3 мая король поднял войска, решив не тратить время на длительную осаду Ингольштадта. Маршал Горн, опустошая все на своем пути, преследовал остатки армии Тилли[869], уходившие в сторону Регенсбурга, а Густав Адольф направился в Баварию, стремясь этим маневром выманить Валленштейна из Богемии. Максимилиан, теперь сам командовавший потрепанным войском Тилли, оказался перед тяжелым выбором. Ему надо было либо бросить все силы на защиту Мюнхена, своей столицы, забыть о Регенсбурге, который формально не был его городом, и позволить Горну отрезать его от Валленштейна, либо оставаться там, где он находился, пожертвовать Баварией, но сохранить коммуникации с Валленштейном. Нет никаких сомнений в том, что сделал бы человек, радеющий за интересы империи. А как быть с дорогой сердцу Баварией, о благе которой он пекся сорок лет? Тем не менее, под влиянием одной из тех вспышек самоотречения, которые иногда озаряли его карьеру, исполненную династического эгоизма, Максимилиан приказал армии удерживать Регенсбург. Сам же курфюрст, наспех заехав в Мюнхен, где оставался гарнизон из двух тысяч отборных кавалеристов, забрал казну и самые важные документы и умчался в Зальцбург[870].
Максимилиан скрылся вовремя. В середине мая у ворот города уже стоял шведский король. Гарнизон, поняв, что сопротивляться бесполезно, ушел через реку Изар, взорвав мосты, а горожане и священники откупились, выплатив гигантскую сумму — четверть миллиона талеров[871].
Некоторые считали, что после Леха королю потребуется всего три недели для того, чтобы дойти до Вены[872]. Но сражение у реки Лех было в апреле, а в конце мая он все еще находился в Баварии. Его задерживал Иоганн Георг. Информация из Богемии поступала путаная, противоречивая и странная. Граф Турн, бунтарь с большим стажем, командовавший небольшим шведским контингентом, сопровождавшим саксонцев, весь год делал намеки на нелояльность Арнима[873]. А генерал Иоганна Георга действительно никак не мешал Валленштейну набирать рекрутов и неоднократно говорил, что прекратит сражаться, если к маю не будет заключен мир[874]. Мало того, он без единого выстрела ушел в Силезию. 25 мая Валленштейн снова занял Прагу, и теперь, когда он уже находился в ней, а Арним вовсе не собирался с ним связываться, Густаву Адольфу, конечно, нельзя было идти на Вену. Он оказался бы в том же положении, которого с трудом избежал в прошлом году. В результате сепаратного договора между Иоганном Георгом и Фердинандом король попал бы в капкан в Австрии. Густав Адольф колебался. Несмотря на злостные подозрения Турна, он был лучшего мнения об Арниме, чем об Иоганне Георге, и попытался разрешить проблему переманиванием генерала на службу к себе[875]. Но Арнима невозможно было подкупить. 7 июня он вывел из Богемии последние войска, и Густав Адольф спешно послал в Дрезден гонца выяснять намерения Иоганна Георга[876].
Обстоятельства вынуждали короля предпринять шаги для укрепления политических позиций в Германии. 20 июня он прибыл в Нюрнберг и начал организовывать собственную партию. За сорок восемь часов Густав Адольф подготовил свой план германского урегулирования. Он подпишет с императором только такой договор, который будет предусматривать повсеместную терпимость протестантской веры, возвращение всех протестантских земель, передачу Швеции северного побережья от Вислы до Эльбы, а курфюрсту Бранденбурга — Силезии. Но самое главное, протестантские князья должны сформировать единый Corpus Evangelicorum — Евангелический корпус, со своим президентом и сильной постоянной армией, имеющий равные и полные права как в империи, так и в рейхстаге.
Нюрнберг сразу же заявил о готовности вступить в корпус, но шведскому королю пришлось отложить на время свои занятия политикой, так как Валленштейн наконец перешел границу Богемии и двинулся на соединение с Максимилианом. Король попытался помешать им соединиться, но Валленштейн обогнул его и 11 июля лично встретился с Максимилианом в Швабахе. Спешившись, союзники обнялись, как будто между ними не было никаких трений. Все прошлые обиды моментально позабылись[877], они приготовились вместе спасать церковь и династию.
Король отступил к Фюрту в окрестности Нюрнберга. Валленштейн последовал за ним и встал укрепленным лагерем на длинном кряже, возвышающемся над речкой Редниц, угрожая оттуда позициям Густава Адольфа. 27 июля он получил информацию о том, что шведский монарх, уступая ему в численности войск и опасаясь за свою слабость, послал за подкреплениями, разбросанными по югу и западу Германии. По расчетам Валленштейна, Густав Адольф не мог прокормить ни людей, ни лошадей, и ему придется либо сражаться, либо голодать. Если наступит голод, придет конец и его армии, хотя и битва ничего не изменит и тоже приведет к гибели[878]. Валленштейн снабжал свои войска из собственных ресурсов и запасов, правда, коммуникации были далеко не безупречны, а солдаты, особенно в армии Максимилиана, довольно быстро вымирали. И все же была огромная разница в положении Валленштейна и Густава Адольфа: один мог потерять одну армию и тут же набрать другую, второй такой возможности не имел. Не мог позволить себе такой роскоши и Максимилиан, он говорил об этом не раз, но безрезультатно[879]. Валленштейна никогда не интересовали трудности армии Католической лиги.
16 августа к шведскому королю наконец пришли подкрепления, и он предпринял атаки на позиции противника 3 и 4 сентября. Обе они провалились. На неровной земле, покрытой густым низким кустарником, его кавалерия вообще не могла действовать, и Густав Адольф отступил, понеся тяжелые потери в людях и подмочив свою репутацию[880]. Разнузданное поведение войск, особенно набранных в Германии, серьезно подорвало его прежнюю популярность, и сам король был иногда бессилен остановить разбой. В краже скота уличали даже офицеров. «Видит Бог, вы сами губите, разоряете и поганите свое отечество! — в сердцах говорил Густав Адольф. — Мне тошно смотреть на вас»[881]. «Союзники уходят от него», — распространялись злостные слухи. «Его сила не в своих, а в чужих деньгах, не в своих подданных, а в иноземцах, не в их доброй воле, а в надобности, связавшей их, — пророчествовал шотландский богослов. — Потому, когда надобность перестанет быть столь насущной, как сейчас, и деньги, и сила, и подмога, идущие к нему, покинут его». «Ему неуютно в Германии, — писал шотландец. — Он слишком далеко от дома»[882].
В сентябре в Нюрнберге король попытался разрешить последнюю, но, очевидно, и самую трудную проблему. Он предложил Валленштейну схему мирного урегулирования, в которой легко просматривалось стремление создать в Германии сильную протестантскую партию. Густав Адольф выдвинул несколько принципиальных требований. Все земли, принадлежавшие протестантам, должны быть им возвращены. «Эдикт о реституции» надо отозвать, и религиозную терпимость необходимо поощрять во всех государствах, в том числе и в имперских землях. Тем, кого лишили прав владения, следует вернуть собственность. Валленштейн получит Франконию вместо Мекленбурга, Максимилиан — Верхнюю Австрию взамен Пфальца. Для себя Густав Адольф оставлял Померанию, а курфюрсту Бранденбурга выделял Магдебург и Хальберштадт[883]. Шведский король замыслил грандиозные перемены. Нести потери должны были главным образом католическая церковь и династия Габсбургов, а империя, в которой доминировали конституционные духовные князья, фактически переходила во власть Евангелического корпуса и его президента, короля Швеции. Бракосочетание его единственной дочери Кристины с наследником Бранденбурга создало бы в Северной Европе династический блок, который затмил бы Габсбургов и изменил баланс сил на континенте.
Но Аксель Оксеншерна медлил с решением, не доверяя оппонентам. «Баварский герцог ничем не отличается от Валленштейна, — говорил он. — Такой же скользкий и лживый»[884]. Не хотел ни о чем договариваться и Валленштейн, уверенный в своем военном превосходстве и видевший, как разваливается альянс короля. Регент Вюртемберга выражал недовольство, курфюрста Бранденбурга разочаровали условия бракосочетания сына[885], а сам король сомневался в Иоганне Георге. Пока Густав Адольф пребывал в Нюрнберге, Хольк, сподвижник Валленштейна, вторгся в Саксонию, опустошая и разоряя страну[886].
Армия короля, стоявшая в Нюрнберге, и люди и животные испытывали неимоверные мучения. Сырое лето добавило страданий[887], нехватка еды и питьевой воды способствовала распространению эпидемий, армия катастрофически вымирала, только численность кавалерии сократилась почти натри четверти.
18 сентября король надумал уйти из города, невзирая на риск. Поступали сообщения о новом бунте крестьян в Австрии и восстании Штефана Ракоци, преемника Бетлена Габора, в Трансильвании[888]. Кроме того, Густав Адольф, зная, что Валленштейн собирается соединиться с Хольком в Саксонии, надеялся своим южным маневром разделить его силы.