И я поехал. В поезде, как ни внушал себе, что нужно выспаться и завтра быть таким же бодрым и полным сил, как в то ахенское утро, не мог уснуть, и все боялся, что поезд сойдет с рельс и завтра я не увижусь с Ларисой. Поезд и впрямь как-то очень натужно вел себя на поворотах, он кренился, кренился, скрежетал и, казалось, вот-вот повалится на бок, похоронив в своих обломках завтрашнее свидание.
И вот оно утро в граде Святого Петра, обелиск с пентаграммой на площади Восстания перед Московским вокзалом, сквозная перспектива Невского проспекта, щемящий осенний воздух, ветер, несущий по тротуарам желтую листву. Оставалось прожить самые трудные четыре часа, прошагать их по улицам Петербурга, праздно заглядывая куда ни попадя. Можно было зайти в ресторан, заказать себе роскошный завтрак и таким образом скоротать время, но от сильного волнения меня слегка подташнивало и, вообразив себе еду, я понял, что не смогу съесть ни кусочка, хотя в животе у меня было пусто, как в пирамиде Хефрена, когда мы залезали в нее три года тому назад. Три года! А я все так же остро чувствовал в своем сердце нырнувшую с борта фелюги девушку.
Я зашел в кинотеатр, совершенно не интересуясь, какой фильм показывали, и заставил себя увлечься сюжетом. А фильм, между прочим, назывался «В чужом теле» и рассказывал о некоем инопланетном монстре, который вселялся в людей и так существовал в мире, причиняя людям неисчислимые бедствия. Не досмотрев его, я выбрался из кинотеатра. До назначенного свидания оставался час. В Эрмитаж идти было уже поздно, а на набережную к сфинксам, еще рано. Дойдя до канала Грибоедова, я свернул направо, добрел до Марсова поля, затем направился в Летний сад, где Кронос доел, наконец, последние минуты моего томительного ожидания. Из Летнего сада я вышел на набережную Невы, свернул налево и бодро зашагал к месту встречи, к сфинксам из заупокойного храма Аменхотепа III. Без десяти двенадцать я вышел к Дворцовому мосту; пересекая его, достал из сумки браслет с иероглифами и переложил в карман плаща, чтобы сразу надеть на руку моей Бастшери.
Перейдя мост и приблизившись к сфинксам, я вдруг замер от ужаса, не в силах поверить глазам своим. На набережной Невы, прогуливаясь от сфинкса к сфинксу, вышагивал Николай Степанович Старов, явно волнуясь в ожидании кого-то. Да кого же? Ясно — кого! Увидев приближающегося меня, он раскрыл рот от изумления и едва не выронил из рук пышный букет белых георгинов.
— Ну, здорово, брат! — сказал я. — Вот уж неожиданная встреча! Ты, кажется, ждешь кого-то? Не помешаю?
— Если честно… — Он замешкался, раздумывая. У меня букета не было. Вполне возможно, что и впрямь я просто шел мимо и мое появление — лишь дикая выходка судьбы. — Если честно, у меня здесь свидание.
— Вот как! Ну и чудеса! Представь себе, у меня тоже. У тебя в котором часу?
— Вообще-то в полдень.
— А у меня в двенадцать часов ноль-ноль минут. Почти в одно и то же время. А как зовут твою девушку? Случайно, не Лариса?
— Лариса.
— Просто с ума сойти можно! Сплошные совпадения! И мою тоже зовут Ларисой. Мы познакомились с ней по переписке. Она из Египта мне последнее письмо прислала. Твоя, случайно, не из Египта?
— Черт возьми! Неужели она одновремено послала письма тебе и мне? — жалобно улыбаясь, пробормотал Николаша.
— Не только. Еще и Мухину, судя по тому, что вон он на подходе, — сказал я бодро, но внутренне все еще не обретя душевного равновесия. С букетом темно-красных роз к нам приближался третий персонаж повествования — Игорь Сергеевич Мухин, в прошлом блестящий гинеколог, а ныне псаломщик и распространитель религиозной литературы. Он уже увидел нас, и вид у него был наиглупейший.
— Добрый день, преподобный Игорь! — приветствовал я его. — Кому цветы? Мне или Николке? Или вы решили перейти в секту сфинксопоклонников? Как же вы покинули свой храм?
Он остановился в трех шагах от нас и не решался протянуть руку для пожатия, видно, не зная, как отреагирует на его протянутую руку Николка.
— А что вы тут, собственно?… — спросил Игорь, все так же глупо улыбаясь. Эту его улыбку я не стану увековечивать в своих офортах, уж больно она была идиотская.
— Мы? Мы ждем здесь президента Ельцина. Да, кстати, Николай Степанович, как же вы покинули свой боевой пост в рУцкой Хасбулатии? Кто же теперь закроет своей грудью Руслана Имрановича?
— Ожидается, что сегодня и завтра никаких событий не произойдет, и я отпросился на пару дней, — ответил Николка.
— Уже пять минут первого, — сказал я, посмотрев на Николкины ручные часы (себе я после ограбления еще не удосужился купить новые). — Предлагаю спрятаться за сфинксами и посмотреть, что будет происходить здесь дальше.
Едва мы затаились за одним из сфинксов с Николкой, а Мухин за другим, как раздался визг тормозов и из роскошного белого «вольво» выбежал эффектно одетый Ардалион Иванович. Он с ужасом смотрел на свои часы и явно переживал, что опоздал на пять-шесть минут. Но не могла же она уйти так сразу, не подождав его немного! Растерянно глядя по сторонам, он принялся расхаживать взад-вперед, каждые пятнадцать секунд поглядывая на часы. Встряхивал плечами, выпрямляя осанку, подтягивал галстук и совсем не подозревал, что мы следим за ним, хотя достаточно было обернуться и заметить нас.
Между тем, было уже пятнадцать минут первого. Мы вышли из своего укрытия и подошли сзади к Ардалиону Ивановичу.
— Мы уже здесь, любимый! — сказал я томным голосом.
Он в испуге оглянулся. Увидев нас, вытаращил глаза и вымолвил ни что иное, как:
— Оп-па! Вы чего это?.. Так-так! Это что, розыгрыш?
— Розыгрыш, — сказал Николка. — Только похоже, что на сей раз разыгрываем не мы, а нас.
— Ах, вы с цветами? Теперь все ясно. Она что, вам всем прислала письма?!
— Всем, Ардалиоша, всем, — кивая, отвечал Николка. — Вот, кстати, враг твой, Федор Иванович Мамонин. Поздороваешься с ним?
Ардалион Иванович смерил меня взглядом и озабоченно стал смотреть по сторонам, все еще надеясь, что Птичка, сыгравшая с нами четверыми такую шутку, в конце концов прилетит и сядет к нему на плечо.
— Кстати, Николка, а вот враг твой, Игорь Сергеевич Мухин. Почему бы тебе с ним не поздороваться и не помириться? — спросил я.
— Только в том случае, если Ардалион помирится с тобой, — ответил мне Николка, щурясь на Игоря.
Ардалион Иванович оглянулся, посмотрел на Николку, на Игоря, на меня, и презрительно хмыкнул. Снова взглянул на часы. Посмотрел на часы и Николка.
— Уже двадцать, — сказал он. — Сколько будем ждать? Час? Два? Сутки?
— Кто хочет, может уходить, — пробурчал Ардалион Иванович.
Я прыснул. Уж очень он был смешон в образе взволнованного влюбленного, ожидающего первого свидания. На нем был белоснежный широкий и длинный плащ с погончиками, все пуговицы расстегнуты, плащ распахнут и под элегантным кашне вишневого цвета виднелся модный абстракционистский галстук.
Мы разбрелись по сторонам и минут пять молча ходили взад-вперед с таким видом, будто незнакомые друг с другом люди. Затем я подошел к Игорю и спросил:
— Как же Маша не перехватила письмо?
— Мы жили на даче. Я приехал в Москву и увидел в почтовом ящике, — ответил Игорь, краснея, будто открывая мне какую-то постыдную тайну.
— Все-таки, она весьма остроумно пошутила с нами! — щелкнул я пальцами и рассмеялся.
— Честное слово, я хотел только повидаться с ней, я не собирался… — еще гуще краснея, пробормотал Игорь.
— Да ладно тебе! — хлопнул я его по плечу. — Скажи спасибо, что все это розыгрыш.
— Все-таки, ты думаешь, она не придет? — спросил, подходя к нам, Николка.
— Я думаю, что она смотрит на нас из окон какого-нибудь здания, смеется над нами, утирая краешком носового платка слезу, — сказал я. — Предлагаю помахать рукой всем зданиям, из окон которых она может видеть нашу веселую облапошенную четверку.
И я первым стал радостно махать рукой в разные стороны, обращаясь взглядом ко всем окнам, откуда предполагаемая Птичка могла наблюдать за нами. Николка рассмеялся и стал делать то же самое.
— И мне махать? — спросил бывший гинеколог.
— Да, и немедленно! — приказал я, продолжая махать и приветливо улыбаться окнам.
Ардалион Иванович оглянулся на нас, не выдержал, и широкая улыбка расплылась по его лицу.
— Черт с вами, — сказал он, — я готов помириться с Мамонтом, но при условии, если Игорь скажет, что простил меня и не сердится ни за что.
— Игорь! Ну что тебе стоит! — взмолился я.
— Я согласен, но тоже при условии, — сказал Игорь, улыбаясь. — Пусть Николка простит меня. Николка, я так страдал из-за того, что так получилось. Прости меня, друг!
Судорога пробежала по лицу Николки. Он дрогнул, растерянно подошел к Игорю и крепко обнял его.
— Игорь! Милый! Я не сержусь на тебя!
Слезы выступили на глазах у прощенного псаломщика.
— Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Господи! — бормотал он счастливо.
Освободившись из объятий Николки, он вытащил из кармана носовой платок и вытер слезы, которые все-таки хлынули из его глаз. Я обнял Николку и сказал ему:
— Молодец, Николаша! Молодец!
— Ардалион, — сказал Игорь, немного успокоившись. — Я не держу на тебя зла. Все давно перегорело, и мне хотелось бы, чтобы мы все снова были друзьями, как тогда, три года назад, когда путешествовали вместе. Давай обнимемся, друг.
В Ардалионе Ивановиче словно взорвалось что-то. Он растопырил руки и с ревом: «Игорь! Мальчик мой!» заключил Мухина в свои объятия. И вновь слезы хлынули из глаз псаломщика. Все-таки раньше он не был таким слезливым. Особенно, когда служил в гинекологах и не только помогал женщинам в обзаведении потомством, но и делал им аборты. Но и Ардалион Иванович прослезился в ту минуту, когда почувствовал себя прощенным. Теперь проклятие висело только надо мной.
— Ардалион, — сказал я. — Мы все в равной степени…
— Молчи! Молчи! — воскликнул Тетка и крепко сжал меня в своих объятиях. — Федька! Если бы ты знал, если бы ты знал, как я тоже скучал по тебе! Какой ты из нас молодец — самый несгибаемый, ты всегда держишь марку.