Руки Марины расстегнули розовый плащ, помогли снять платок, растрепали кудряшки и скользнули вниз – к слегка забрызганным сапожкам.
– Ну что ты, Мариш, я сама… – улыбнулась Саша, но Марина уже принялась стягивать их:
– Ноженьки мои, где гуляли, откуда пришли?
– С ВДНХ.
– Господи…
– Мариш, есть хочу.
Поставив сапожки в угол, Марина снова обняла любимую:
– Я без тебя жутко скучаю…
– Я тоже ужасно.
– Ласточка, закрой глаза.
– Что?
– Закрой глаза и жди.
Сашенька повиновалась, спрятав лицо в ладошки. Марина сбегала в комнату, достала из стола серебряное колечко с каплей бирюзы, вернулась и, отняв одну из ладошек от милого лица, надела колечко на Сашенькин безымянный палец:
– Теперь можно.
Черные крылышки ресниц колыхнулись, бирюзовые глаза с изумлением посмотрели на крохотного родственника:
– Ой… прелесть какая… Мариш… милая моя…
Сашенька бросилась ей на шею.
– Носи на здоровье… – бормотала Марина, гладя и целуя подругу.
– Душечка моя…
– Ласточка моя…
– Маринушка…
– Сашенька…
Сашенькины губы медленно приблизились, прикоснулись, прижались, раскрылись…
Они долго целовались, постанывая и тиская друг друга, потом Марина шепнула в раскрасневшееся Сашенькино ушко:
– Киса, ты полезай в ванну, я приготовлю все и приду…
– Хорошо… – улыбнулась Сашенька.
Марина смотрела на нее с нескрываемым обожанием.
Сашенька была прекрасна сегодня, как никогда: золотые кудряшки ниспадали на широкий ворот белого свитера, который свободно тек вниз, суживался в талии и наплывал на прелестные, стянутые джинсами бедра.
Марина восхищенно покачала головой:
– Ты… ты…
– Что я? – улыбнулась Сашенька и быстро прошептала: – Я люблю тебя…
– Я люблю тебя, – с придыханием повторила Марина.
– Я люблю тебя…
– Я люблю тебя…
– Люблю…
– Люблю… люблю…
– Люблю-люблю-люблю…
Марина снова обняла эти дивные юные плечи, но Сашенька виновато зашептала:
– Маринушка… я ужасно хочу пи-пи…
– Прелесть моя, идем я тебе ванну приготовлю…
Обнявшись, они зашли в совмещенку: узкие джинсы нехотя полезли с бедер, отвинчивающаяся пробка – с югославского флакона.
Хлынули две нетерпеливые струи: белая широкая – в ванну, тоненькая желтенькая – в унитаз…
Вскоре Сашенька блаженно утопала в облаках о чем-то неразборчиво шепчущей пены, а Марина, с трудом вытянув пробку из пузатенькой мадьярской бутылки, жарила обвалянных в яйце и муке цыплят, напевая: “Этот мир придуман не нами…”
– Клево как… – Сашенька бросила обглоданное крылышко на блюдо, облизала пальцы. – Ты просто волшебница…
– Я только учусь, – усмехнулась захмелевшая Марина, разливая остатки вина в фужеры.
Они сидели в переполненной ванне друг против друга, разделенные неширокой, покрытой вафельным полотенцем доской. На успевшем подмокнуть полотенце покоилось бабушкино серебряное блюдо с остатками цыпленка и фужеры с вином. Маленький грибообразный ночничок наполнял совмещенку причудливым голубым светом.
Марина поставила пустую бутылку на мокрый кафельный пол, подняла фужер.
– Твое здоровье, ласточка…
– Твое, Маринушка…
Они чокнулись, губы медленно втянули кажущееся фиолетовым вино.
Пена давно успела опасть, в голубоватой воде перемежались неторопливые блики, прорисовывались очертания тел.
– Ой, здорово. Как в раю… – Сашенька зачерпнула фужером воды и отпила глоточек. – Мариш, с тобой так хорошо…
– С тобой еще лучше.
– Я тебя так люблю…
– Я тебя еще сильнее…
– Нет, серьезно… милая, красивая такая… – Сашенькина рука легла на плечо Марины. – У тебя грудь как у Лоллобриджиды…
– У тебя лучше.
– Ну что ты, у меня крохотная совсем…
– Не скромничай, ласточка моя…
– Милочка моя…
Привстав и расплескивая воду, Саша поцеловала ее.
Фужер сорвался с края доски и бесшумно исчез среди голубых бликов.
Они целовались хмельными губами, пропитанные вином языки нещадно терли друг друга.
Переведя дыхание, Сашенька коснулась кончиком языка уголка губ подруги, Марина в свою очередь облизала ее губки. Проворный Сашенькин язычок прошелся по щеке и подбородку, потерся о крылышко носа и снова поразил Марину в губы.
Марина стала целовать ее шею, слегка посасывая нежную голубую кожу, Сашенька, постанывая, сосала Маринины мочки, лизала виски.
Вода плескалась от их порывистых движений.
Поцелуи и ласки стали более страстными, любовницы стонали, дрожащие руки скользили по мокрым плечам.
– Пошли, пошли, милая… – не выдержала первой Саша, забирая в ладонь грудь Марины.
– Идем, киса… – Марина с трудом стала извлекать из воды онемевшее тело. – Там простыня, Сашок…
Но Сашенька не слушала, тянула в черный прямоугольник распахнутой двери, пьяные глаза настойчиво молили, полураскрытые губы что-то шептали, вода капала с голубого тела.
Повинуясь Сашенькиной руке, они оказались в неузнаваемой прохладной тьме, разбрасывая невидимые, но звучные капли, с грехом пополам выбрались из коридора и, обнявшись, упали на кровать…
Догорающая спичка стала изгибаться черным скорпионьим хвостиком, огонек быстро подполз к перламутровым ногтям Марины, она успела поднести сигарету, затянулась и бросила спичку в пепельницу.
Прикурившая секундой раньше Сашенька лежала рядом, слегка прикрывшись одеялом и подложив руку под голову. Принесенный из ванной ночничок светился в изголовье на тумбочке. Бабушкины медные часы на стене показывали второй час ночи.
Марина придвинулась ближе к Сашеньке. Та выпростала руку из-под головы и обняла ее:
– Мариш, а у нас выпить нечего?
– Заинька, больше нет…
– Жаль…
Марина погладила ее щеку, потом вдруг тряхнула головой:
– Так, постой, у меня же планчик есть!
– Правда?
– Точно! Вот дуреха! Забыла совсем!
Она села, забрала у Сашеньки сигарету:
– Хватит это дерьмо курить… сейчас полетаем…
Безжалостно расплющив головы сигарет о живот Шивы, она подошла к книжным полкам, вытянула двухтомник Платонова, из образовавшегося проема достала начатую пачку “Беломора” и небольшой кисет. Сашенька приподнялась на локте, томно потягиваясь:
– Оооой… все-тки как у тебя уютненько…
– Хорошо?
– Очень. Кайфовый уголок. Здесь любовью заниматься клево. И ночничок уютненький…
– Ну, я рада… – Марина села за стол, включила настольную лампу, достала из кисета щепотку зеленоватого плана и костяной поршенек.
Ее голое красивое тело, таинственно освещенное бледно-желтым и бледно-голубым, казалось мраморным.
Откинув одеяло, Сашенька села по-турецки:
– Маринк, я тебя люблю офигенно.
– Заинька, я тебя тоже…
Марина выдула в пригоршню табак из гильзы и принялась смешивать его с планом.
– Набей парочку, Мариш, – шлепнула себя по бедрам Саша.
– Конечно, киса. Это крутой план. Из Ташкента.
– Мариша.
– Что, киса?
– А у тебя мужчин не было за это время?
– Нет, кошечка… а у тебя?
Сашенька тихо засмеялась, запрокинув голову:
– Был мальчик…
– Лешка твой?
– Неа. Другой… там, знакомый один…
– Бесстыдница.
– Ну я больше не буду, Мариш…
– Хороший мальчик?
– Ага. Нежный такой. Правда, кончает быстро.
– Молодой еще.
– Ага. Ничего, научится…
– Конечно…
Сашенька сняла трубку со стоящего на тумбочке телефона, набрала наугад номер.
– Опять хулиганишь, – усмехнулась Марина.
Саша кивнула, подождала немного и быстро проговорила в трубку:
– Радость моя, можно у тебя клитор пососать?
Марина засмеялась.
Сашенька захохотала, нажала на рычажки и снова набрала:
– Мудачок, ты когда последний раз ебался? А? Нет, что ты. У меня все дома. Ага… ага… сам ты дурак!
Ее пальцы придавили рычажки, голое тело затряслось от смеха:
– Ой, не могу! Какие кретины!
Бросив трубку на телефон, она изогнулась, потягиваясь.
Голубой свет нежно обтекал ее складную худенькую фигуру, делая Сашеньку более стройной и привлекательной.
Набивая вторую гильзу, Марина покосилась на любимую.
Заметив взгляд, Сашенька медленно приподнялась на коленях и изогнулась.
– Прелесть ты какая, – улыбнулась Марина, забыв о папиросе, – только еще, еще вперед немного… вот так…
Саша изогнулась сильнее, небольшие грудки дрогнули, свет заискрился на беленьких волосиках пухлого лобка.
Томно прикрыв глаза и постанывая, она облизывала губы.
– Афродита…
Сашенькины руки скользнули по телу и сошлись в паху.
– Ты уже хочешь, киса? – спросила Марина.
– Я всегда хочу, – прошептала Саша и вытянулась поверх одеяла, поглаживая свои гениталии и делая Марине знаки языком.
– Сейчас, милая…
Марина закончила набивать, подошла, вложила папиросу в губы подруги, другую в свои, чиркнула спичкой.
Приподнявшись на локте, Сашенька прикурила, сильно затянулась, с коротким всхлипом пропустив глоточек воздуха. Она всегда курила план профессионально – ни одна затяжка не пропадала даром.
Марина подожгла скрученный торец папиросы, легла рядом.
– Вуматной косяк… – пробормотала Саша, сжимая зубами папиросу и поглаживая себя по бедрам.
– Азия, – Марина жадно втягивала горьковатый дым, подолгу задерживая его в легких.
Над тахтой повисло мутное облако.
Когда папироса почти кончилась, Марина почувствовала первый “приход”: комната мягко качнулась, расширяясь, голые Маринины ноги потянулись к удаляющемуся окну.
Она засмеялась, прикрыла глаза. В голове ритмично пульсировали разноцветные вспышки.
– Ой, поплыли! – раздался рядом непомерно громкий голос Саши. – Косячок охуительный, Мариш! Набей еще по штучке!
Давясь от смеха, Марина посмотрела на нее.
Рядом лежала огромная голубовато-белая женщина: ноги маячили вдалеке, грудь и живот сотрясались от громоподобного хохота, в толстых губах плясало тлеющее бревн