будет свидание с Бастшери.
На следующий день нас повезли в Дер-эль-Бахри осматривать храм царицы Хатшепсут. По дороге мы останавливались у «колоссов Мемнона» — двух громадных каменных изваяний фараона Аменхотепа Третьего, оставшихся от заупокойного храма. Николка и тут вместо гида провел небольшую экскурсию, из которой мы все, включая писателей, впервые узнали, что именно отсюда, из этого храма те самые сфинксы, что стоят на берегу Невы в граде Петра.
Здесь произошло маленькое чудо. Гуляя вокруг «колоссов Мемнона», я, по примеру Николки, стал колупать песчаный грунт носком ботинка, просто так, вдруг да попадется какой-нибудь интересный кусочек на память. И вдруг, как привет от Бастшери, из-под песка выглянул обломок камня с фрагментом какого-то рисунка. Я поднял его и увидел глаз:
То ли это был иероглиф, то ли обломок изображения чьего-то лица, но мне эта находка сразу показалась не случайной. Древний Египет давал мне какой-то знак, и, разумеется, я воспринял это как весточку о том, что боги подарят мне еще одно свидание с Бастшери.
Николка поначалу обзавидовался, а потом стал пытаться разочаровать меня, мол, здесь нарочно время от времени набрасывают таких обломков, не представляющих интереса для науки, чтобы туристы, приехав домой, показывали друзьям и соседям, и те возбуждались желанием тоже отправиться в путешествие по Египту и найти нечто подобное. Таким образом якобы поддерживается туризм.
Продолжая рассматривать свою находку, я обнаружил, что там, где вырезанный в камне зрачок был черного цвета, вовсе не было никакой краски. Резчик умело подобрал камень так, чтобы в том месте, где в сером известняке было естественное вкрапление какого-то черного минерала, приходился как раз зрачок, вокруг которого он вырезал нижнее и верхнее веки. Многие, увидев мою находку, стали усиленно перебирать рассыпанные вокруг «колоссов Мемнона» обломки камней, подолгу разглядывали некоторые из них, пытаясь угадать фрагмент какого-либо рисунка, но ничего, что могло бы сравниться с моим обломком, так никто и не обнаружил.
Я положил свою находку в карман, и, когда мы ехали в автобусе дальше, мне все казалось, что камень каким-то особенным теплом согревает мне бедро.
Гидом у нас в Луксоре была красивая пожилая русская женщина, жена какого-то высокопоставленного луксорского чиновника, тоже выходца из России, из эмигрантской семьи. Николка напрасно старался отбить у нее хлеб — экскурсию она вела великолепно.
Историю про Хатшепсут и двух бедных Тутмосов гид Анна Павловна рассказывала с таким увлечением, будто она сама пережила все потрясения, выпавшие в то время на долю египетского двора, а Николке не осталось ничего, кроме как тихо проворчать однажды:
— Кстати, по-коптски правильно не Тутмос, а Джехетмесе.
— А Хатшепсут как? — спросил я. — Хатшупес-пес?
— Не смешно, — пробурчал обиженный историк.
Из долины Дер-эль-Бахри нас повезли в так называемую Долину Царей — место, где находятся подземные гробницы нескольких знаменитых фараонов. Мы шли мимо огромных врат в подземелья, возле которых значились имена Тутмосов, Сети, Тутанхамона, Рамсесов. И будто Ардалион Иванович отвалил энную сумму организаторам экскурсии, потому нас повели именно в гробницу Рамсеса Третьего. Можно себе представить, с каким особенным чувством мы четверо входили в это подземелье, а особенно я. Но и я не мог ожидать того, что произойдет со мной в этой гробнице, и какая новая тайна свяжет меня с именем этого египетского царя.