Я все сидел, бездумно глядя в окно. Завтра завсегда утро. Мне казалось, что для меня оно, почему-то не наступало, это утро. Было сложно всегда жить ночью. Просто невыносимо.
Заперев комнату, я поспешил улизнуть из управления, через пятнадцать минут ожидался очередной набег вдовы почтмейстера. Слушать ее на голодный желудок было бы пыткой.
Народу у Пепе было много, но я все же нашел свободный столик. Кариесный монархист кинул передо мной меню и, обдавая запахом изо рта, поинтересовался, что я буду пить. Пить я буду, конечно, пиво, а есть тушеную телятину с рисом. Это было наиболее безопасное блюдо в его притоне, в котором в ожидании желудков посетителей потирала грязные руки коварная жратва.
– Меньше перца, Пепе! – крикнул я в худую спину, будучи полностью уверенным, что теперь на мою долю придется двойная порция. Заходя за стойку, Бордельеро умудрился, не оборачиваясь облить меня презрением. Жужжавшие в плотном, перезрелом воздухе надоедливые мухи, образовали нимб над потной плешью. Он воображал себя мучеником. Святым Августином, у которого русские отобрали осла.
– Идиот, – беспомощно пробормотал я.
Обеденное время – жаркое время, это я знал еще по Манчестеру, когда из офисов валит народ в надежде перехватить что-либо – обслуге приходится потеть пару часов. Чтобы потом лениво присесть с зубочисткой в зубах, в ожидании вечернего наплыва. Тогда клиенты придут уже за другим. Придут, чтобы набраться по ватервейсы и нажить неприятности. На этот случай у каждого уважающего себя кабатчика за стойкой припрятан какой-нибудь сюрприз. У Долсона это был молоток для крокета, которым он виртуозно пользовался. Что спрятано у Пепе, я не знал. Возможно тоже что-нибудь обидное.
Меньше перца, Пепе. Ага, сейчас. В лаве соуса плавали редкие кусочки телятины. Для того, чтобы проглотить их, нужно было обладать, по меньшей мере, огнеупорным желудком и отвагой. Наивной отвагой, месье Бордельеро умел ненавидеть и не признавал компромиссов. Ненависть – это то, что получалось у него качественным. Все остальное не стоило ломаного гроша: худая спина, пятна на рубашке, мухи, жратва и самомнение.
Я ковырнул пищу, проверяя, не обуглилась ли тарелка. В кармане рубашки требовательно зазвонил телефон. В свое время, я долго экспериментировал, пытаясь поставить на каждого абонента свою мелодию, а потом сдался, оставив, все как есть. Да номеров и было всего ничего, чуть больше десятка. Проще было посмотреть на экран, чем копаться в настройках.
– Где ты есть, Макс? – недовольно произнес его величество.
– Обедаю у Пепе, Моба.
– Прикинь, эти перцы аннулировали мой абонемент в бассейн! У них, видите ли, запрещено курить в сауне! Ну, не м’даки? Значит, смотреть их говеный телек у меня есть право, а курить в сауне, нет. Ты смотрел все эти шоу последнее время? Там же одна реклама! – он кипятился в трубке, последовательно излагая обиды, нанесенные запасливой жизнью, – Значит курить у них в саунах запрещено, а покупать жрачку из нефти в супермаркетах можно, просекаешь? И еще эти говнюки пишут, что производят ее из натуральных продуктов!
– Нефть, вроде, натуральный продукт.
– Самый умный, да? – оскорбился он, а потом заржал. Судя по интонации, Мастодонт уже залил горе джином. – Попомни мое слово, сначала они запретят курить в саунах, а потом заставят тебя отливать сидя, сечешь?
Я копался вилкой в залитом соусом рисе, чертил геометрические фигуры. Треугольники, квадраты.
– Слушай, Макс, у нас тут целый прорыв в деле об обезьянах. Моз тебе уже звонил?
– Нет, он забегал в контору и смылся. У меня сидела эта Бредстоун с собачкой.
– Короче, слушай. То, что мы думали про Больсо, все это чихня. Он вовсе не владелец груза.
– Не владелец обезьян? – глупо переспросил я. Толстый сочувственно вздохнул.
– Ты не просекаешь? Не мартышек, а того что внутри. Мистики, микробов, прочего дерьма. Что там еще накопали наши очкарики. Он не владелец, сечешь? Это не его посылка. Моз расспросил ребят из «летающего цирка».
Было шумно, клерки всегда шумят за едой, будто на рабочем месте им заклеивают рты скотчем, и последние слова я еле слышал.
– Постой, если не Больсо, то кто владелец? Что за «летающий цирк»?
– Квартал в пригороде, ты что, не знаешь? Там можно купить все что угодно, даже живого слона, были бы филки. Тебе не нужен слон? – после того как я заверил его, что не нужен, он продолжил, – То, что этот Больсо не владелец, очень важно. Его люди всего лишь везли мартышек на ту сторону. У него там был небольшой склад. База, сечешь? Не знаю где, но если копнуть на ней выплывут разные интересные дела.
– Тогда наркота Левенса, что тут непонятного? – для меня все было ясно давно, доктор лгал. Все сходилось: медик, пока неизвестно каким образом, накачал обезьян фенилэтиламином. Думал, что самый умный и нашел новый способ транзита. Но не срослось. Обезьяны сдохли. А кстати, подумал я, были ли все-таки шимпанзе под кайфом? Ну, такие ли у них ощущения от «Мистики», как у людей?
– Короче, ты там особо не фантазируй, – прервало меня его толстое величество. – Если бы не наш генитальный старик, мы бы до сих пор топтались на месте. По его информации, послезавтра намечается следующая поставка. И тут мы такие аккуратно берем их в браслеты. Всех скопом, просекаешь? Заказчика, перевозчика и принимающую сторону.
– Принимающую сторону? – из-за шума я туго соображал. Но Эдвард Мишель был милосерден и терпеливо объяснил мне детали блестящего плана «генитального» Рубинштейна.
– Возьми на чем писать и пиши. Н 956, синий тент, будет стоять у первого корпуса. Перевозчик «Норд Стар Логистик». Поедешь первым классом. Мы тебя упакуем часа за два до отправки, а на той стороне: та-дам! С обезьянами появляешься ты. Неожиданный, как старческий гемороид. Красивый и с удостоверением. Твою физию пропечатают в газетах, сечешь? Сейчас, чтобы стать знаменитым, вовсе не нужно открывать Америку, Макс. Достаточно быть педиком или умереть. Еще можно завести козу вместо подружки. Прочих на улице никто не узнает. Вот один мой корешок сможет пропердеть музон с «Аватара», а работает на заправке, разве это справедливо?
– Может он фальшивит на басах, Моба?
– Ты, там давай, гладь рубашку и подбери подобающее выражение на лице. Что-нибудь торжественное, – как и все гении, Толстяк нес чушь с самым, что ни на есть, серьезным видом.
– К чему ты клонишь?
– К тому, что тебе вся слава останется забесплатно, чувак. Прокатишься с грузом и через пару тройку часов станешь героем.
Об этом я мечтал всю жизнь. Кататься с обезьянами. Я последовательно привел все возражения на этот счет, но Мастодонт разбил их одним коротким смешком и предложением рассказать историю про кекса, который пытался взять кассу гей-клуба.
– Короче, заходит он в ту голубятню…
– Пошел к черту, – огрызнулся я и бросил трубку. Так бывает, когда все на свете сходится в одну точку: собачки, болтливые старушки, начальство, одиночество, глупость и прочая чепуха. Когда ты путаешься в этом всем как в рыболовной леске. Беспросветно и беспомощно. Злишься на ситуацию, но всем начхать. На тебя, на твою злость, на обстоятельства. Ты всего лишь маленький бракованный винтик в механизме, только никто и никак не хочет этого признавать. Вздохнув, я заказал еще пива, возвращаться в контору не хотелось.
Маленький бракованный винтик. Блокнот с кривыми буквами: Н 956, синий. Ниже был изображен Толстяк, на которого падал рояль. Мои мысли тонули в общем шуме, пока я не сообразил, что кто-то настойчиво зовет меня.
– Макс! Макс! – Я оглянулся и встретился с серыми внимательными глазами, над которыми порхали длинные ресницы. Полная грудь упиралась в стол. Перед Конкордией Левенс остывала чашка кофе. Очередное доказательство того, что этот мир жалок и мал, раз в нем всегда можно кого-нибудь встретить. Он состоит из сплошных совпадений. Миссис Левенс оживленно махала рукой, на которой болтались браслеты. – Макс!
На фоне пыльных пластиковых цветов в вазочках и клетчатых скатертей, она смотрелась ослепительно. Как правильный белоснежный резец, среди черных пеньков запущенной челюсти. Публика к Пепе ходила разная, но Кони казалась здесь чужой. Сколько там зарабатывал ее благоверный? Думается, что хватило бы на более приличные заведения. Бордельеро глядел на нас из-за стойки как паук на двух ос. На двух лаковых красивых ос.
– Привет! – удивленно произнес я и присел к ней. – неожиданно….
Она хихикнула и сказала, что ее подруга из Лондона вот так вот однажды встретила своего бывшего, где-то в Милане. Причем, как раз перед этим она сломала обе руки, катаясь на лыжах, и была не накрашена, представляешь?
Я представлял. И поинтересовался, что она тут делает. В ответ красотка неопределенно пожала плечами.
– Зашла от нечего делать. Рик работает целыми днями, Джоши с няней. Пляж уже надоел. Женщине тут оказывается нечем заняться. Особых знакомств у меня нет. А тут ты, – она улыбнулась, – Слушай, Рик говорил, что ты к нему заходил? У него там какие-то неприятности по работе. Он уже неделю сам не свой.
Пауза была короткой, я так и не успел сформулировать, что хотел ответить. Потому что миссис Левенс уже махнула рукой на проблемы. Мужчины сами разберутся. В следующее мгновение ее занимали другие вопросы. Здесь нет ни одного приличного заведения. А общество оставляет желать лучшего. Знакомые ее орангутанга наводили на нее тоску, а на тусовках микробиологов можно было уснуть. Задав сама себе ритм, Кони принялась болтать без умолку.
– …. ты не бывал в «Веархауз Проджект»? Под вокзалом Пикадилли?
Объяснить ей, что мне едва ли хватило заплатить за вход, и в лучшем случае, меня просто не пустила бы охрана, было невозможно. Еще сложней было прервать ее поток, когда мне позвонила недовольная Бредстоун. Откуда у старой карги образовался мой номер, было непонятно, хотя в тот момент я больше всего грешил на Рубинштейна. Мне казалось, что на заднем плане было слышно осторожное покашливание окаменелости.