– Нет-нет, тут вы ошибаетесь. По отчетам ваших экспертов, и это, кстати, единственное что они смогли установить, в вирус встроен особый механизм, говоря проще, что-то вроде часовой мины, которая уничтожает его через определенное время, – разволновавшись он потер рукой копну волос, когда то бывших рыжими, а сейчас больше напоминавшими мед, в который кто-то щедро насыпал соли. – Пораженные клетки тоже уничтожаются. Вы представляете, что все это может значить для научной мысли?
– Обделаться можно, – восхитился его величество и почесал нос. Для толстяка научный прогресс выглядел куда более приземленным. Теперь для транспортировки достаточно было заболеть. Свои соображения он тут же торжественно выдал, размахивая бокалом, зажатым в огромной лапище.
– Теперь на контроле будут ловить денегератов с насморком! Стоит запастись градусниками и ватными палочками.
– Если хотите знать мое мнение, то, кажется, что вы имеете дело пока только с экспериментом. С лабораторными разработками, которые еще не апробированы. Это подтверждается гибелью животных. Я бы дал вам больше информации, если бы видел результаты исследований расщепления ДНК с помощью рестриктаз. Или блот-гибридизации по Саузерну. Но они не были проведены по причине недостаточной квалификации людей составивших отчет. И на этом поле мы можем только строить различные предположения. Возьмем блот-гибридизацию по Саузерну…
Впав в исследовательский восторг, он принялся осыпать нас терминами, пока не обнаружил, что Мастодонт, до этого изображавший, что внимательно слушает, спит.
– Вам, наверное, неинтересно?
– Нет-нет, что вы, очень интересно, – соврал я, – Вам знакома фамилия Левенс?
– Левенс? Ричард Левенс из микробиологического центра? У него большая лаборатория, он специализируется на изучении вирусов содержащих двуцепочечную ДНК без РНК стадии. Довольно сложная тема в вирусологии.
– Двецепочечную в мадере, мм.. – сквозь сон пробормотал толстяк. – положи пару ложечек, дарлинг, я сейчас подойду.
– Он самый, – ответил я.
– Лично я с ним не знаком. У нас говорят, что он отличный микробиолог. Во всяком случае, у него много публикаций в его тематике.
– Как вы думаете, смог бы доктор Левенс, создать нечто подобное?
Фодергил закудахтал, и я испугался, что старикана хватил удар, пока не сообразил, что это смех. Из его бокала летели капли, оставляя темные пятна на горчичном твиде.
– Что вы. Совсем другой уровень. Ему одному такой проект не под силу. И дело вовсе не в знаниях или квалификации. Дело в специализации. Видите ли, мистер. мм
– Акиньшин.
– Акиньшин, – продолжил он, – научный мир, довольно узок и все друг-друга знают. Исследования и специализация более или менее крупных ученых известны. Но с подобными разработками я не знаком. И сомневаюсь, что Левенс, смог бы самостоятельно разработать подобный проект. Здесь видна работа нескольких экспертов высокого уровня. Или одного гения. Ричард, при всем моем уважении, узкий специалист.
Левенс узкий специалист. Двуцепочечные ДНК были особой формой тоски. Мои стройные теории разбивались о них, превращаясь в прах. Несколько экспертов высокого уровня или один гений. Достаточно, чтобы продолжить блуждать в потемках. В той тьме, где бродил неизвестный с «Питоном». Пина-колада для дамы, гарсон! Тихая мелодия телефона. Я задумался, части пазла постепенно собирались. Эксперимент. Мы имели дело с экспериментом, после которого кому-то светили яхта, бунгало и телка с большими дойками, ну, или номерок на пальце ноги.
То, что мы узнали из-за чего весь этот сыр-бор, пока еще ничего не решало. Пятна информации, за которыми были сумерки предположений.
Больше из гостя вытянуть не удалось, он постоянно сползал в науку, отчего мне тоже захотелось спать. На наше счастье, через четверть часа, глянув на часы, Фодергил заявил, что ему пора. Завтра он улетает. Из вежливости, я пригласил его на ужин, но он отказался.
– Когда мы уже сядем за стол? – Рита появлялась из окна в пятый раз. Голодную благоверную его величества доводило до умоисступления то обстоятельство, что хавка уже подана, но есть ее никто, не собирается. Она основательно поголодала перед ужином, и хотела разом восполнить пробел. – Мими? Ты спишь?
Протиснувшись мимо Толстухи, из окна выпал ее ручной заморыш, который тут же с воем унесся в кусты. В его пасти был зажат кусок трофейной хавки.
– Сейчас Рита, сейчас, уже идем! – ответил я за ее вторую большую половину и обратился к Рубинштейну, – Слушай Мозес, где ты раскопал этого старикана?
– В очереди к флебологу, Макс, – торжественно сообщил ископаемое, – скажи бомба, да? Он посоветовал мне аппарат от ишиаса. Две таких небольших пластмасски с проводом. Их нужно носить на пояснице. Он спасается только этим. А потом мы поговорили о вирусах, и оказалось, что Уилбрахам в теме, представляешь? Иногда болезни приносят удачу!
Иногда, да. С этим я был согласен. Некоторым они приносят особенную странную радость. Или деньги. Или все-таки номерок на большом пальце ноги?
Оксфорд против Кембриджа
– За стол! – громко встряла Носорожиха. Он торчала в ярком окне гостиной силясь рассмотреть нас в полутьме веранды. Еще минута и она бы сошла с ума. Ее домашний питомец доедал украденное в кустах, Руфь опостылела, еда остывала, а тиа Долорес была слабым утешением в сложившихся обстоятельствах. – За стол!
В ответ на вопль, ее толстый благоверный вскочил из кресла и принялся тереть зенки ручищами. На заспанном лице читался сильнейший голод. Эдвард Мишель Анитугу Мобалеку король без номера и королевства, был всегда готов набить желудок.
– Вечернюю брехаловку уже принесли? – заявил он, забыв, где находится, – что сегодня на ужин, Рита?
Пока толстяк соображал, что он вовсе не дома, а в гостях, на дорожке появилась Кони. Она неуверенно вошла в калитку и остановилась, прищурившись, свет мешал разглядеть нас.
– Макс?
– Я здесь, Кони, – мой невероятный случай все же случился и она пришла. Это было то, на что я и не надеялся. Хотя вру, надеялся той самой слабенькой тупой надеждой, с которой нищий приобретает лотерейный билет. Во мне разливалось тепло, я улыбался. Сегодня миссис Левенс была сногсшибательней, чем когда – либо.
Мужчины, по большей своей массе, слепы, как кроты. Они не видят очевидного. Того, что под носом. Хотя понятно, что в женщине иногда сложно увидеть красотку. Она мимикрирует, прикрывая одеждой, косметикой, багажом, книгами по квантовой механике, очками, детьми, характером, синдромами и головной болью то, что делает ее в глазах мужчин неотразимой. Обманывает и кажется не тем предметом, на который стоит обратить внимание. Но вот когда вся эта шелуха отпадает. Когда вся эта проклятая шелуха отпадает…
Кони плыла над дорожкой в коротком голубом платье, под еле слышное сиплое дыхание. У моих приятелей вдруг сделалась одышка. Мой выигрышный билет вызвал у этой парочки аритмию. На секунду мне показалось, что его величество еле слышно попросил Рубинштейна хлопнуть его по спине, якобы ему в хлеборезку скользнула проворная ночная муха. Трилобит не ответил и я почему-то не удивился. Конкордия ослепляла.
– С днем рождения, – произнесла она и поцеловала меня в щеку.
– Спасибо, – я глядел в темные провалы зрачков, что-то все же в них было. Что-то пряталось там, в глубине. Необъяснимое. – Это Эдвард Мобалеку и Мозес Рубинштейн, мы вместе работаем, Кони.
– Очень приятно, – она улыбнулась.
– Конкордия, – представил ее я, раздумывая называть ли фамилию, но она все решила сама. Подойдя к ним, она протянула руку и представилась.
– Конкордия Левенс, – толстый застыл с открытым ртом, а ископаемое сделал вид, что подавился вставной челюстью. И если бы не Рита, к чувству голода которой примешалось чуть-чуть ревности, мне пришлось бы отвечать на массу вопросов, на которые я не знал ответа. Все делается к счастью.
– К столу! – в очередной заорала толстуха, и я с облегчением выдохнул. Все решается, и решается не мной. Я был рад этому обстоятельству. Жизнь текла, проблемы разрешались.
– Ну, ты даешь, чувак, – тихо произнес Мастодонт, пока мы топали к двери. Я промолчал.
Тетушка Долли в клетчатом фартуке, от которого веяло домашним теплом, заканчивала последние приготовления. Сегодня на тиа надела лучшие серьги и слегка поправила губы помадой. В общем была в полной боевой готовности. На столе уставленном тарелками из ее парадного сервиза, парил запахом хавчик. Тушеная баранина, картофель, пара салатов, тапас. Батарея разноцветных бутылок ожидала своего часа на приставном столике.
– Как дела? – участливо поинтересовалась тетушка у Кони. – Давно вас не видела.
– Не было случая приехать, – беззаботно откликнулась миссис Левенс и улыбнулась. – Было много дел.
Держалась она великолепно, ее глаза лишь немного сузились, когда она увидела меня при свете желтых ламп гостиной. Я моргнул, в ответ на этот внимательный взгляд. Время для вопросов еще не пришло.
– Оо! Баранина! Пахнет великолепно!
– Ну, что вы, я готовила ее в первый раз, – тетушка продемонстрировала самое ложное из всех возможных ложных смирений. – Кони, это Руфь Рубинштейн, супруга Мозеса.
– Очень приятно, Конкордия.
Трилобитиха рассматривала мою спутницу как одну из форм отвратительной заразы называемой жизнью. Конкордия ей не нравилась абсолютно. Все в ней раздражало худую как воблу половину Рубинштейна: белые правильные зубы, копна блестящих волос, серые глаза, кожа, веснушки, а грудь и длинные ноги, шедшие в довесок, так и совсем выводили из себя.
– Как поживаете, Конкордия?
– Хорошо, а как вы, Руфь?
– Тоже неплохо.
Пока мы устраивались за столом и обменивались любезностями. Китиха отложив решение проблем с Конкордией на потом, принялась за более важные дела – рубон. Это было то самое, что стоило увидеть хоть раз в жизни до того момента пока не впадешь в полный и бесповоротный маразм. То, что заслуживало воспоминаний в старости. То, о чем хотелось сообщить внукам на смертном одре. Потому что зрелище было из ряда вон.