— Слушай, — сказал он, — нехорошо у меня с Николкой вышло. Он попросил денег, хотел задержаться на один день с Птичкой, покатать ее завтра опять на фелюгах. И впрямь влюбился парнишка. А я взял да и отказал.
— И правильно сделал. Нечего баловать, — ответил я черство по отношению к влюбленному другу.
— Ничего не правильно. Сколько мы раз на свете живем? Представляешь, какое бы у него счастье было. Даже если бы она его продинамила. Это не главное. А может, это вообще его судьба. Хорошая девчонка, веселая. Был бы я помоложе, я бы запросто ухлестнул за ней.
— Был бы ты помоложе, у тебя тоже не было бы денег, и ты как миленький ехал бы сейчас в Каир, а ее оставил бы в Луксоре.
Ардалион Иванович вздохнул, соглашаясь.
— Удивляюсь я на тебя, — сказал он. — У тебя-то деньги есть.
— Но я вовсе не увлечен ею ни грамма. Или ты подразумеваешь, что я должен был профинансировать Николку? Но у меня он ничего не просил.
— Да ты бы и не дал.
— Да я бы и не дал.
— Потому что ты циник. А я вот что думаю. Я ему все-таки дам денег. Пусть он вместе с ней в Луксоре выйдет. Снимет себе комнату, ну не в «Савойе», так в том же «Винстоне», или как там у нас гостиница называлась?
— «Виндсор».
— Во-во. В том же «Виндсоре» пусть переночует, завтра с ней туда сходит, где бассейн. Как ты на это смотришь? Ну чего молчишь? Я не прав?
— Эх, Ардалиоша, сердечный ты человек. У тебя сердце как у динозавра, его можно в книгу Гиннеса заносить. Правда, я не знаю, каких размеров у динозавров были сердца, но думаю, что такие же большие, как у тебя.
— Короче!
— Короче, если уж благодетельствовать Николке, так уж всем миром. Часть ты, часть я, и с гинеколога его долю. Но только давай так — проверим истинность чувства, перед самым Луксором, или даже когда остановимся там, предложим ему этот вариант.
— Вот это, я понимаю, разговор! Ну, спасибо тебе, Федюньчик, от всей русской широкой натуры — спасибо!
— Попрошу без пошлостей. Натура наша гниловатая.
— Но широкая. Не спорь со мной — широкая!
Николка появился уже перед самым Луксором. Вид у него был расстроенный.
— Где ты был? Мы уже тут с ума сходим, — притворно воскликнул я.
— Ну да, прямо уж так и сходите. Мы с Ларисой в тамбуре все это время стояли, беседовали.
— Ну что она? Едет с нами или здесь остается?
— Ну как же она поедет? Смеешься что ли?
Я хотел спросить его, останется ли он с ней в Луксоре, но утерпел, удержался.
В Луксоре поезд стоял несколько минут.
— Давай ты, — шепнул мне Ардалион Иванович, когда мы выходили на перрон. Собранную на счастье Николке сумму он переправил мне в карман брюк.
— Рано, — сказал я. — Пусть насладится горечью расставания.
— Ну ты ж и садист!
Николка и Лариса что-то записывали на клочках бумаги — обменивались адресами на случай, если больше не увидятся здесь. Я выждал момент и подошел.
— Николай Степанович, можно вас на минутку?
Он с недовольным видом отошел со мной в сторонку.
— Приказ главнокомандующего. Артистка оперетты Лариса Чайкина подозревается в том, что она — египтянка Бастшери. Вам поручено остаться в Луксоре и провести с ней весь завтрашний день. Вы непременно должны отвести ее в патио гостиницы «Савой» и всячески ублажать. Номер снимете в гостинице «Виндсор». Вот вам сумма на проживание и обеспечение упомянутой гражданки удовольствиями. Завтра вы сядете на поезд в это самое время и отправитесь в Каир. Оттуда на автобусе — в Александрию. Найдете нас в гостинице…
— Мужики! Спасибо! Как мне благодарить вас!
— Не перебивайте. Найдете нас в гостинице «Венеция». Действуйте.
Николка подбежал к Ларисе, коротко сказал ей что-то и ринулся в поезд. Через полминуты он выскочил обратно на перрон, а поезд медленно тронулся. Вскочив в свой вагон, мы успели помахать Николке и Ларисе. Вид у историка был самый что ни на есть глуповато-счастливый.
Удовольствие одиннадцатоеИСКАНДЕРИЭ
— Я смертельно скучаю, — продолжала Клеопатра, опустив руки как бы в тоске и бессилии, — Египет гнетет и убивает меня; здесь неумолимо лазурное небо печальнее, чем глубокая тьма Эреба; никогда ни облачка!.. Знаешь, Хармиона, я охотно отдала бы жемчужину за каплю дождя!
Меж высоких берез и сосен кружились крупные снежинки, ветки кустов и деревьев были одеты снегом, под ногами скрипело, вдалеке уже виден был утопающий в сугробах домик, тяжелые еловые ветви нависали над его крыльцом, и жадно хотелось дышать этим свежим, снежистым воздухом…
— Ох… — вздохнул я, стряхивая с себя снег внезапного сна, подцепившего меня на пути из Каира в Александрию. В Каире мы пересели с поезда на автобус. Справа и слева автодорогу окружала безжизненная бледно-желтая пустыня, то и дело навстречу с обочины дороги выбегали огромные фанерные щиты, дразнящие изображениями бутылок «кока-колы», «пепси», «севен ап», облепленных бисером холодных капель. Вместо верблюдов иногда попадались рекламные щиты сигарет «Кэмел». Из края в край небо сверкало чистейшей лазурью, не затемненной ни единым пятнышком. Из края в край земля расстилалась бледной желтизной, не нарушаемой ни единым силуэтом деревца.
В Искандериэ, как называют Александрию арабы, нас поселили в гостинице «Венеция». Покуда мы ехали по городу, наш новый гид, вертлявая девчонка Саида, вкратце рассказывала историю взаимоотношений царицы Клеопатры с Юлием Цезарем, Марком Антонием и другими любовниками, и я заметил, что некоторые писатели черкают что-то в своих блокнотах. Неужто они впервые все это слышат? Нет, не может быть, — не мог поверить я, — это просто привычка записывать все подряд.
Когда нас подвезли к входу в гостиницу, Саида похвасталась:
— По одной версии гостиница «Венеция» расположена как раз на том месте, где некогда находилась великая усыпальница, в которой покоились Александр Македонский, Клеопатра и Марк Антоний.
Жаль, что нельзя было обратиться к авторитету Николая Степановича Старова.
— Должно быть, ту же самую лапшу вешают на уши всем туристам, независимо от того, в какой гостинице они живут, — скептически заметил Гессен-Дармштадский.
— Когда экзотики не хватает, ее нужно творить, — сказал Ардалион Иванович. — А я почему-то верю, что именно здесь, где мы будем жить, были похоронены и Александр Великий, и Клеопатра Авлетовна, и Марк Антоний.
— Хорошо звучит — Клеопатра Авлетовна, — улыбнулся Бабенко. — Прямо-таки персонаж из русской былины.
Поселившись в гостинице и пообедав, мы отправились гулять по Искандериэ. В этом городе, конечно, меньше всего от Древнего Египта. Весь он — соцветие эллинизма, арабизма и современного американизма. Утомившись лицезрением архитектуры, мы вышли на берег Средиземного моря и искупались в лучах закатного солнца на общегородском пляже, изрядно загаженном. Вход в воду здесь был почти как в Юрмале — идешь-идешь, а все мелко и мелко. Когда мы шли на ужин, то на площади перед нашей гостиницей нам довелось увидеть необыкновенный футбольный матч, посмотрев который, я уверился, что будущее футбола за Египтом. Человек десять мальчишек сновали между двигающимися по площади автомобилями, перекидывая друг другу мяч. Игра, собственно, и состояла в том, чтобы послать пас и принять пас под самым носом у едущей машины и не попасть под эту машину. Зрители, а их собралось вдоль проезжей части на тротуарах немало, раскрыв рты наблюдали это удивительное зрелище, полное какой-то дикой дерзости и бесстрашия. Водители, конечно, притормаживали и не неслись на бешеной скорости. Одни высовывались из окон и злобно ругали мальчишек, другие, хохоча, восторгались. Продолжался этот рисковый матч не более пятнадцати минут, сколько раз казалось, вот-вот — и кто-нибудь из парней попадет под машину или хотя бы мяч лопнет, раздавленный колесом, но и мяч был цел, и мальчишки. Наконец, появился полицейский, и лихая команда шрапнелью рассыпалась с площади в улицы и переулки.
— Теперь я вижу, почему арабы могли в свое время завоевать Ближний Восток, Северную Африку и всю Испанию, — в восхищении сказал Ардалион Иванович.
После ужина мы собрали все свои запасы спиртного и устроили очередной совет в Филях, посвященный полному провалу операции «Тяга-5».
— Ну что же, соколы мои, — сказал главнокомандующий, наливая всем водку, — мы были необычайно близки к успеху, но враг оказался хитрее и коварнее нас. Поблагодарим нашего великого Ка и вспомним про наших привычных и надежных ангелов-хранителей. Жизнь продолжается, и, хотя след вероломной Бастшери утерян, будем надеяться, что в ближайшем будущем она даст о себе знать и мы непременно ринемся туда, откуда донесется едва уловимый сигнал ее присутствия. В какой бы точке земного шара она ни объявилась, мы найдем средства и силы, чтобы устремиться туда и схватить чертовку. За Бастшери!
— Что же мы будем делать теперь? — спросил Мухин.
— Расслабляться, — ответил главнокомандующий. — Отдохнем здесь, в Александрии, потом поедем вместе с инженерами человеческих душ в Турцию. Мой второй тост — за инженеров человеческих душ.
— Да, — сказал я, — в отличие от ловцов человеческих душ, они хоть какую-то пользу получили от поездки — вон как сегодня блокноты исписывали про Клеопатру.
— Однако некоторые из нас тоже получили кое-какую пользу, — поправил меня Ардалион Иванович. — Выпьем еще — за танцовщицу Закийю Азиз Галал.
Потом мы выпили за Николку, за Киевский театр оперетты, за великую русскую реку Нил, за государство Птолемеев, за утерянный прибор определения присутствия Бастшери.
— Кстати, — заметил я, — шеф, тебе не кажется странным, что Николкина птичка схватилась за твои часы с прибором и так ловко отправила их на дно Нила?
— Ты хочешь сказать…
— Я ничего не хочу сказать, но должен высказать одно соображение. — После целого залпа тостов язык у меня малость заплетался. — Птичка была с нами в компании, когда мы водили ее и подружку в ресторан «Саккара Нест». Ничем особенным она не выделялась. А тут вдруг за один день успела влюбить в себя целую фелюгу мужиков. Не наводит ли это на кое-какие размышления?