[171]. Одним из первых узнал потрясающую новость курфюрст Пфальцский. Он подозрительно не поехал во Франкфурт, оставаясь в Верхнем Пфальце неподалеку от чешской границы. Трехнедельное душевное состояние успокоения испарилось, и он ворчливо писал жене, что повстанцы свергли Фердинанда и ему теперь надо думать над тем, как поступить[172]. Поздно курфюрст заколебался: Ангальт все уже решил.
26 августа чехи наконец собрались для того, чтобы избрать нового короля. Из пяти кандидатов сколько-нибудь серьезно могли рассматриваться только два. Граф Шлик, стремившийся избавить соотечественников от излишней опасности, настаивает на избрании Иоганна Георга Саксонского. Курфюрст сторонился повстанцев, но могли оказаться полезными его авторитет и мудрость: в случае необходимости он мог найти общий язык с Фердинандом. Избрание Фридриха почти наверняка означало войну и погибель — не для Фердинанда, а для Богемии. Советам Шлика вновь не вняли, Бетлен Габор уже был в пути, Фердинанд находился во Франкфурте, и верх взяли экстремисты. Королем избрали Фридриха большинством голосов — сто сорок шесть против семи[173].
Через два дня в обстановке мрачных предчувствий и предсказаний во Франкфурте начались выборы императора. До Майна еще не дошли вести из Богемии, но пчелы роились перед ратушей, и это, как считали в народе, было дурным предзнаменованием[174]. Когда Фердинанд занял место среди курфюрстов как король Богемии, шумно запротестовала группа бунтовщиков, и их пришлось утихомирить, прежде чем приступить к делу[175]. На нем была наспех сделанная диадема, корона находилась в руках повстанцев.
Трое католических курфюрстов без колебаний проголосовали за Фердинанда, то же самое сделал представитель курфюрста Саксонского. У него не было другого выхода. Хозяин послал его во Франкфурт с таким напутствием: «Ничего путного из этого не выйдет. Я знаю Фердинанда». Однако он так и не сказал, за кого надо голосовать. Говорят, будто курфюрст тогда был пьян, но он мог поступить точно так же и будучи трезвым. Представитель курфюрста Бранденбургского последовал примеру соседа. Затем долго и нудно говорил депутат курфюрста Пфальцского, получивший указания ни в коем случае не голосовать за Фердинанда. Расчихвостив всех других кандидатов, он отдал свой голос герцогу Баварскому[176]. Архиепископ Майнца тактично напомнил, что герцог Баварский согласился поддержать Фердинанда. Депутату Пфальца ничего не оставалось, как отменить предыдущее голосование и проголосовать за Фердинанда.
Тяжеленный свод конституционных прав, которые теперь должен был защищать новый император, был вручен Фердинанду, и он, полистав его небрежно, поднялся, чтобы принести клятву, с таким видом, будто он идет не присягать, а танцевать[177]. За стенами ратуши собралась огромная толпа, чтобы приветствовать императора, когда он выйдет на балкон, но именно в этот момент появились слухи из Праги. Толпа передавала их из уст в уста: Фердинанд низложен в Богемии[178]. Над взбудораженными людьми внезапно распахнулись высокие окна, и на балкон ступил сам Фердинанд, низложенный король Богемии и только что избранный и приведенный к присяге император Священной Римской империи германской нации.
4
Выборы в Богемии и во Франкфурте создали для курфюрста Фридриха непредвиденную проблему. Его голос был отдан за Фердинанда, и почти одновременно ему предложили принять корону, насильственно отнятую у того же Фердинанда. Подобно сопернику он предался молитвам, но его молитвы остались без ответа, повергнув его в отчаяние и слезы[179].
Фридрих укрылся в Гейдельберге, чтобы поразмыслить и обсудить все с советниками и князьями унии. При его дворе почти все были против того, чтобы соглашаться на богемский трон. Даже мать, дочь Вильгельма Молчаливого, умоляла его не ехать в Богемию. Для него составили перечень доводов «за» и «против», и минусов оказалось четырнадцать, а плюсов всего шесть[180]. Правда, его духовник узрел Божий перст в решении чехов, и он убеждал Фридриха согласиться[181]. Молодая супруга Елизавета на публике занимала нейтральную позицию, однако ей же приписывают ставшее легендарным заявление о том, что она предпочла бы есть кислую капусту с королем, а не ростбиф с курфюрстом. Как бы то ни было, в письмах она откровенно выражала пожелание, чтобы Фридрих принял богемскую корону[182], и вряд ли эта тема игнорировалась в супружеской спальне. Ее презрительное отношение к Фердинанду было хорошо известно. «Он видит одним глазом, и то плохо, — писала она довольно легкомысленно. — Боюсь, что он запаршивеет. Ведь у него нет денег, чтобы купить новые одеяния»[183].
12 сентября в Ротенбурге состоялось собрание унии, на котором депутаты за редким исключением рекомендовали Фридриху не встревать в дела Богемии. Ангальт и его сторонники, естественно, придерживались иного мнения. Герцог Савойский, рассерженный тем, что ему не досталась ни та ни другая корона, пригрозил отказать в помощи, венецианцы уклонились от того, чтобы участвовать в таком безумии[184]. Принц Оранский подбадривал Фридриха, но недавняя революция, начавшаяся в Соединенных провинциях, временно изгнавшая противников дома Оранских и сделавшая Морица фактическим диктатором, еще не завершилась, и правительство не чувствовало в себе силу. Король Великобритании с первых дней восстания не переставая ругал зятя. Неугомонный Бетлен Габор слал из Венгрии благословляющие послания, но вряд ли стоило полагаться на столь ненадежного союзника.
И все-таки Фридрих должен был принимать решение исходя не из политических, а из моральных соображений. Князья в XVII веке воспитывались именно в таком духе, и Фридрих доверил судьбу Богемии суду своей совести. Он не был уверен ни в нравственной правоте поддержки повстанцев[185], ни в священности долга перед императором. С одной стороны, он был германским князем, с другой — его действия уже спровоцировали скороспелые надежды чехов. Если он покинет Фердинанда, то всегда сможет сослаться на то, что поссорился не с императором, а с низложенным королем провинции, находящейся вне имперского контроля. Если же он бросит Богемию, то предаст людей, доверившихся ему. В одном случае он проявит обыкновенное политическое ловкачество, в другом — совершит моральный проступок. 28 сентября 1619 года Фридрих тайно передал повстанцам, что согласен принять корону. Что бы потом ни говорили недоброжелатели, вряд ли можно сомневаться в искренности признания Фридриха, выраженного в письме дяде, герцогу Буйонскому: «Это было веление свыше, и я не мог не подчиниться ему… Мое предназначение служить Господу и Его церкви»[186].
В своих расчетах Фридрих не учел позицию одного влиятельного князя. Со времени начала восстания его сородич Максимилиан Баварский прилагал усилия к тому, чтобы мирно урегулировать конфликт, и согласие Фридриха нарушило его планы. Фридрих помешал ему и в осуществлении другого замысла: создать коалицию католических и протестантских князей, унии и лиги[187], для защиты германской конституции. Вполне естественно, что Максимилиан затаил зло на Фридриха, но не только озлобление привело его в стан врагов курфюрста Пфальцского. Как католик, он не хотел, чтобы в Богемии был протестантский король. Как германский князь, он не мог допустить, чтобы Фридриху нанесли поражение войска, присланные из Испании и Фландрии. Он видел только один путь решения проблемы: поддержать Фердинанда и восстановить его на троне силами Католической лиги. В таком случае ему удастся и сохранить церковь в Богемии, и привязать Фердинанда узами благодарности к католическим князьям Германии.
Хорошо, если бы Максимилиан на этом и остановился. Однако стареющий и бездетный князь замыслил нечто большее, поддаваясь личным и династическим амбициям и зависти к красивому кузену, обладавшему прелестной, юной и энергичной женой. Как глава Католической лиги и имеющий в распоряжении одну из лучших профессиональных армий в Европе, он мог очень дорого продать свое союзничество. 8 октября 1619 года Максимилиан подписал с Фердинандом соглашение, по которому ему давалось право осуществлять любые действия в Богемии и относить расходы на счет завоеванных территорий[188]. Мало того, секретной статьей было предусмотрено, что после поражения Фридриха к нему перейдет титул курфюрста.
Пагубный альянс практически оформился, когда Фридрих выезжал из Гейдельберга среди горестного плача провожающих. «Он увозите собой в Богемию пфальцграфство», — причитала мать. Но отъезд Фридриха означал гораздо больше. Истекал срок перемирия между Испанией и Соединенными провинциями, а человек, на которого голландцы возлагали защиту Рейна, оставлял свой пост, отправляясь в погоню за призраками в Богемию и пренебрегая угрозами, исходящими из Испании. Вождь протестантов империи, обязанный отстаивать конституционные права и религиозные свободы, выступил в поддержку национального восстания в Богемии. Германский князь взялся возглавить славянский мятеж. Когда Фридрих под моросящим октябрьским дождем[189]